Неточные совпадения
Несколько
человек бросились на землю, как будто с разбега по воздуху, они, видимо, хотели перенестись через ожившую груду жердей и тесин, но дерево,
содрогаясь, как ноги паука, ловило падающих, тискало их.
Климу казалось, что писатель веселится с великим напряжением и даже отчаянно; он подпрыгивал,
содрогался и потел. Изображая удалого
человека, выкрикивая не свои слова, он честно старался рассмешить танцующих и, когда достигал этого, облегченно ухал...
Клим выпил храбро, хотя с первого же глотка почувствовал, что напиток отвратителен. Но он ни в чем не хотел уступать этим
людям, так неудачно выдумавшим себя, так раздражающе запутавшимся в мыслях и словах.
Содрогаясь от жгучего вкусового ощущения, он мельком вторично подумал, что Макаров не утерпит, расскажет Лидии, как он пьет, а Лидия должна будет почувствовать себя виноватой в этом. И пусть почувствует.
«Боже мой! — думал он, внутренне
содрогаясь, — полчаса назад я был честен, чист, горд; полчаса позже этот святой ребенок превратился бы в жалкое создание, а „честный и гордый“
человек в величайшего негодяя! Гордый дух уступил бы всемогущей плоти; кровь и нервы посмеялись бы над философией, нравственностью, развитием! Однако дух устоял, кровь и нервы не одолели: честь, честность спасены…»
Читала твое письмо и
содрогалась: ах, какие могут быть ужасные
люди, мой друг!
— Их писал
человек, с одной стороны, не искусившийся в юридических тонкостях, но который, с другой стороны, несомненно бы
содрогнулся, если б понимал всю необъятность бездны, разделяющей такие понятия, как «вечность» и… «владение»!
Они оба вскочили с кровати и принялись с сумасшедшим лукавым смехом ловить Ромашова. И все это вместе — эта темная вонючая комната, это тайное фантастическое пьянство среди ночи, без огня, эти два обезумевших
человека — все вдруг повеяло на Ромашова нестерпимым ужасом смерти и сумасшествия. Он с пронзительным криком оттолкнул Золотухина далеко в сторону и, весь
содрогаясь, выскочил из мертвецкой.
Мне пришло раз на мысль, что если б захотели вполне раздавить, уничтожить
человека, наказать его самым ужасным наказанием, так что самый страшный убийца
содрогнулся бы от этого наказания и пугался его заранее, то стоило бы только придать работе характер совершенной, полнейшей бесполезности и бессмыслицы.
Снова начались музыка, танцы: пол
содрогался. Слова Биче о «мошеннической проделке» Геза показали ее отношение к этому
человеку настолько ясно, что присутствие в каюте капитана портрета девушки потеряло для меня свою темную сторону. В ее манере говорить и смотреть была мудрая простота и тонкая внимательность, сделавшие мой рассказ неполным; я чувствовал невозможность не только сказать, но даже намекнуть о связи особых причин с моими поступками. Я умолчал поэтому о происшествии в доме Стерса.
Входя на лестницу, он оглянулся назад: вокруг всей ограды, подле пылающих костров, сидели кучами вооруженные
люди; их неистовые восклицания, буйные разговоры, зверский хохот, с коим они указывали по временам на виселицу, вокруг которой разведены были также огни и толпился народ, — все это вместе составляло картину столь отвратительную, что Юрий невольно
содрогнулся и поспешил вслед за дьячком войти во внутренность церкви.
Скажу тебе нечто, от чего ты, пожалуй,
содрогнешься:
люди кричат, а я радуюсь, когда вешают невинного, именно невинного, а не подлеца какого-нибудь, которому веревка как мать родная!
Между тем горбатый нищий молча приблизился и устремил яркие черные глаза на великодушного господина; этот взор был остановившаяся молния, и
человек, подверженный его таинственному влиянию, должен был
содрогнуться и не мог отвечать ему тем же, как будто свинцовая печать тяготела на его веках; если магнетизм существует, то взгляд нищего был сильнейший магнетизм.
Так было бы с
человеком, если бы он, оставаясь в пределах человеческого разумения, опыта и чувств, вдруг увидел самого Бога, — увидел и не понял бы, хотя бы и знал, что это называется Бог, и
содрогнулся бы неслыханными муками неслыханного непонимания.
И закрывал себя рукою бедный молодой
человек, и много раз
содрогался он потом на веку своем, видя, как много в
человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, Боже! даже в том
человеке, которого свет признает благородным и честным…
С каким трогательным красноречием изображает Она ужас сего варварского обыкновения терзать
людей прежде осуждения, сей адом вымышленный способ допросов, страшнейший самой казни, вину бесчисленных ложных показаний и неправедных приговоров! (193–197) Сердце всякого чувствительного,
содрогаясь вместе с добродетельным сердцем Монархини, уверено, что в Ее царствование ни в каком случае не могло быть терпимо сие лютое и безрассудное истязание.
Певец-станочник пел об усилившемся морозе, о том, что Лена стреляет, что лошади забились под утесы, что в камине горит яркий огонь, что они, очередные ямщики, собрались в числе десяти
человек, что шестерка коней стоит у коновязей, что Ат-Даван ждет Арабын-тойона, что с севера, от великого города, надвигается гроза и Ат-Даван
содрогается и трепещет…
Душа моя
содрогается: я предвижу бедствия!..» — «Судьба
людей и народов есть тайна провидения, — ответствует Марфа, — но дела зависят от нас единственно, и сего довольно.
Все это прошло и не будет больше; но еще не пропал
человек, который хоть в воспоминании может вернуться к этим светлым грезам, к этому чистому, младенческому упоению жизнью, к этим идеальным, величавым замыслам — и
содрогнуться потом, при взгляде на ту грязь, пошлость и мелочность, в которой проходит его теперешняя жизнь.
Танцуя кадриль, гуляя с дамами, или сидя в обществе, корчат глубокомысленных и страстно любят проводить такого рода мысли: — «страшно всегда как-то смотреть на череп; вот, думаешь: тут кипели некогда мысли, здесь зарождались поэмы, а теперь?… теперь?…» или: — «Душа
содрогается при мысли, что стоит произнести два слова: треф и бубен, — и
человек богатый вдруг превращается в нищего!..» или: «Жизнь! что такое жизнь: внешние удовольствия и роскошь; в душе: — горькие сомнения и беспокойства!!.
Едва переводя дух, раскрыв уста и
содрогаясь всем телом, пылающими очами смотрит в исступлении Дуня на Марью Ивановну. Ровно огненный пламень, чудные, полупонятные слова разгорелись в сокровенных тайниках сердца девушки… Она была близка к восторженному самозабвению, когда постигнутый им
человек не сознает, в себе он или вне себя…
И в эту минуту прозвучал далекий и чуждый голос
человека. Он становился все ближе, в нем звучала ласка. Это говорил Магнус. С усилием,
содрогаясь от напряжения, Я старался услышать и понять слова, и вот что Я услышал...
Близость Монарха, Его простое, доброе, отеческое отношение, — Его — великого и могучего, держащего судьбу государства и миллионов
людей в этих мощных и крупных руках, — все это заставило
содрогнуться от нового ощущения впечатлительную душу маленькой девочки.
На этом, лишенном жизни лице порой появлялась даже улыбка, но улыбка не радовавшая, а заставлявшая
содрогаться окружающих. Такова сила глаз в лице
человека, этих светочей его ума.
Для Фимы она стала такой же ненавистной, как и для остальной прислуги барыней, ненавистной еще более потому, что она постоянно находилась перед ее глазами, была единственным близким ей
человеком, от которого у Салтыкова не было тайны, а между тем, ревность к жене Глеба Алексеевича, вспыхнувшая в сердце молодой девушки, отвращение к ней, как к убийце, и боязнь за жизнь любимого
человека, которого, не стесняясь ее, Дарья Николаевна грозилась в скором времени уложить в гроб, наполняли сердце Фимки такой страшной злобой против когда-то любимой барыни, что от размера этой злобы
содрогнулась бы сама Салтычиха.
Он знал в подробности все светские интриги и историю почти каждой из звездочек полусвета, и о нем говорили шутя, что если бы он захотел, то мог бы написать такую скандальную хронику, от которой бы
содрогнулось даже петербургское общество. Но доктор Звездич умел молчать или, вернее, говорить кстати. Он не мог быть назван скрытным, но и никогда не говорил того, что могло бы скомпрометировать тех, кто не должен был быть скомпрометированным, и таким образом не вызывал вражды к себе
людей, жизнью которых он жил.
О. Василию пришлось низко наклониться, чтобы принять исповедь калеки, и в открыто спокойном зловонии его тела, в паразитах, липко ползавших по его голове и шее, как сам он ползал по земле, попу открылась вся ужасная, не допустимая совестью постыдная нищета этой искалеченной души. И с грозной ясностью он понял, как ужасно и безвозвратно лишен этот
человек всего человеческого, на что он имел такое же право, как короли в своих палатах, как святые в своих кельях. И
содрогнулся.