Неточные совпадения
Городничий. Я сам,
матушка, порядочный человек. Однако ж,
право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и
матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне,
право, нравится такая жизнь.
— Сколько хотите… Впрочем, — прибавил он с мефистофелевской иронией в лице, — вы можете это дело обделать даром —
права вашей
матушки неоспоримы, она виртембергская подданная, адресуйтесь в Штутгарт — министр иностранных дел обязан заступиться за нее и выхлопотать уплату. Я, по правде сказать, буду очень рад свалить с своих плеч это неприятное дело.
Между матерью и дочерью сразу пробежала черная кошка. Приехавши домой, сестрица прямо скрылась в свою комнату, наскоро разделась и, не простившись с
матушкой, легла в постель, положив под подушку перчатку с
правой руки, к которой «он» прикасался.
При первом же взгляде на новую рабу
матушка убедилась, что Павел был
прав. Действительно, это было слабое и малокровное существо, деликатное сложение которого совсем не мирилось с представлением о крепостной каторге.
Матушка задумывалась. Долго она не могла привыкнуть к этим быстрым и внезапным ответам, но наконец убедилась, что ежели существуют разные законы, да вдобавок к ним еще сенатские указы издаются, то, стало быть, это-то и составляет суть тяжебного процесса. Кто кого «перепишет», у кого больше законов найдется, тот и
прав.
Но этого мало: даже собственные крестьяне некоторое время не допускали ее лично до распоряжений по торговой площади. До перехода в ее владение они точно так же, как и крестьяне других частей, ежегодно посылали выборных, которые сообща и установляли на весь год площадный обиход. Сохранения этого порядка они домогались и теперь, так что
матушке немалых усилий стоило, чтобы одержать победу над крестьянской вольницей и осуществить свое помещичье
право.
Когда имение было куплено
матушкой, она с крестьянами Бодрецова поступила на законном основании, то есть осуществила свое помещичье
право на них de facto.]
Матушка затосковала. Ей тоже шло под шестьдесят, и она чувствовала, что бразды правления готовы выскользнуть из ее слабеющих рук. По временам она догадывалась, что ее обманывают, и сознавала себя бессильною против ухищрений неверных рабов. Но, разумеется, всего более ее смутила молва, что крепостное
право уже взяло все, что могло взять, и близится к неминуемому расчету…
— При
матушке Екатерине, — говорит он, — по этой пряжке давалось
право входа в женские бани бесплатно, а теперь и в мужские плати! — обижался он.
Она ночью со страха выкинулась из окна да бок себе и перебила, плечо ушибла тоже, с того у нее рука
правая, самонужная, отсохла, а была она,
матушка, знатная кружевница.
Я матушкину
правую руку взял, сложил: „Благословите, говорю,
матушка, со мной к венцу идет“; так она у
матушки руку с чувством поцеловала, „много, говорит, верно, твоя мать горя перенесла“.
Время рождения вашего слишком легко доказать фактически, так что слишком обидное для вас и для
матушки вашей искажение этого факта в статье господина Келлера объясняется одною только игривостью собственной фантазии господина Келлера, полагавшего усилить этим очевидность вашего
права и тем помочь интересам вашим.
И,
право, не помню, о чем мы не переговорили с ним в эти мучительные и вместе сладкие часы наших свиданий, ночью, при дрожащем свете лампадки и почти у самой постели моей бедной больной
матушки?..
Повстречался с ней тут младый юнош прекрасный (а и был он тот самый злохитрый слуга сатанин), он снимал перед ней свою шапочку, ниже пояса старице кланялся, ласковые речи разговаривал:"Уж ты,
матушка ли моя свет-Пахомовна истомилася ты во чужой во сторонушке, истомилася-заблудилася, настоящую
праву дороженьку позапамятовала!"
Меня возмущала мысль, что посторонняя, чужая и, главное, молодая женщина, не имея на то никакого
права, вдруг займет место во многих отношениях — кого же? — простая молодая барышня, и займет место покойницы
матушки!
Простите,
матушка, грешный человек: недельки две первое письмецо, да и другое деньков пять, поберег их к нынешнему дню;
право, только и думал: утешу, мол, Софью Алексеевну для тезоименитства, так утешу.
— Да,
матушка Марья Степановна, вот кабы меня господь сподобил увидеть Варвару Карповну вашу пристроенною — так, хоть бы как вы, Марья Степановна; не могу более желать; сердце радуется на ваше семейство: дом — полная чаша, уважение такое отовсюду.
Право, хорошо бы, успокоило бы вас!
— Насилу-то эти дурачье угомонились! Я,
право, думал, что они до самой ночи протолкаются на площади. Куда, подумаешь, народ-то глуп! Сгоряча рады отдать все; а там как самим перекусить нечего будет, так и заговорят другим голосом. Небось уймутся кричать: «Пойдем к матушке-Москве!»
— Ну, власть твоя, сударыня! Ступай, Терентьич. Эй вы, красные девицы! сведите его вниз; ведь он, пожалуй, сослепу-то расшибется. Ну,
матушка Анастасья Тимофеевна, — продолжала она, — уж я,
право, и не придумаю, что с тобою делать! Не позвать ли Афоньку-дурака?
Улита.
Право, матушка-барыня, мне все кажется… Да что нам считать: обе мы сироты, вдовы безутешные…
— Да,
матушка, она любит одеться, но я,
право, не знаю… что это… так долго.
— Конечно, Буркин
прав, — перервал старик, — да и на что нам иноземных архитекторов? Посмотрите на мой дом! Что, дурно, что ль, выстроен? А строил-то его не француз, не немец, а просто я, русской дворянин — Николай Степанович Ижорской. Покойница сестра, вот ее
матушка — не тем будь помянута, — бредила французами. Ну что ж? И отдала строить свой московской дом какому-то приезжему мусью, а он как понаделал ей во всем доме каминов, так она в первую зиму чуть-чуть, бедняжка, совсем не замерзла.
Как в тот раз, когда он позвал меня к себе после кончины
матушки, я опять хотела закричать ему: «Да ведь я ваша дочь! я дочь ваша!» Но, подумала я, ведь он, пожалуй, в этих словах, в этом сердечном вопле услышит одно желание заявить мои
права,
права на его наследство, на его деньги…
Матушка еще лежала на кровати против дверей, а по
правую руку стоял кум, превосходнейший человек, Иван Иванович Ерошкин, служивший столоначальником в сенате, и кума, жена квартального офицера, женщина редких добродетелей, Арина Семеновна Белобрюшкова.
— Сказывай, батюшка, сказывай, — воскликнула
матушка, как только увидела его, — что это с тобою поделалось? Я,
право, вчера подумала: господи! — подумала я, — уж не рехнулся ли старик наш в рассудке своем?
Право дело,
Царица-матушка! Вестимо, так!
Признаться, я о том лишь услыхала,
И говорю: «Владычица святая!
Тут приворот...
Никита (сидит, закрыв лицо руками, Митрич и Анютка замерли). Пищит,
право, пищит, во, во… внятно. Зароет она его,
право, зароет! (Бежит в дверь.)
Матушка, не зарывай, живой он…
Никита (не отвечая, слушает у погреба). Не слыхать. Примстилось. (Идет прочь и останавливается.) И как захрустят подо мной косточки. Кр… кр… Что они со мной сделали? (Опять прислушивается.) Опять пищит,
право, пищит. Что ж это?
Матушка, а
матушка! (Подходит к ней).
— Ах,
матушка, не извольте слушать, что вам старый сыч этот напевает, пожалуйте ко мне, я проведу вас, — ведь из окна,
матушка, узнала, походку-то вашу узнала, так сердце-то и забилось, ах, мол, наша барыня идет, шепчу я сама себе да на половину к Анатолию Михайловичу бегу, а тут попался казачок Ванюшка, преядовитой у нас такой, шпионишка мерзкой: что, спросила я, барин-то спит? — Спит еще — чтоб ему тут,
право, не при вас будь сказано.
— Горе, да и только! — продолжала
матушка. — Братец сказал, что он будет обедать не в полдень, а в седьмом часу, по-столичному. Просто у меня с горя ум за разум зашел! Ведь к 7 часам весь обед перепарится в печке.
Право, мужчины совсем ничего не понимают в хозяйстве, хотя они и большого ума. Придется, горе мое, два обеда стряпать! Вы, деточки, обедайте по-прежнему в полдень, а я, старуха, потерплю для родного брата до семи часов.
— Как что делать,
матушка? вот славно! Да кто же здесь госпожа? Сказали: не хочу, не сметь, мол, вам буйствовать! да и постращать хорошенько, вот и будет все в порядке; а то,
право, долго ли этак до греха… слышите сами, какой ветер?., слышите?…
— Эх,
матушка, Марья Петровна, охота же вам,
право, допускать такие буйства, — произнесла Софья Ивановна грубым голосом, соответствовавшим как нельзя лучше ее дубовой наружности, — смотрите, когда-нибудь наживете себе беду с вашей добротой; уж когда-нибудь да сожгут вам ваше Комково ваши же мужики!..
— Да
право же, мамынька, не будет ничего, — приставала Настя. — Ведь
матушка Манефа и мне и тятеньке не чужая… Серчать не станет… Отпусти, Христа ради… Пожалуйста.
— Напрасно,
матушка, беспокоилась,
право, напрасно, — сказала Манефа, однако взяла из рук Таисеи поднос и поставила его на стол.
— Так-то оно так, — молвил Марко Данилыч, — да,
право, много делов-то набралось,
матушка… Вот теперича хоть по рыбной части взять — восемь баржей из Астрахани вышли на другой день Всех святых, а до сих пор об них никакого нет известия, не знаю, все ли там благополучно.
— Напрасно это,
матушка,
право, напрасно, — говорила Марья Гавриловна, между тем как Фленушка, накинув шубейку, побежала по приказанию Манефы. — Скажите-ка лучше, как поживает Патап Максимыч? Аксинья Захаровна что?.. Девочки ихние как теперь?
—
Право, не знаю, как вам сказать,
матушка, — колебался Марко Данилыч. — Делов-то очень много накопилось… Не знаю, управлюсь ли.
—
Право, не знаю,
матушка, что и сказать вам на́ это, — ответил Василий Борисыч. — Больно бы пора уж мне в Москву-то. Там тоже на Петров день собрание думали делать… Поди, чать, заждались меня. Шутка ли! Больше десяти недель, как и́з дому выехал.
— Чем же все-то виноваты,
матушка? — спросила удивленная речами игуменьи Марья Гавриловна. —
Правый за виноватого не ответчик…
—
Право, не придумаю, как бы это уладить, — сказала Марья Гавриловна. — Анафролия да Минодора с Натальей только слава одна… Работницы они хорошие, а куда ж им за больной ходить? Я было свою Таню предлагала
матушке — слышать не хочет.
— Вам бы к Петрову-то дню нашу обитель посетить, Марко Данилыч, — с низкими поклонами стала звать его мать Аркадия. — Праздник ведь у нас, храм… Опять же и собрание будет… И Дунюшка бы повидалась с подругами… Приезжайте-ка,
право, Марко Данилыч… Что вам стоит? До ярманки еще без малого месяц — управитесь… Давно же и не гостили у нас… А уж как бы матушку-то обрадовали… Очень бы утешили ее.
Ширялов. Нет,
матушка, не могу,
право, не могу. (Кланяется).
Что ж,
матушка! ведь отперся,
право, отперся.
Матушка говорила ей, что она не имеет
права так клясть девочку и желать ее смерти!
Помня недавний разговор о значении слов прощать и извинять, я тотчас же поспешил вдуматься: почему польское происхождение может заставить не только прощать пороки по милости, но даже извинять их по какому-то
праву на снисхождение, и я решительно недоумевал, но
матушка мне это тотчас разъяснила.
— Ты будешь спать вот там, — сказала
матушка, указав мне на небольшую комнату влево от гостиной, где мы пили чай, — а вот здесь направо — точно такая же моя комната. Тут все наше помещение, каким мы можем располагать, и нам большего не нужно, — миллионы людей, гораздо более нас имеющие
права на большие удобства, лишены и таких. Это очень жалко, но пособить этому не в наших силах, а притом же это, верно, так нужно и так угодно богу.
Отец мой был
прав:
матушка была бы красавица, если бы она не была ангелом.
Я слышал, как это сердце билось, и чувствовал, что оно бьется для меня, меж тем как если бы оно было практичнее — ему никто не смел бы помешать воспользоваться своим
правом биться еще для кого-нибудь другого, и при этой мысли я опять почувствовал Филиппа Кольберга — он вдруг из какого-то далека насторожил на меня свои смелые, открытые глаза, которых я не мог ничем прогнать, — и только в ревнивом страхе сжал
матушку и в ответ на ее ласки шептал ей...
Мое желание я высказывал
матушке несколько раз, но она, хоть и была им тронута, — боялась за меня, за то, как бы провинция не"затянула меня"и не отвлекла от того, что я имел уже
право считать своим"призванием".