Неточные совпадения
— Вот — соседи мои и знакомые не
говорят мне, что я не так живу, а дети, наверное, сказали бы. Ты слышишь, как в наши дни дети-то кричат отцам — не так, все — не так! А как
марксисты народников зачеркивали? Ну — это политика! А декаденты? Это уж — быт, декаденты-то! Они уж отцам кричат: не в таких домах живете, не на тех стульях сидите, книги читаете не те! И заметно, что у родителей-атеистов дети — церковники…
— Вообще выходило у него так, что интеллигенция — приказчица рабочего класса, не более, —
говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан чаю. — «Нет, сказал я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!» Вы,
марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь в позицию приказчиков рабочего класса, но у немцев есть Бебель, Адлер да — мало ли? А у вас — таких нет, да и не дай бог, чтоб явились… провожать рабочих в Кремль, на поклонение царю…
— Сообразите же, насколько трудно при таких условиях создавать общественное мнение и руководить им. А тут еще являются люди, которые уверенно
говорят: «Чем хуже — тем лучше». И, наконец, —
марксисты, эти квазиреволюционеры без любви к народу.
Его особенно, до злого блеска в глазах, раздражали
марксисты. Дергая себя за бороду, он угрюмо
говорил...
И снова начал
говорить о процессе классового расслоения, о решающей роли экономического фактора.
Говорил уже не так скучно, как Туробоеву, и с подкупающей деликатностью, чем особенно удивлял Клима. Самгин слушал его речь внимательно, умненько вставлял осторожные замечания, подтверждавшие доводы Кутузова, нравился себе и чувствовал, что в нем как будто зарождается симпатия к
марксисту.
Самгин слышал, что Алексей
говорит одинаково одобрительно о
марксистах и народниках, а утешая Гусарова, любившего огорчаться, сказал...
— Не сердись, все — в порядке! —
говорил ему Алексей, подмигивая. —
Марксисты — народ хитрый, они тебя понимают, они тоже не прочь соединить гневное сердце с расчетливой головой.
— Нам необходима борьба за свободу борьбы, за право отстаивать человеческие права, —
говорит Маракуев: разрубая воздух ребром ладони. —
Марксисты утверждают, что крестьянство надобно загнать на фабрики, переварить в фабричном котле…
— У нас есть варварская жадность к мысли, особенно — блестящей, это напоминает жадность дикарей к стеклянным бусам, —
говорил Туробоев, не взглянув на Лютова, рассматривая пальцы правой руки своей. — Я думаю, что только этим можно объяснить такие курьезы, как вольтерианцев-крепостников, дарвинистов — поповых детей, идеалистов из купечества первой гильдии и
марксистов этого же сословия.
— Приятно видеть тебя! —
говорил Макаров, раскурив папиросу, дымно улыбаясь. — Странно, брат, что мы не переписываемся, а? Что же —
марксист?
— Да ну-у? — удивился Долганов и вздохнул: — Не похоже. Такое русское лицо и — вообще…
Марксист — он чистенький, лощеный и на все смотрит с немецкой философской колокольни, от Гегеля, который
говорил: «Люди и русские», от Моммзена, возглашавшего: «Колотите славян по башкам».
Марксист-революционер (я не
говорю о социал-демократе эволюционном и реформаторском) убежден, что он живет в непереносимом мире зла, и в отношении к этому миру зла и тьмы он считает дозволенным все способы борьбы.
С
марксистами нельзя даже
говорить об иерархии ценностей, ибо они не принимают самой постановки вопроса о ценности, для них существует только необходимость, польза, благо.
В действительности верно обратное тому, что
говорят марксисты и на что они рассчитывают.
Во времена моей марксистской молодости один довольно культурный
марксист немецкой формации мне
говорил с укором, что, в сущности, я человек религиозный, что у меня есть потребность в оправдании смысла жизни и в вечности.
Тип
марксиста, как я уже
говорил, будет более жестким, чем тип народника, менее эмоциональным.
Плеханов мне тоже
говорил, что при моей независимой идеалистической философии нельзя оставаться
марксистом.
Как потом рассказывали в литературных кругах, дело произошло так: Якубович, кипевший неостывавшим негодованием на
марксистов и постоянно выуживавший из их писаний возмущавшие его места,
говорил однажды на редакционном собрании «Русского богатства...
В то время как другие сотрудники «Русского богатства» с раскольничьею нетерпимостью сторонились
марксистов и избегали с ними частных, не публично-боевых встреч, Короленко и его друг Н. Ф. Анненский, напротив, пользовались всяким случаем, чтобы
поговорить и поспорить с
марксистами, и очень часто их можно было встретить на журфиксах М. И. Туган-Барановского, где собирались все тогдашние представители легального марксизма — П. Б. Струве, В. Я. Богучарский, П. П. Маслов, М. П. Неведомский, А. М. Калмыкова и др.
— Какой он
марксист! Вот Венгерова даже прямо
говорит, что он народник.
Первые русские
марксисты очень любили
говорить о развитии материальных производительных сил как главной надежде и опоре.