Неточные совпадения
И в самом деле, Гуд-гора курилась; по бокам ее ползали
легкие струйки
облаков, а на вершине лежала черная туча, такая черная, что на темном небе она казалась пятном.
По небу, изголуба-темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками
легкие и прозрачные
облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрогивался до щек.
Солнце играло с землею, как веселое дитя: пряталось среди мелко изорванных
облаков, пышных и
легких, точно чисто вымытое руно.
Он видел, как в прозрачном
облаке дыма и снега кувыркалась фуражка; она первая упала на землю, а за нею падали, обгоняя одна другую, щепки, серые и красные тряпки; две из них взлетели особенно высоко и,
легкие, падали страшно медленно, точно для того, чтоб навсегда остаться в памяти.
Дома огородников стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая
легкие серые
облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце города, там, куда унесли икону, в пустое небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Высвободив из-под плюшевого одеяла голую руку, другой рукой Нехаева снова закуталась до подбородка; рука ее была влажно горячая и неприятно
легкая; Клим вздрогнул, сжав ее. Но лицо, густо порозовевшее, оттененное распущенными волосами и освещенное улыбкой радости, вдруг показалось Климу незнакомо милым, а горящие глаза вызывали у него и гордость и грусть. За ширмой шелестело и плавало темное
облако, скрывая оранжевое пятно огня лампы, лицо девушки изменялось, вспыхивая и угасая.
Райскому стало
легче уже от одного намерения переменить место и обстановку. Что-то постороннее Вере, как
облако, стало между ним и ею. Давно бы так, и это глупейшее состояние кончилось бы!
Легкий ветер гнал с востока небольшие кучевые
облака.
Их узорчатые края, пушистые и
легкие, как хлопчатая бумага, медленно, но видимо изменялись с каждым мгновением: они таяли, эти
облака, и от них не падало тени.
Солнце садилось великолепно. Наполовину его уж не было видно, и на краю запада разлилась широкая золотая полоса. Небо было совсем чистое, синее; только немногие
облака,
легкие и перистые, плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька сидела в креслах прямо против исчезающего светила, крестилась и старческим голоском напевала: «Свете тихий…»
Иногда вдруг
легкая усмешка трогала ее алые губки и какое-то радостное чувство подымало темные ее брови, а иногда снова
облако задумчивости опускало их на карие светлые очи.
И все кругом чисто и приятно: дома, улица, ворота и особенно высокое синее небо, по которому тихо, как будто
легкими толчками, передвигается белое
облако.
Не скажу, чтобы впечатление от этого эпизода было в моей душе прочно и сильно; это была точно
легкая тень от
облака, быстро тающего в ясный солнечный день. И если я все-таки отмечаю здесь это ощущение, то не потому, что оно было сильно. Но оно было в известном тоне, и этой душевной нотке суждено было впоследствии зазвучать гораздо глубже и сильнее. Вскоре другие лица и другие впечатления совершенно закрыли самое воспоминание о маленькой еврейской принцессе.
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как играет в печи красный и золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные
облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из труб дома,
легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Легкая складка над бровями, привычка несколько подаваться головой вперед и выражение грусти, по временам пробегавшее какими-то
облаками по красивому лицу, — это все, чем сказалась слепота в его наружности.
Разнообразнейшие чувства,
легкие, быстрые, как тени
облаков в солнечный ветреный день, перебегали то и дело по ее глазам и губам.
Она быстро побежала к церкви, стоявшей посреди поля, к белой,
легкой церкви, построенной словно из
облаков и неизмеримо высокой.
Сверкнули радостно и нежно глаза Саши, встала темная фигура Рыбина, улыбалось бронзовое, твердое лицо сына, смущенно мигал Николай, и вдруг все всколыхнулось глубоким,
легким вздохом, слилось и спуталось в прозрачное, разноцветное
облако, обнявшее все мысли чувством покоя.
Аэро быстро скользит по течению.
Легкие, тяжелые тени от
облаков, внизу — голубые купола, кубы из стеклянного льда — свинцовеют, набухают…
Через 5 минут мы были уже на аэро. Синяя майская майолика неба и
легкое солнце на своем золотом аэро жужжит следом за нами, не обгоняя и не отставая. Но там, впереди, белеет бельмом
облако, нелепое, пухлое, как щеки старинного «купидона», и это как-то мешает. Переднее окошко поднято, ветер, сохнут губы, поневоле их все время облизываешь и все время думаешь о губах.
Там, наверху, над головами, над всеми — я увидел ее. Солнце прямо в глаза, по ту сторону, и от этого вся она — на синем полотне неба — резкая, угольно-черная, угольный силуэт на синем. Чуть выше летят
облака, и так, будто не
облака, а камень, и она сама на камне, и за нею толпа, и поляна — неслышно скользят, как корабль, и
легкая — уплывает земля под ногами…
Сумасшедшие
облака, все тяжелее — и
легче, и ближе, и уже нет границ между землею и небом, все летит, тает, падает, не за что ухватиться.
Перед детским воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые стены, и романтические тени чужой старины пробегали в юной душе, как пробегают в ветреный день
легкие тени
облаков по светлой зелени чистого поля.
— Зачем вам читать Байрона? — продолжал он, — может быть, жизнь ваша протечет тихо, как этот ручей: видите, как он мал, мелок; он не отразит ни целого неба в себе, ни туч; на берегах его нет ни скал, ни пропастей; он бежит игриво; чуть-чуть лишь
легкая зыбь рябит его поверхность; отражает он только зелень берегов, клочок неба да маленькие
облака…
Она не могла говорить дальше. Евсей взобрался на козлы. Ямщик, наскучивший долгим ожиданием, как будто ожил; он прижал шапку, поправился на месте и поднял вожжи; лошади тронулись сначала
легкой рысью. Он хлестнул пристяжных разом одну за другой, они скакнули, вытянулись, и тройка ринулась по дороге в лес. Толпа провожавших осталась в
облаке пыли безмолвна и неподвижна, пока повозка не скрылась совсем из глаз. Антон Иваныч опомнился первый.
Он тут описывал красу природы, цвет розо-желтый
облаков, и потом свою дружбу с Борноволоковым, и свои блестящие надежды на служебную карьеру, и наследство в Самарской губернии, а в конце прибавлял
легкий эскиз виденного им вчера старогородского общества, которое раскритиковал страшно и сделал изъятие для одной лишь почтмейстерши.
Он обещал. Когда Люба ушла, он тоже стал расхаживать по комнате, глядя в пол, как бы ища её следы, а в голове его быстро, точно белые
облака весны, плыли
лёгкие мысли...
Когда он вышел на крыльцо, то заметил большую перемену в воздухе: небо было покрыто дождевыми
облаками,
легкий полуденный ветерок дышал теплотою; словом, все предвещало наступление весенней погоды и конец морозам, которые с неслыханным постоянством продолжались в то время, когда обыкновенно проходят уже реки и показывается зелень.
Небо покрыто
облаками, звезд не видно, теней нет; поздний вечер печален и тих, только медленные и
легкие шаги мальчика едва слышны в сумеречном, утомленном молчании засыпающих полей.
Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с
облаков ты можешь обозреть
Все царство вдруг: границы, грады, реки.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни —
Когда-нибудь, и скоро, может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою.
Учись, мой сын, и
легче и яснее
Державный труд ты будешь постигать.
На белом теле женщины дрожали отсветы огня, и всё оно, чистое, яркое, казалось
лёгким, подобно
облаку.
Радость Урманова казалась мне великодушной и прекрасной… В тот же день под вечер я догнал их обоих в лиственничной аллее, вернувшись из Москвы по железной дороге. Они шли под руку. Он говорил ей что-то, наклоняясь, а она слушала с радостным и озаренным лицом. Она взглянула на меня приветливо, но не удерживала, когда я, раскланявшись, обогнал их. Мне показалось, что я прошел через какое-то светлое
облако, и долго еще чувствовал
легкое волнение от чужого, не совсем понятного мне счастья.
…И вот пришла она,
легкая, розовая, как
облако на восходе солнца, а в глазах — обманная чистота души. „Милый, — говорит честным голосом, — не виновата я против тебя“. Знаю — врет, а верю — правда! Умом — твердо знаю, сердцем — не верю, никак!»
Облака, чайки с белыми крыльями,
легкий катер с сильно наклонившимся парусом, тяжелая чухонская лайба, со скрипом и стоном режущая волну, и дымок парохода там, далеко из-за Толбухина маяка, уходящего в синюю западную даль… в Европу!..
Твердо стоя на скачущей телеге, на облучке которой подпрыгивал ямщик, Александр Афанасьевич не колебался ни направо, ни налево, а плыл точно на колеснице как триумфатор, сложив на груди свои богатырские руки и обдавая целым
облаком пыли следовавшую за ними шестериком коляску и
легкий тарантасик.
Хочется кушать только в первые дни поста, а потом привыкаешь, становится всё
легче и, гляди, в конце недели совсем ничего и в ногах этакое онемение, будто ты не на земле, а на
облаке.
Блажен, кто посреди нагих степей
Меж дикими воспитан табунами;
Кто приучен был на хребте коней,
Косматых,
легких, вольных, как над нами
Златые
облака, от ранних дней
Носиться; кто, главой припав на гриву,
Летал, подобно сумрачному Диву,
Через пустыню, чувствовал, считал,
Как мерно конь о землю ударял
Копытом звучным, и вперед землею
Упругой был кидаем с быстротою.
Небо было ясное, чистое, нежно-голубого цвета.
Легкие белые
облака, освещенные с одной стороны розовым блеском, лениво плыли в прозрачной вышине. Восток алел и пламенел, отливая в иных местах перламутром и серебром. Из-за горизонта, точно гигантские растопыренные пальцы, тянулись вверх по небу золотые полосы от лучей еще не взошедшего солнца.
Так в ясный летний день по небу пробежит
лёгкий обрывок
облака и скроется, растаяв в лучах солнца… но вот ещё один… ещё… ещё… и хмурая грозовая туча, насупясь и глухо ворча, медленно ползёт над землёй.
В чеканной серебряной амфоре белела благоуханная жидкость: Елена соединила в амфоре ароматы и молоко. Елена медленно подняла чашу и наклонила ее над своей высокой грудью. Белые, пахучие капли тихо падали на алую, вздрагивающую от их прикосновения, кожу. Запахло сладостно ландышами и яблоками. Благоухания обняли Елену
легким и нежным
облаком…
В сумрак — за каплей капля смолы
Падает с
легким треском!
Лица, скрытые
облаком мглы,
Озаряются тусклым блеском!
Капля за каплей, искра за искрой!
Чистый, смолистый дождь!
Где ты, сверкающий, быстрый,
Пламенный вождь!
И тихо осеняет их радостный Ярило спелыми колосьями и алыми цветами. В свежем утреннем воздухе, там, высоко, в голубом небе, середь
легких перистых
облаков, тихо веет над Матерью Сырой Землей белоснежная, серебристая объярь Ярилиной ризы, и с недоступной высоты обильно льются светлые потоки любви и жизни.
Час спустя телега уже въезжала в лес. Малое с приплюснутой церковью, поляна и полосы ржи были уже позади и тонули в
легком утреннем тумане. Солнце взошло, но не поднималось еще из-за леса и золотило только края
облаков, обращенные к восходу.
Столетние деревья, мерно покачивая вершинами, точно переговаривались друг с другом тихими, скрипучими голосами. Месяц прятался за
облаками. Осенний ветер пронизывал насквозь, усиливая предутренний холод, так что пуховой платок, дополнивший мой
легкий не по сезону костюм, пришелся весьма кстати.
Можно подумать, что с наступлением тьмы воздух делается звукопроницаемее. На западе медленно угасала заря, а с другой стороны надвигалась теплая июньская ночь. Над обширным водным пространством Амура уже витал
легкий сумрак:
облака на горизонте потускнели, и в небе показались первые трепещущие звезды.
Утром был
легкий туман, а на небе тонкая паутина перистых
облаков.
Переходя болото, я как-то отделился от отряда и, взглянув со стороны на своих спутников, увидел, что каждый из них окружен как бы
облаком легкого тумана.
Другой страх, пережитый мною, был вызван не менее ничтожным обстоятельством… Я возвращался со свидания. Был час ночи — время, когда природа обыкновенно погружена в самый крепкий и самый сладкий, предутренний сон. В этот же раз природа не спала и ночь нельзя было назвать тихой. Кричали коростели, перепелы, соловьи, кулички, трещали сверчки и медведки. Над травой носился
легкий туман, и на небе мимо луны куда-то без оглядки бежали
облака. Не спала природа, точно боялась проспать лучшие мгновения своей жизни.
Встречные мужики кланялись ей, коляска мягко шуршала, из-под колес валили
облака пыли, уносимые ветром на золотистую рожь, и княгине казалось, что ее тело качается не на подушках коляски, а на
облаках, и что сама она похожа на
легкое, прозрачное облачко…
Вечером, воротившись от Маши, я сидел в темноте у окна. Тихо было на улице и душно. Над забором сада, как окаменевшие черные змеи, темнели средь дымки молодой листвы извилистые суки ветел. По небу шли черные
облака странных очертаний, а над ними светились от невидимого месяца другие
облака, бледные и
легкие.
Облака все время шевелились, ворочались, куда-то двигались, а на земле было мертво и тихо, как в глубокой могиле. И тишина особенно чувствовалась оттого, что
облака наверху непрерывно двигались.