Неточные совпадения
При брауншвейг-вольфенбюттельском воине я иногда похаживал к каким-то
мальчикам, при которых жил его приятель тоже в должности «немца» и с которыми мы делали дальние прогулки; после него я снова оставался в совершенном одиночестве — скучал,
рвался из него и не находил выхода.
Н.И. Пастухов, мгновенно вспомнив, что револьвер заряжен, весь похолодел, увидав, как
мальчик зашатался, быстро
рванулся в сторону и, взмахнув руками, разом грохнулся о землю.
— Не пойду! — воскликнул вдруг
мальчик,
порываясь назад.
При жизни мать рассказала Евсею несколько сказок. Рассказывала она их зимними ночами, когда метель, толкая избу в стены, бегала по крыше и всё ощупывала, как будто искала чего-то, залезала в трубу и плачевно выла там на разные голоса. Мать говорила сказки тихим сонным голосом, он у неё
рвался, путался, часто она повторяла много раз одно и то же слово —
мальчику казалось, что всё, о чём она говорит, она видит во тьме, только — неясно видит.
Теперь чувство темпа достигает самой высшей напряженности и держится на каком-то тонком волоске, вот-вот готовом
порваться. Та-та-та-та! — ровно отпечатывают по земле ноги Изумруда. Трра-трра-трра! — слышится впереди галоп белого жеребца, увлекающего за собой Изумруда. В такт бегу колеблются гибкие оглобли, и в такт галопу подымается и спускается на седле
мальчик, почти лежащий на шее у лошади.
…Время от времени за лесом подымался пронзительный вой ветра; он
рвался с каким-то свирепым отчаянием по замирающим полям, гудел в глубоких колеях проселка, подымал целые тучи листьев и сучьев, носил и крутил их в воздухе вместе с попадавшимися навстречу галками и, взметнувшись наконец яростным, шипящим вихрем, ударял в тощую грудь осинника… И мужик прерывал тогда работу. Он опускал топор и обращался к
мальчику, сидевшему на осине...
В конце июня
мальчик у нас родился, и снова одурел я на время. Роды были трудные, Ольга кричит, а у меня со страху сердце
рвётся. Титов потемнел весь, дрожит, прислонился на дворе у крыльца, руки спрятал, голову опустил и бормочет...
Рвались снаряды, трещала ружейная перестрелка. На душе было жутко и радостно, как будто вырастали крылья, и вдруг стали близко понятны солдаты, просившиеся в строй. «Сестра-мальчик» сидела верхом на лошади, с одеялом вместо седла, и жадными, хищными глазами вглядывалась в меркнувшую даль, где все ярче вспыхивали шрапнели.
— Но я не могу выносить принуждений, — страстно возразил
мальчик, — а военная служба не что иное, как постоянное принуждение, каторга! Всем повинуйся, никогда не имей собственной воли, изо дня в день покоряйся дисциплине, неподвижно застывшей форме, которая убивает малейшее самостоятельное движение. Я не могу больше переносить этого! Все мое существо
рвется к свободе, к свету и жизни. Отпусти меня, отец! Не держи меня больше на привязи: я задыхаюсь, я умираю.
Подсохин, узнав об этом,
порывался было написать своего рода приветствие, но отделались от этого сочинения по той причине, что
мальчик не любит учить на память прозу.