Неточные совпадения
— Пришел я из Песочного…
Молюсь за Дему бедного,
За все страдное русское
Крестьянство я
молюсь!
Еще
молюсь (не образу
Теперь Савелий кланялся),
Чтоб сердце гневной
материСмягчил Господь… Прости...
О
матери Сережа не думал весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг вспомнил о ней и
помолился своими словами о том, чтобы
мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.
— Я не веровал, а сейчас вместе с
матерью, обнявшись, плакали; я не верую, а ее просил за себя
молиться. Это бог знает, как делается, Дунечка, и я ничего в этом не понимаю.
Нет, Дунечка, все вижу и знаю, о чем ты со мной много — то говорить собираешься; знаю и то, о чем ты всю ночь продумала, ходя по комнате, и о чем
молилась перед Казанскою божией
матерью, которая у мамаши в спальне стоит.
Осторожно разжав его руки, она пошла прочь. Самгин пьяными глазами проводил ее сквозь туман. В комнате, где жила ее
мать, она остановилась, опустив руки вдоль тела, наклонив голову, точно
молясь. Дождь хлестал в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки воды, стекавшей по водосточной трубе.
«Проси у бога прощения за то, что поднял руку на меня, богоданную тебе
мать!»
Молиться я должен был вслух, но я начал читать непотребные стихи.
— Это мой другой страшный грех! — перебила ее Татьяна Марковна, — я молчала и не отвела тебя… от обрыва!
Мать твоя из гроба достает меня за это; я чувствую — она все снится мне… Она теперь тут, между нас… Прости меня и ты, покойница! — говорила старуха, дико озираясь вокруг и простирая руку к небу. У Веры пробежала дрожь по телу. — Прости и ты, Вера, — простите обе!.. Будем
молиться!..
Он не только вспомнил, но почувствовал себя таким, каким он был тогда, когда он четырнадцатилетним мальчиком
молился Богу, чтоб Бог открыл ему истину, когда плакал ребенком на коленях
матери, расставаясь с ней и обещаясь ей быть всегда добрым и никогда не огорчать ее, — почувствовал себя таким, каким он был, когда они с Николенькой Иртеневым решали, что будут всегда поддерживать друг друга в доброй жизни и будут стараться сделать всех людей счастливыми.
— Злы мы,
мать, с тобой! Обе злы! Где уж нам простить, тебе да мне? Вот спаси его, и всю жизнь
молиться на тебя буду.
Татьяна даже не хотела переселиться к нам в дом и продолжала жить у своей сестры, вместе с Асей. В детстве я видывал Татьяну только по праздникам, в церкви. Повязанная темным платком, с желтой шалью на плечах, она становилась в толпе, возле окна, — ее строгий профиль четко вырезывался на прозрачном стекле, — и смиренно и важно
молилась, кланяясь низко, по-старинному. Когда дядя увез меня, Асе было всего два года, а на девятом году она лишилась
матери.
Мы встречали Новый год дома, уединенно; только А. Л. Витберг был у нас. Недоставало маленького Александра в кружке нашем, малютка покоился безмятежным сном, для него еще не существует ни прошедшего, ни будущего. Спи, мой ангел, беззаботно, я
молюсь о тебе — и о тебе, дитя мое, еще не родившееся, но которого я уже люблю всей любовью
матери, твое движение, твой трепет так много говорят моему сердцу. Да будет твое пришествие в мир радостно и благословенно!»
В сущности,
мать всегда была более француженка, чем русская, она получила французское воспитание, в ранней молодости жила в Париже, писала письма исключительно по-французски и никогда не научилась писать грамотно по-русски, будучи православной по рождению, она чувствовала себя более католичкой и всегда
молилась по французскому католическому молитвеннику своей
матери.
Он не обедал в этот день и не лег по обыкновению спать после обеда, а долго ходил по кабинету, постукивая на ходу своей палкой. Когда часа через два
мать послала меня в кабинет посмотреть, не заснул ли он, и, если не спит, позвать к чаю, — то я застал его перед кроватью на коленях. Он горячо
молился на образ, и все несколько тучное тело его вздрагивало… Он горько плакал.
—
Молиться, дети, нужно так, чтобы обращаться прямо к богу… Как будто он пред вами. Как вы просите о чем-нибудь у меня или у
матери.
В ту же осень Эвелина объявила старикам Яскульским свое неизменное решение выйти за слепого «из усадьбы». Старушка
мать заплакала, а отец,
помолившись перед иконами, объявил, что, по его мнению, именно такова воля божия относительно данного случая.
А он улыбался: не думал он спать,
Любуясь красивым пакетом;
Большая и красная эта печать
Его забавляла…
С рассветом
Спокойно и крепко заснуло дитя,
И щечки его заалели.
С любимого личика глаз не сводя,
Молясь у его колыбели,
Я встретила утро…
Я вмиг собралась.
Сестру заклинала я снова
Быть
матерью сыну… Сестра поклялась…
Кибитка была уж готова.
Родная
мать наша была церковь-то православная: сколько, бывало, поплачем да
помолимся, столько и поживем.
— Мы им покажем, как говорят кануны, — грозилась
мать Енафа в воздушное пространство и даже сжимала кулаки. — Нонче и на могилках-то наши же беспоповцы болтают кое-как, точно омморошные. Настоящие-то старики повымерли, а теперешние наставники сами лба перекрестить по-истовому не умеют. Персты растопыривают и щелчком
молятся… Поучись у нашей Пульхерии, Аглаидушка: она старину блюдет неукоснительно.
Анфиса Егоровна сложила Нюрочкины пальчики в двуперстие и заставила
молиться вместе с собой, отбивая поклоны по лестовке, которую называла «Христовою лесенкой». Потом она сама уложила Нюрочку, посидела у ней на кроватке, перекрестила на ночь несколько раз и велела спать. Нюрочке вдруг сделалось как-то особенно тепло, и она подумала о своей
матери, которую помнила как во сне.
Она томилась, рвалась, выплакала все глаза, отстояла колени,
молясь теплой заступнице мира холодного, просила ее спасти его и дать ей силы совладать с страданием вечной разлуки и через два месяца стала навещать старую знакомую своей
матери, инокиню Серафиму, через полгода совсем переселилась к ней, а еще через полгода, несмотря ни на просьбы и заклинания семейства, ни на угрозы брата похитить ее из монастыря силою, сделалась сестрою Агниею.
— «А будет ли он такой же умный и добрый?» — «Как угодно богу, и мы будем
молиться о том», — отвечала
мать.
Бухан получил титло моего спасителя, и
мать приучила меня в детстве
молиться богу за упокой его души при утренней и вечерней молитве.
Мать еще прежде не один раз говорила, что она хотела бы побывать в Казани и
помолиться тамошним чудотворцам; что она не видывала мощей и очень бы желала к ним приложиться; что ей хотелось бы посмотреть и послушать архиерейской службы.
Когда мы воротились в город, моя
мать, видя, что я стал немножко покрепче, и сообразя, что я уже с неделю не принимал обыкновенных микстур и порошков,
помолилась богу и решилась оставить уфимских докторов, а принялась лечить меня по домашнему лечебнику Бухана.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст;
молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Мать лежала под пологом, отец с Парашей беспрестанно подавали ей какие-то лекарства, а мы, сидя в другом углу, перешептывались вполголоса между собой и
молились богу, чтоб он послал маменьке облегчение.
Пришел отец, сестрица с братцем, все улыбались, все обнимали и целовали меня, а
мать бросилась на колени перед кивотом с образами,
молилась и плакала.
— Неужели останешься одна в Багрове?» Тетушка задумалась и потом отвечала, что она переедет к сестрице Александре Степановне и что каждый месяц вместе с ней будет приезжать
молиться и служить панихиды на могиле
матери.
Но
мать уже перестала
молиться и обратила все свое внимание, всю себя на попечение и заботы обо мне.
Видно, отцу сказали об этом: он приходил к нам и сказал, что если я желаю, чтоб
мать поскорее выздоровела, то не должен плакать и проситься к ней, а только
молиться богу и просить, чтоб он ее помиловал, что
мать хоть не видит, но материнское сердце знает, что я плачу, и что ей от этого хуже.
Я заснул в обыкновенное время, но вдруг отчего-то ночью проснулся: комната была ярко освещена, кивот с образами растворен, перед каждым образом, в золоченой ризе, теплилась восковая свеча, а
мать, стоя на коленях, вполголоса читала молитвенник, плакала и
молилась.
Я проворно вскочил с постели, стал на коленки и начал
молиться с неизвестным мне до тех пор особого роду одушевленьем; но
мать уже не становилась на колени и скоро сказала: «Будет, ложись спать».
Слышал, как плакал отец и утешал отчаявшуюся
мать, как горячо она
молилась, подняв руки к небу.
— Помилуй, мой друг, — сказала она ему, — что ты это рукою-то словно на балалайке играешь! Или за мать-то
помолиться уж лень?
Мать разделась и легла в постель, не
молясь. Ей было холодно, неприятно. И Рыбин, который показался ей сначала таким солидным, умным, теперь возбуждал у нее чувство вражды.
— Оно, — говорит, — это так и надлежит, чтобы это мучение на мне кончилось, чем еще другому достанется, потому что я, — говорит, — хорошего рода и настоящее воспитание получил, так что даже я еще самым маленьким по-французски богу
молился, но я был немилостивый и людей мучил, в карты своих крепостных проигрывал;
матерей с детьми разлучал; жену за себя богатую взял и со света ее сжил, и, наконец, будучи во всем сам виноват, еще на бога возроптал: зачем у меня такой характер?
У него была где-то больная
мать, которой он отсылал половину своего скудного жалованья, — и как, должно быть, она целовала эту бедную белокурую головку, как дрожала за нее, как
молилась о ней!
— Отче Антипий! — отнесся он к нему. — Правда ли, что вы каждый день вечером ходите в собор
молиться тихвинской божией
матери?
Молиться учила ее старая няня Анфиса, выносившая еще ее
мать.
Я тогда как вышел ко всем: «Ну, говорю, встречу теперь Фильку Морозова — и не жить ему больше на свете!» А старики, так те уж кому молиться-то не знают: мать-то чуть в ноги ей не упала, воет.
— И вдруг обнимет сон, как
мать родная любимое своё дитя, и покажет всё, чего нет, окунёт тебя в такие радости, тихие да чистые, каких и не бывает наяву. Я даже иногда, ложась,
молюсь: «Присно дева Мария, пресвятая богородица — навей счастливый сон!»
…В монастыре появилась новая клирошанка, — высокая, тонкая, как берёзка, она напоминала своим покорным взглядом Палагу, — глаза её однажды остановились на лице юноши и сразу поработили его. Рот её — маленький и яркий — тоже напоминал Палагу, а когда она высоким светлым голосом пела: «Господи помилуй…» — Матвею казалось, что это она для него просит милости, он вспоминал
мать свою, которая, жалеючи всех людей, ушла в глухие леса
молиться за них и, может быть, умерла уже, истощённая молитвой.
Исполнение христианского долга благотворно подействовало на Софью Николавну; она заснула, тоже в первый раз, и проснувшись часа через два с радостным и просветленным лицом, сказала мужу, что видела во сне образ Иверской божьей
матери точно в таком виде, в каком написана она на местной иконе в их приходской церкви; она прибавила, что если б она могла
помолиться и приложиться к этой иконе, то, конечно,
матерь божия ее бы помиловала.
Вот как это случилось: решившись прекратить невыносимую жизнь, бедная девушка захотела в последний раз
помолиться в своей каморке на чердаке перед образом Смоленской божией
матери, которым благословила ее умирающая
мать.
Она побежала в свою комнату
молиться и просить света разума свыше, бросилась на колени перед образом Смоленской божьей
матери, некогда чудным знамением озарившей и указавшей ей путь жизни; она
молилась долго, плакала горючими слезами и мало-помалу почувствовала какое-то облегчение, какую-то силу, способность к решимости, хотя не знала еще, на что она решится, это чувство было уже отрадно ей.
Она не ошиблась в том, что он имел от природы хороший ум, предоброе сердце и строгие правила честности и служебного бескорыстия, но зато во всем другом нашла она такую ограниченность понятий, такую мелочность интересов, такое отсутствие самолюбия и самостоятельности, что неробкая душа ее и твердость в исполнении дела, на которое она уже решилась, — не один раз сильно колебались; не один раз приходила она в отчаяние, снимала с руки обручальное кольцо, клала его перед образом Смоленския божия
матери и долго
молилась, обливаясь жаркими слезами, прося просветить ее слабый ум.
Оказывается, что воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей; в доме ее
матери было то же, что и у Кабановых, — ходили в церковь, шили золотом по бархату, слушали рассказы странниц, обедали, гуляли по саду, опять беседовали с богомолками и сами
молились…
Весь дом, наполненный и истинными, и лукавыми «людьми божьими», спит безмятежным сном, а как только раздается в двенадцать часов первый звук лаврского полиелейного колокола, Нестор с
матерью становятся на колени и
молятся долго, тепло, со слезами
молятся «о еже спастися людям и в разум истинный внити».
—
Молись,
молись. Пьеро, за своего отца!
Молись за
мать твою!
Молись за нас, Аделиночка! — говорила Жервеза, плача и прижимая к себе обхвативших ее детей.
На другой день это было исполнено: княжна с
матерью была у Хотетовой, и визит обошелся благополучно, если не считать, что на ежечасные повторения Хотетовой княжне совета «помнить бога и
молиться ему» бабушка добавляла свои советы любить ближнего, быть готовым на помощь всякому требующему помощи, не гордиться, не чваниться, не превозноситься в благоприятных обстоятельствах и не падать духом в противных.