Неточные совпадения
— А меня, батенька, привезли на грузовике, да-да! Арестовали, черт возьми! Я говорю: «Послушайте, это… это нарушение закона, я, депутат, неприкосновенен». Какой-то студентик, мозгляк,
засмеялся: «А вот мы, говорит, прикасаемся!» Не без юмора сказал, а? С ним —
матрос, эдакая, знаете, морда: «Неприкосновенный? — кричит. — А наши депутаты, которых в каторгу закатали, — прикосновенны?» Ну, что ему ответишь? Он же — мужик, он ничего не понимает…
Однажды в Портсмуте он прибежал ко мне, сияя от радости и сдерживая смех. «Чему ты радуешься?» — спросил я. «Мотыгин… Мотыгин…» — твердил он,
смеясь. (Мотыгин — это друг его, худощавый, рябой
матрос.) «Ну, что ж Мотыгин?» — «С берега воротился…» — «Ну?» — «Позови его, ваше высокоблагородие, да спроси, что он делал на берегу?» Но я забыл об этом и вечером встретил Мотыгина с синим пятном около глаз. «Что с тобой? отчего пятно?» — спросил я.
Матросы захохотали; пуще всех радовался Фаддеев.
Подходим ближе — люди протягивают к нам руки, умоляя — купить рыбы. Велено держать вплоть к лодкам. «Брандспойты!» — закричал вахтенный, и рыбакам задан был обильный душ, к несказанному удовольствию наших
матросов, и рыбаков тоже, потому что и они
засмеялись вместе с нами.
Вокруг стоят
матросы — бородатые ласковые мужики, — слушают,
смеются, хвалят ее и тоже просят...
Фома любил смотреть, когда моют палубу: засучив штаны по колени,
матросы, со швабрами и щетками в руках, ловко бегают по палубе, поливают ее водой из ведер, брызгают друг на друга,
смеются, кричат, падают, — всюду текут струи воды, и живой шум людей сливается с ее веселым плеском.
А внизу, на палубе, игриво плескалась вода и
матросы весело
смеялись…
И как над ним ни
смеялись, как ни ругал его
матрос, — он замкнулся в презрительное молчание и лежал истово, с ненавистью, с тоскою, с бунтом.
Смеясь и бросая отрывистые фразы, торопливо рассаживались, как раньше было уговорено. На Иванову телегу, запряженную двумя конями, сели
матрос, Соловьев и Петруша, а к Еремею — Саша и Колесников; и знакомый с местами и дорогами Соловьев наскоро повторял...
Не зная, пугаться ему или
смеяться,
матрос тихо сбежал; а Саша поймал за руку кружившегося Колесникова и сказал...
Обезьяна села на первой перекладине мачты, сняла шляпу и стала зубами и лапами рвать ее. Она как будто дразнила мальчика, показывала на него и делала ему рожи. Мальчик погрозил ей и крикнул на нее, но она еще злее рвала шляпу.
Матросы громче стали
смеяться, а мальчик покраснел, скинул куртку и бросился за обезьяной на мачту. В одну минуту он взобрался по веревке на первую перекладину; но обезьяна еще ловчее и быстрее его, в ту самую минуту, как он думал схватить шляпу, взобралась еще выше.
— Уж оченно лестно, Михаила Иваныч! —
смеялись матросы.
— Эка длиннокосые… По-нашему брешут! —
смеялись матросы и трогали китайцев за косы.
— Что, небось, рад, черномазый? —
смеялись, глядя на него,
матросы.
— Это ничего. Столько можно подождать. —
Матрос радостно
засмеялся. То-то они так злобятся: чуют, что кончено их дело!
Матрос стал подкладывать щепки в костерик. Катя беззвучно
смеялась про себя.