Неточные совпадения
(На
малом шляпа круглая,
С значком, жилетка красная,
С десятком светлых пуговиц,
Посконные штаны
И лапти:
малый смахивал
На дерево, с которого
Кору подпасок крохотный
Всю снизу ободрал,
А выше — ни царапины,
В вершине не побрезгует
Ворона свить гнездо...
За ним ехал
маленький человек в жокейском костюме. Свияжский с княжной в новеньком шарабане на крупном
вороном рысаке догоняли верховых.
Вороны (я сужу по устройству крыльев), напротив,
меньше наших: синие, голубые, но с черными крыльями и с белыми симметрическими пятнами на крыльях, как и наши.
Из пернатых в этот день мы видели сокола-сапсана. Он сидел на сухом дереве на берегу реки и, казалось, дремал, но вдруг завидел какую-то птицу и погнался за нею. В другом месте две
вороны преследовали сорокопута. Последний прятался от них в кусты, но
вороны облетели куст с другой стороны, прыгали с ветки на ветку и старались всячески поймать
маленького разбойника.
Тут же было несколько овсянок:
маленькие рыженькие птички были сильно встревожены криками сорокопута и карканьем
ворон и поминутно то садились на ветки деревьев, то опускались на землю.
В промежутке между реками Динзахе и Картуном Иман принимает в себя много больших и
малых притоков, которые имеют следующие названия: с правой стороны — Яумуга (25 км), Логозуйза [Лао-гуа-цзуй-цзы —
вороний клюв.] (20 км) и Вамбалаза, то есть Черепашья скала (25 км).
Много хлопот бывает ей, ибо не только самая дрянная хищная птица, но даже
вороны и сороки таскают
маленьких тетеревят.
— А! Видела я за двадцать лет много честных девушек, которые через год, а то и
меньше пропадали в этой проклятой стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боится бога, работает и уважает старших. А потом… Смотришь, — начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как
ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет сидеть сложа руки…
Запели петухи сырыми голосами, закаркали
вороны, в монастыре ударили к заутрене, —
маленький колокол кричал жидко и неубедительно.
Надобно допустить известное предположение, что птица (всего скорее чайка или
ворона), проглотив где-нибудь рыбью оплодотворенную икру, залетает потом в такие места, на такую воду, где прежде рыбы не водилось, выкидывает икру в своем помете и что пищеварительный сок птичьего желудка или зоба не лишает эту икру способности вывесть из себя
маленьких рыбок.
По правой стороне дороги на всем ее протяжении стояли телеграфные столбы с двумя проволоками. Становясь все
меньше и
меньше, они около деревни исчезали за избами и зеленью, а потом опять показывались в лиловой дали в виде очень
маленьких, тоненьких палочек, похожих на карандаши, воткнутые в землю. На проволоках сидели ястребы, кобчики и
вороны и равнодушно глядели на двигавшийся обоз.
Хлопнула
Ворона в последний раз носом по сучку, встрепенулась и только что хотела вспорхнуть, как услышала страшный крик. Неслась стая воробьев, а впереди летела какая-то
маленькая желтенькая птичка.
Взмахнула
Ворона крыльями раз десяток и догнала воробьиную стаю. Желтенькая птичка выбилась из последних сил и бросилась в
маленький садик, где росли кусты сирени, смородины и черемухи. Она хотела спрятаться от гнавшихся за ней воробьев. Забилась желтенькая птичка под куст, а
Ворона — тут как тут.
Впрочем,
Ворона не боялась ни кошек, ни ястребов и даже сама была не прочь полакомиться
маленькой птичкой.
Следом за
вороным пробежал до смешного
маленький, светло-серый нарядный жеребчик.
Мнения разделились. Одним черная точка казалась не больше
вороны, другим — не
меньше медведя: отдаленное однообразие этих белых подвижных масс, лениво проплывавших между высокими горами, — совершенно извращало перспективу.
Посреди села находился небольшой пруд, вечно покрытый гусиным пухом, с грязными, изрытыми берегами; во ста шагах от пруда, на другой стороне дороги, высился господский деревянный дом, давно пустой и печально подавшийся набок; за домом тянулся заброшенный сад; в саду росли старые, бесплодные яблони, высокие березы, усеянные
вороньими гнездами; на конце главной аллеи, в
маленьком домишке (бывшей господской бане) жил дряхлый дворецкий и, покрёхтывая да покашливая, каждое утро, по старой привычке, тащился через сад в барские покои, хотя в них нечего было стеречь, кроме дюжины белых кресел, обитых полинялым штофом, двух пузатых комодов на кривых ножках, с медными ручками, четырех дырявых картин и одного черного арапа из алебастра с отбитым носом.
Потом пошел на бульвар. Солнце взошло. Сыро на дорожках. Гимназистки идут в гимназию —
маленькие болтушки, личики свеженькие, только что вымытые… Сел я на скамейку и задремал. Вдруг вижу, идет городовик и этак сызбоку на меня посматривает, точно
ворона на мерзлую кость. А у меня сейчас же мысль: «Подозревает»… Подошел он ко мне. «Сидеть, господин, на бульваре каждому дозволяется, которые проходящие, этого мы не запрещаем, а чтобы спать — нельзя. У нас пальцимейстер. Строго».
Маленький офицерик оглядывает меня, раскрыв рот, как голодный
вороний птенец, нижние чины смотрят строго и внимательно. Ротмистр пишет. Скрипит перо, царапая меня по сердцу.
— Это лошадь, это канарейка, это ружье… Вот клетка с птичкой, вот ведро, зеркало, печка, лопата,
ворона… А это вот, посмотрите, это слон! Правда, совсем не похоже? Разве же слоны бывают такие
маленькие, Томми?
Заложив руки в карманы длинного драпового пальто,
маленький человечек благосклонно смотрел на
вороного жеребца, горячо и нетерпеливо перебиравшего тонкими ногами, и с тем же видом величавого покоя и всеобъемлющей снисходительности, не вынимая рук из карманов, позволил горничной поднять себя и посадить в пролетку.
Если бы он поцеловал ее, Ниночка открыла бы ему все свое
маленькое, но уже изболевшееся сердце, в котором то пели
маленькие, веселые птички, то каркали черные
вороны, как писала она в своем дневнике.
— Быстрее, Смелый! Быстрее, товарищ! — И смуглая
маленькая рука, выскользнув из-под полы косматой бурки, нежно потрепала влажную, в пене, спину статного
вороного коня… Конь прибавил ходу и быстрее ветра понесся по узкой горной тропинке над самым обрывом в зияющую громадной черной пастью бездну…
— Сейчас! Сейчас! — засуетилась она и, пристально оглядев свое
маленькое стадо, крикнула веселым, приподнятым голосом: — Дорушка Иванова, Соня Кузьменко и ты, Дуняша. Ну-ка, дети, басню «
Ворона и Лисица». Ты, Дора, за лисицу, Дуняша за
ворону, а Соня самую басню. Начинайте, ребятки, позабавьте Софью Петровну! Она вас любит и лелеет! Отплатите ей посильно, порадуйте ее!
С утра дул неприятный холодный ветер с реки, и хлопья мокрого снега тяжело падали с неба и таяли сразу, едва достигнув земли. Холодный, сырой, неприветливый ноябрь, как злой волшебник, завладел природой… Деревья в приютском саду оголились снова. И снова с протяжным жалобным карканьем носились голодные
вороны, разыскивая себе коры…
Маленькие нахохлившиеся воробышки, зябко прижавшись один к другому, качались на сухой ветке шиповника, давно лишенного своих летних одежд.
Почувствовав себя на суше,
вороненок разом пришел в себя. Он начал с того, что встряхнулся всем своим
маленьким тельцем со слипшимися перышками, сквозь которые просвечивала кожа, и потом снова заковылял по столу.
Малый у дверей бросился кликать кучера. Подъехал двуместный отлогий фаэтон с открытым верхом. Лошадей Анна Серафимовна любила и кое-когда захаживала в конюшню. Из экономии она для себя держала только тройку: пару дышловых,
вороную с серой и одну для одиночки — она часто езжала в дрожках — темно-каракового рысака хреновского завода. Это была ее любимая лошадь. За городом в Парке или в Сокольниках она обыкновенно говорила своему Ефиму...
Боб переписывает с моих тетрадей лекции, прикусив кончик языка и усиленно дыша от «напряжения непосильных трудов», как он выражается, а нежный, голубоглазый Рудольф забавляет
маленького принца. Он то делает ему «козу», то изображает «сороку-ворону», то вертит погремушки перед его глазенками.
Бронзовый цвет лица, с правильными тонкими чертами и нежным румянцем, несколько приподнятые ноздри изящного носика с
маленькой горбинкой и изящно очерченные алые губки, верхняя из которых оттенялась нежным темным пушком, розовые ушки, в которых блестели крупные бриллианты и, наконец, иссиня-черные,
воронова крыла, волосы, густая и, видимо, длинная коса которых, небрежно сколотая на затылке и оттягивавшая назад грациозную головку своей обладательницы — все это делало то, что Маргарита Николаевна невольно останавливала на себе внимание с первого взгляда, поражала своей, если можно так выразиться, вакханической красотой.
Худенький,
маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали
вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание; но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
— Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, — показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. — Эх, нескладная, — укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека. — Ну вы лисицы! — смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым. — Аль не вкусна каша? Ах,
вороны, заколянились! — кричали на ополченцев, замявшихся пред солдатом с оторванною ногой. — Тое кое,
малый, — передразнивали мужиков. — Страсть не любят!