Неточные совпадения
— Пусти, пусти, поди! — заговорила она и
вошла в высокую дверь. Направо от двери стояла кровать, и на кровати сидел, поднявшись,
мальчик в одной расстегнутой рубашечке и, перегнувшись тельцем, потягиваясь, доканчивал зевок. В ту минуту, как губы его сходились вместе, они сложились в блаженно-сонную улыбку, и с этою улыбкой он опять медленно и сладко повалился назад.
Когда Анна
вошла в комнату, Долли сидела в маленькой гостиной с белоголовым пухлым
мальчиком, уж теперь похожим на отца, и слушала его урок из французского чтения.
Мальчик читал, вертя в руке и стараясь оторвать чуть державшуюся пуговицу курточки. Мать несколько раз отнимала руку, но пухлая ручонка опять бралась за пуговицу. Мать оторвала пуговицу и положила ее в карман.
Подошед к окну, постучал он пальцами в стекло и закричал: «Эй, Прошка!» Чрез минуту было слышно, что кто-то вбежал впопыхах в сени, долго возился там и стучал сапогами, наконец дверь отворилась и
вошел Прошка,
мальчик лет тринадцати, в таких больших сапогах, что, ступая, едва не вынул из них ноги.
Дверь скрипнула, и в комнату
вошел дьячок на смену. Этот шум разбудил меня, и первая мысль, которая пришла мне, была та, что, так как я не плачу и стою на стуле в позе, не имеющей ничего трогательного, дьячок может принять меня за бесчувственного
мальчика, который из шалости или любопытства забрался на стул: я перекрестился, поклонился и заплакал.
Дойдя до избушки Матрены, Нехлюдов отпустил
мальчиков и
вошел в сени и потом в избу.
Мальчик, слуга чиновника, встретивший Митю в передней, сказывал потом, что он так и в переднюю
вошел с деньгами в руках, стало быть, и по улице все так же нес их пред собою в правой руке.
Он уже успел вполне
войти в тон, хотя, впрочем, был и в некотором беспокойстве: он чувствовал, что находится в большом возбуждении и что о гусе, например, рассказал слишком уж от всего сердца, а между тем Алеша молчал все время рассказа и был серьезен, и вот самолюбивому
мальчику мало-помалу начало уже скрести по сердцу: «Не оттого ли де он молчит, что меня презирает, думая, что я его похвалы ищу?
— Господин Перхотин передал нам, что вы,
войдя к нему, держали в руках… в окровавленных руках… ваши деньги… большие деньги… пачку сторублевых бумажек, и что видел это и служивший ему
мальчик!
Недавно в Петербурге один молодой человек, почти
мальчик, восемнадцати лет, мелкий разносчик с лотка,
вошел среди бела дня с топором в меняльную лавку и с необычайною, типическою дерзостью убил хозяина лавки и унес с собою тысячу пятьсот рублей денег.
Кетчер махал мне рукой. Я взошел в калитку,
мальчик, который успел вырасти, провожал меня, знакомо улыбаясь. И вот я в передней, в которую некогда
входил зевая, а теперь готов был пасть на колена и целовать каждую доску пола. Аркадий привел меня в гостиную и вышел. Я, утомленный, бросился на диван, сердце билось так сильно, что мне было больно, и, сверх того, мне было страшно. Я растягиваю рассказ, чтоб дольше остаться с этими воспоминаниями, хотя и вижу, что слово их плохо берет.
И действительно, под вечер в субботу я зачем-то вышел в переднюю, когда открылась дверь со двора, повеяло холодком и запахом свежего снега, и
вошла полная дама с двумя девочками и
мальчиком.
— Эй, Иохим, — сказал он одним вечером,
входя вслед за
мальчиком к Иохиму. — Брось ты хоть один раз свою свистелку! Это хорошо мальчишкам на улице или подпаску в поле, а ты все же таки взрослый мужик, хоть эта глупая Марья и сделала из тебя настоящего теленка. Тьфу, даже стыдно за тебя, право! Девка отвернулась, а ты и раскис. Свистишь, точно перепел в клетке!
Мальчик на следующий день с робким любопытством
вошел в гостиную, в которой не бывал с тех пор, как в ней поселился странный городской гость, показавшийся ему таким сердито-крикливым.
Анфиса Егоровна примирилась с расторопным и смышленым Илюшкой, а в Тараске она не могла забыть родного брата знаменитого разбойника Окулка. Это было инстинктивное чувство, которого она не могла подавить в себе, несмотря на всю свою доброту. И
мальчик был кроткий, а между тем Анфиса Егоровна чувствовала к нему какую-то кровную антипатию и даже вздрагивала, когда он неожиданно
входил в комнату.
— Николай был прав! — сказала Людмила
входя. — Его арестовали. Я посылала туда
мальчика, как вы сказали. Он говорил, что на дворе полиция, видел полицейского, который прятался за воротами. И ходят сыщики,
мальчик их знает.
И вдруг вспомнил
мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше, и вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но на столах пироги, всякие — миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придет, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно,
входит к ним с улицы много господ.
Подкрался
мальчик, отворил вдруг дверь и
вошел.
В комнату
вошел гимназист пятого класса, пятнадцатилетний
мальчик, сын Федора Михайловича.
Я довольно долго оставался один в этой темной комнате, в которой, кроме входа и коридора, была еще одна запертая дверь, и отчасти удивлялся этому мрачному характеру дома, отчасти полагал, что это так должно быть у людей, которые были за границей. Минут через пять дверь в залу отперлась изнутри посредством того же
мальчика и он провел меня в опрятную, но небогатую гостиную, в которую вслед за мною
вошла Сонечка.
Вечер в кузьмищевском доме, сплошь освещенном: в зале шумело молодое поколение, три-четыре дворовых
мальчика и даже две девочки. Всеми ими дирижировал юный Лябьев, который, набрякивая что-то на фортепьяно, заставлял их хлопать в ладоши. Тут же присутствовал на руках кормилицы и сын Сусанны Николаевны, про которого пока еще только возможно сказать, что глаза у него были точь-в-точь такие же, как у Людмилы Николаевны.
Вошел Сверстов, откуда-то приехавший, грязный, растрепанный.
Хозяин сакли, Садо, был человек лет сорока, с маленькой бородкой, длинным носом и такими же черными, хотя и не столь блестящими глазами, как у пятнадцатилетнего
мальчика, его сына, который бегал за ним и вместе с отцом
вошел в саклю и сел у двери. Сняв у двери деревянные башмаки, хозяин сдвинул на затылок давно не бритой, зарастающей черным волосом головы старую, истертую папаху и тотчас же сел против Хаджи-Мурата на корточки.
Княгиня Марья Васильевна, нарядная, улыбающаяся, вместе с сыном, шестилетним красавцем, кудрявым
мальчиком, встретила Хаджи-Мурата в гостиной, и Хаджи-Мурат, приложив свои руки к груди, несколько торжественно сказал через переводчика, который
вошел с ним, что он считает себя кунаком князя, так как он принял его к себе, а что вся семья кунака так же священна для кунака, как и он сам.
Хаджи-Мурат слез с лошади и, слегка прихрамывая,
вошел под навес. Навстречу ему из двери быстро вышел лет пятнадцати
мальчик и удивленно уставился черными, как спелая смородина, блестящими глазами на приехавших.
Послышались неторопливые шаги,
вошел гимназист, сын Авиновицкого, черноволосый коренастый
мальчик, лет тринадцати, с весьма уверенными и самостоятельными повадками. Он поклонился Передонову, поднял колокольчик, поставил его на стол и уже потом сказал спокойно...
Входя в свой тёмный и тесный старый храм,
мальчик замечал, что народ расступается перед отцом нехотя, провожает его косыми взглядами, враждебным шёпотом.
Гаврила
вошел не один; с ним был дворовый парень,
мальчик лет шестнадцати, прехорошенький собой, взятый во двор за красоту, как узнал я после. Звали его Фалалеем. Он был одет в какой-то особенный костюм, в красной шелковой рубашке, обшитой по вороту позументом, с золотым галунным поясом, в черных плисовых шароварах и в козловых сапожках, с красными отворотами. Этот костюм был затеей самой генеральши.
Мальчик прегорько рыдал, и слезы одна за другой катились из больших голубых глаз его.
Бельтов совершенно принадлежал к подобным людям; он был лишен совершеннолетия — несмотря на возмужалость своей мысли; словом, теперь, за тридцать лет от роду, он, как шестнадцатилетний
мальчик, готовился начать свою жизнь, не замечая, что дверь, ближе и ближе открывавшаяся, не та, через которую
входят гладиаторы, а та, в которую выносят их тела.
Как ни ошеломлен был Глеб, хотя страх его прошел вместе с опасностью, он тотчас же смекнул, что Аким, запуганный случившимся, легко мог улизнуть вместе с
мальчиком; а это, как известно, не
входило в состав его соображений:
мальчику можно задать таску и раз навсегда отучить его баловать, — выпускать его из рук все-таки не след.
И он повел Егорушку к большому двухэтажному корпусу, темному и хмурому, похожему на N-ское богоугодное заведение. Пройдя сени, темную лестницу и длинный, узкий коридор, Егорушка и Дениска
вошли в маленький номерок, в котором действительно за чайным столом сидели Иван Иваныч и о. Христофор. Увидев
мальчика, оба старика изобразили на лицах удивление и радость.
— Вот моя подмога вся тут, — продолжал Чурис, указывая на белоголового, шаршавого
мальчика лет семи, с огромным животом, который в это время, робко, тихо скрипнув дверью,
вошел в избу и, уставив исподлобья удивленные глаза на барина, обеими ручонками держался за рубаху Чуриса.
Плотно прижавшись друг к другу,
мальчики с трепетом любопытства и странной, согревающей душу радостью
входили в новый, волшебный мир, где огромные, злые чудовища погибали под могучими ударами храбрых рыцарей, где всё было величественно, красиво и чудесно и не было ничего похожего на эту серую, скучную жизнь.
Входит мальчик, подает письмо и уходит.
В одно утро Елена сидела, по обыкновению, с своим ребенком. Сынишка ее стоял около нее, и она сейчас только восхищенная его понятливостью, расцеловала его в губки, в щечки, в глаза, так что у
мальчика все лицо даже покраснело; вдруг
вошел человек и доложил, что Миклаков ее спрашивает.
Открыть мне настоящее положение дел — ему сначала не хотелось: это значило
войти в заговор с
мальчиком против своего начальства; он чувствовал даже, что я не пойму его, что не буду уметь написать такого письма, какое мог бы одобрить Камашев; лишить мою мать единственного утешения получать мои задушевные письма — по доброте сердца он не мог.
Как-то вечером,
войдя в контору, он увидал, что этот
мальчик выскабливает с пола ножом и смывает мокрой тряпкой пролитые чернила.
— Дома, — весело отвечал
мальчик и, схватив в передней, в которую я
вошел, щетку, начал обмахивать с меня пыль.
Войдя однажды в гостиную, она при всех неожиданно объявила, что сочинила маленькую басню и тут же, нимало не смущаясь, с самым убежденным видом принялась рассказывать историю про волка и
мальчика, делая очевидные усилия, чтобы некоторые слова выходили в рифму.
Мальчик потянулся к ногам кровати и, прищурив глаза, посмотрел по направлению к дверям, через которые
вошла тетка, и успокоился.
И Милорд залаял басом: «Гав! гав!» Оказалось, что
мальчиков задержали в городе, в Гостином дворе (там они ходили и все спрашивали, где продается порох). Володя как
вошел в переднюю, так и зарыдал и бросился матери на шею. Девочки, дрожа, с ужасом думали о том, что теперь будет, слышали, как папаша повел Володю и Чечевицына к себе в кабинет и долго там говорил с ними; и мамаша тоже говорила и плакала.
Григорий Александрович,
войдя в свой кабинет, повалился в широкие кресла; лакей взошел и доложил ему, что, дескать, барыня изволила уехать обедать в гости, а сестра изволила уж откушать… «Я обедать не буду, — был ответ: я завтракал!..» Потом взошел
мальчик лет тринадцати в красной казачьей куртке, быстроглазый, беленький, и с виду большой плут, — и подал, не говоря ни слова, визитную карточку: Печорин небрежно положил ее на стол и спросил, кто принес.
Когда читали Евангелие, народ вдруг задвигался, давая дорогу помещичьей семье;
вошли две девушки в белых платьях, в широкополых шляпах, и с ними полный, розовый
мальчик в матросском костюме. Их появление растрогало Ольгу; она с первого взгляда решила, что это — порядочные, образованные и красивые люди. Марья же глядела на них исподлобья, угрюмо, уныло, как будто это
вошли не люди, а чудовища, которые могли бы раздавить ее, если б она не посторонилась.
Входя, закричал он еще издали: «
Мальчик, чашку шоколаду!», а сам в ту же минуту к зеркалу: есть нос!
— А к тому и говорю, что племянник-то ваш, я вижу, сытенький
мальчик, и притом с отцом, с матерью. Поставят его на дорогу, научат, и пойдет он себе жить благородно, по-божьему. А вот Мишка, с которым вы сейчас шли, с малых лет все по тюрьмам да на поселении. Так же и я вот: с самых с тех пор, как пошел за отцом да как мать померла, я, может, и человека хорошего не видал и слова хорошего не слыхал. Откуда мне было в понятие
войти? Верно ли я говорю?
Вошел двенадцатилетний
мальчик — и, не кланяясь, переложил раза два из руки в руку свою шляпенку, откашлялся и сказал...
— У вас глаза красны, — заметила она мне по-французски, — и от вас избою пахнет. Не буду
входить в разбирательство ваших чувств и ваших занятий — я не желала бы быть вынужденной наказать вас, но надеюсь, что вы оставите все ваши глупости и будете снова вести себя, как прилично благородному
мальчику. Впрочем, мы теперь скоро вернемся в Москву, и я возьму для вас гувернера — так как я вижу, чтобы справиться с вами, нужна мужская рука. Ступайте.
Мальчик с красным жилетом
вошел и доложил, что обед готов.
Войдя в переднюю, Петр Васильич хотел было велеть доложить о себе и о Борисе Андреиче, но случившийся тут
мальчик в долгополом сюртуке только взглянул на него и начал стаскивать с него шубу, примолвив: «Пожалуйте-с». Приятели
вошли в кабинет к Степану Петровичу. Петр Васильич представил ему Бориса Андреича.
— Так вы, говорите, тоже из России? — спросил я у старика, когда мы опять
вошли в избу и он поставил на стол небольшой, старенький самовар.
Мальчик ушел за перегородку к проснувшейся сестре и стал забавлять ее. По временам оттуда слышался слабый детский смех, точно кто перекидывал кусочки стекла.
В аптеку
вошел мальчик в грязном фартуке и попросил на 10 коп. бычачьей желчи.