Неточные совпадения
Там, где они плыли, слева волнистым сгущением тьмы проступал берег. Над красным стеклом окон
носились искры дымовых труб; это была Каперна. Грэй слышал перебранку и лай. Огни деревни напоминали печную дверцу, прогоревшую дырочками, сквозь которые виден пылающий уголь. Направо был океан явственный, как присутствие спящего
человека. Миновав Каперну, Грэй повернул к берегу. Здесь тихо прибивало водой; засветив фонарь, он увидел ямы обрыва и его верхние, нависшие выступы; это место ему понравилось.
Белые ночи возмутили Самгина своей нелепостью и угрозой сделать нормального
человека неврастеником; было похоже, что в воздухе
носится все тот же гнилой осенний туман, но высохший до состояния прозрачной и раздражающе светящейся пыли.
Везде и всюду этот образ английского купца
носится над стихиями, над трудом
человека, торжествует над природой!
Потом, вникая в устройство судна, в историю всех этих рассказов о кораблекрушениях, видишь, что корабль погибает не легко и не скоро, что он до последней доски борется с морем и носит в себе пропасть средств к защите и самохранению, между которыми есть много предвиденных и непредвиденных, что, лишась почти всех своих членов и частей, он еще тысячи миль
носится по волнам, в виде остова, и долго хранит жизнь
человека.
Цвет кожи удэгейцев можно было назвать оливковым, со слабым оттенком желтизны. Летом они так сильно загорают, что становятся похожими на краснокожих. Впечатление это еще более усугубляется пестротой их костюмов. Длинные, прямые, черные как смоль волосы, заплетенные в две короткие косы, были сложены вдвое и туго перетянуты красными шнурами. Косы
носятся на груди, около плеч. Чтобы они не мешали, когда
человек нагибается, сзади, ниже затылка, они соединены перемычкой, украшенной бисером и ракушками.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими
людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли
носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
За несколько дней до моей поездки я был у Маццини.
Человек этот многое вынес, многое умеет выносить, это старый боец, которого ни утомить, ни низложить нельзя; но тут я его застал сильно огорченным именно тем, что его выбрали средством для того, чтобы выбить из стремян его друга. Когда я писал письмо к Гверцони, образ исхудалого, благородного старца с сверкающими глазами
носился предо мной.
как сказал об нём Пушкин, был идеалом образцового капрала, так, как он
носился в мечтах отца Фридриха II; нечеловеческая преданность, механическая исправность, точность хронометра, никакого чувства, рутина и деятельность, ровно столько ума, сколько нужно для исполнителя, и ровно столько честолюбия, зависти, желчи, чтоб предпочитать власть деньгам. Такие
люди — клад для царей. Только мелкой злопамятностью Николая и можно объяснить, что он не употребил никуда Аракчеева, а ограничился его подмастерьями.
…Пока смутные мысли бродили у меня в голове и в лавках продавали портреты императора Константина, пока
носились повестки о присяге и добрые
люди торопились поклясться, разнесся слух об отречении цесаревича.
О дальнейшем не думалось; все мысли устремились к одному, взлететь над городом, видеть внизу огоньки в домах, где
люди сидят за чайными столами и ведут обычные разговоры, не имея понятия о том, что я
ношусь над ними в озаренной таинственной синеве и гляжу оттуда на их жалкие крыши.
Оставь, оставь… Дай мне хоть двести тысяч, не возьму. Я свободный
человек. И все, что так высоко и дорого цените вы все, богатые и нищие, не имеет надо мной ни малейшей власти, вот как пух, который
носится по воздуху. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!
Крыша мастерской уже провалилась; торчали в небо тонкие жерди стропил, курясь дымом, сверкая золотом углей; внутри постройки с воем и треском взрывались зеленые, синие, красные вихри, пламя снопами выкидывалось на двор, на
людей, толпившихся пред огромным костром, кидая в него снег лопатами. В огне яростно кипели котлы, густым облаком поднимался пар и дым, странные запахи
носились по двору, выжимая слезы из глаз; я выбрался из-под крыльца и попал под ноги бабушке.
Распустив гриву и хвост, оглашая степную даль ржаньем,
носится он вокруг табуна и вылетает навстречу приближающемуся животному или
человеку и, если мнимый враг не отойдет прочь, с яростию бросается на него, рвет зубами, бьет передом и лягает задними копытами.
— Хотел, хотел!.. Кто знает, чего хочет
человек, когда взбесится… Я хотел, чтобы ты почувствовал чужое горе и перестал так
носиться со своим…
Азарт
носился в самом воздухе, и Мыльников заговаривал
людей во сто раз умнее себя, как тот же Ермошка, выдавший швали тоже красный билет. Впрочем, Мыльников на другой же день поднял Ермошку на смех в его собственном заведении.
Носились слухи, что в ресторане Бореля, по известным дням, собирается какая-то компания государственных
людей en herbe (тут были и Федя, и Сережа, и Володя, и даже какой-то жидок, которому в воображаемых комбинациях представлялась блестящая финансовая будущность), душою которой был Петенька Утробин и которая постоянно злоумышляла против установленных порядков.
— Мы, как торопливые
люди, слишком поспешили с нашими мужичками, — заключил он свой ряд замечательных мыслей, — мы их ввели в моду, и целый отдел литературы, несколько лет сряду,
носился с ними как с новооткрытою драгоценностью.
Для того чтобы охладеть и потом
носиться, совсем не нужно извлекать из небытия
человека с его высоким, почти божеским умом и потом, словно в насмешку, превращать его в глину.
Он знает, что в то время, когда его мысли
носятся вместе с охлажденною землей вокруг солнца, рядом с докторской квартирой, в большом корпусе томятся
люди в болезнях и физической нечистоте; быть может, кто-нибудь не спит и воюет с насекомыми, кто-нибудь заражается рожей или стонет от туго положенной повязки; быть может, больные играют в карты с сиделками и пьют водку.
Около Дмитровки приятели расстались, и Ярцев поехал дальше к себе на Никитскую. Он дремал, покачивался и все думал о пьесе. Вдруг он вообразил страшный шум, лязганье, крики на каком-то непонятном, точно бы калмыцком языке; и какая-то деревня, вся охваченная пламенем, и соседние леса, покрытые инеем и нежно-розовые от пожара, видны далеко кругом и так ясно, что можно различить каждую елочку; какие-то дикие
люди, конные и пешие,
носятся по деревне, их лошади и они сами так же багровы, как зарево на небе.
Это постоянное, странно-выжидательное состояние оказывает известное влияние и на его отношения к
людям. Когда в воздухе
носятся либеральные веяния, он льнет к либералам, а консерваторов называет изменниками. Когда на рынке в цене консерватизм, он прилепляется к консерваторам и называет изменниками либералов. Но это в нем не предательство, а только следствие слишком живучего желания пристроиться.
По тротуару шли
люди, задевая его ношу, с грохотом ехали экипажи; в косых лучах солнца
носилась пыль, было шумно, суетливо, весело.
— Мир идей! — повторила она и отбросила салфетку в сторону, и лицо ее приняло негодующее, брезгливое выражение. — Все эти ваши прекрасные идеи, я вижу, сводятся к одному неизбежному, необходимому шагу: я должна сделаться вашею любовницей. Вот что нужно.
Носиться с идеями и не быть любовницей честнейшего, идейнейшего
человека — значит не понимать идей. Надо начинать с этого… то есть с любовницы, а остальное само приложится.
Свист флейты, резкое пение кларнетов, угрюмое рычание басов, дробь маленького барабана и гул ударов в большой — все это падало на монотонный и глухой звук колес, разбивающих воду, мятежно
носилось в воздухе, поглощало шум людских голосов и неслось за пароходом, как ураган, заставляя
людей кричать во весь голос.
Шелестят деньги,
носясь, как летучие мыши, над головами
людей, и
люди жадно простирают к ним руки, брякает золото и серебро, звенят бутылки, хлопают пробки, кто-то рыдает, и тоскливый женский голос поет...
Маякин смотрел на него, внимательно слушал, и лицо его было сурово, неподвижно, точно окаменело. Над ними
носился трактирный, глухой шум, проходили мимо них какие-то
люди, Маякину кланялись, но он ничего не видал, упорно разглядывая взволнованное лицо крестника, улыбавшееся растерянно, радостно и в то же время жалобно…
Лебедев (Шабельскому). Удивительный ты субъект, Матвей!.. Напустил на себя какую-то мизантропию и
носится с нею, как дурак с писаною торбой.
Человек как
человек, а заговоришь, так точно у тебя типун на языке или сплошной катар… Да, ей-богу!..
Носился по путям с тревожными свистками паровоз; и так странно было, что машина так же может быть испугана, может метаться, кричать и звать на помощь, как и
человек. Дохнув тяжестью железа и огня, паровоз пробежал мимо и вмешался в пестроту стрелочных фонариков и семафоров, жалобно взывая.
Прошел год, другой — о Романе Прокофьиче не было ни слуха ни духа. Ни о самом о нем не приходило никаких известий, ни работ его не показывалось в свете, и великие ожидания, которые он когда-то посеял, рухнули и забылись, как забылись многие большие ожидания, рано возбужденные и рано убитые многими подобными ему
людьми. Норки жили по-прежнему; Шульц тоже. Он очень долго
носился с извинительной запиской Истомина и даже держался слегка дуэлистом, но, наконец, и это надоело, и это забылось.
Он долго и подробно рисовал прелести жизни, которую собирался устроить мне у себя в Тифлисе. А я под его говор думал о великом несчастии тех
людей, которые, вооружившись новой моралью, новыми желаниями, одиноко ушли вперёд и встречают на дороге своей спутников, чуждых им, неспособных понимать их… Тяжела жизнь таких одиноких! Они — над землёй, в воздухе… Но они
носятся в нём, как семена добрых злаков, хотя и редко сгнивают в почве плодотворной…
На море в нем всегда поднималось широкое, теплое чувство, — охватывая всю его душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют — первые — остроту, вторая — цену. По ночам над морем плавно
носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу
человека спокойствие и, ласково укрощая ее злые порывы, родит в ней могучие мечты…
Подбирают речи блаженных монахов, прорицания отшельников и схимников, делятся ими друг с другом, как дети черепками битой посуды в играх своих. Наконец, вижу не
людей, а обломки жизни разрушенной, — грязная пыль человеческая
носится по земле, и сметает её разными ветрами к папертям церквей.
Всё — живет странной, запутанной жизнью, а в центре всего
носится, потея и хрипя, необычный, невиданный мною
человек.
Ольга пошла в церковь и взяла с собою Марью. Когда они спускались по тропинке к лугу, обеим было весело. Ольге нравилось раздолье, а Марья чувствовала в невестке близкого, родного
человека. Восходило солнце. Низко над лугом
носился сонный ястреб, река была пасмурна, бродил туман кое-где, но по ту сторону на горе уже протянулась полоса света, церковь сияла, и в господском саду неистово кричали грачи.
Сначала, несколько дней подряд, воздух стоял неподвижно и был тепел. Тяжелые сизые облака медленно и низко сгруживались к земле. Тощие горластые петухи орали не переставая по дворам в деревне. Галки с тревожным криком
носились по темному небу. Дальние леса густо посинели.
Людей клонило днем ко сну.
Свистя и взвизгивая,
носился по городу ветер, раздувал шум и, охлаждая сбитых в толпу возбужденных
людей, вытеснял их с улицы в дома и трактиры.
Я был поражен глубиной и непосредственностью этого восклицания. Тут была и тоска о пропадающей удали, и глубочайшая нетронутая уверенность, что, каковы бы там ни были еще
люди и взгляды, все-таки наиболее стоящий
человек тот, кто смело
носится по самым крутым стремнинам жизни… Только оступись… попадешь прямо на каторгу.
Солнце, смеясь, смотрело на них, и стекла в окнах промысловых построек тоже смеялись, отражая солнце. Шумела вода, разбиваемая их сильными руками, чайки, встревоженные этой возней
людей, с пронзительными криками
носились над их головами, исчезавшими под набегом волн из дали моря…
Черногорцев я себе, конечно, представляла совершенно черными: неграми — представляла, Пушкиными — представляла, и горы, на которых живет это племя злое, — совершенно черные: черные
люди в черных горах: на каждом зубце горы — по крохотному злому черному черногорчику (просто — чертику). А Бонапарте, наверное, красный. И страшный. И один на одной горе. (Что Бонапарте — тот же Наполеон, который в воздухе
носится, я и не подозревала, потому что мать, потрясенная возможностью такого вопроса, ответить — забыла).
Ах, вскочить бы на лошадь, не спрашивая, чья она,
носиться бы чёртом вперегонку с ветром, по полям, лесам и оврагам, любить бы девушек, смеяться бы над всеми
людьми…
И когда он был уже убит и давно похоронен и новый губернатор, молодой, вежливый, окруженный казаками, быстро и весело
носился по городу в коляске, — многие вспоминали этот двухнедельный странный призрак, рожденный старым законом: седого
человека в генеральском пальто, шагающего прямо по грязи, его закинутую голову и незрячий взор — и красную шелковую подкладку, остро блистающую в молчаливых лужах.
Мириады разнообразных комаров, от крошечной мошки, что целыми кучами забивается в глаза, в нос и уши, до тощей длинноногой караморы, день и ночь несметными роями толкутся в воздухе, столбами
носятся над болотами и преследуют
человека нестерпимыми мученьями…
Встают они из гробов и, незримые земным очам,
носятся середь остающихся в живых милых
людей…
Но вот подул ветер, пропали облака, и Варька видит широкое шоссе, покрытое жидкою грязью; по шоссе тянутся обозы, плетутся
люди с котомками на спинах,
носятся взад и вперед какие-то тени; по обе стороны сквозь холодный, суровый туман видны леса.
Жизнь
людей богатых, свободных от необходимого для жизни труда, не может не быть безумна.
Люди, не работая, то есть не исполняя один из законов жизни всех
людей, не могут не шалеть. С ними делается то же, что с перекормленными домашними животными: лошадьми, собаками, свиньями. Они прыгают, дерутся,
носятся с места на место, сами не зная зачем.
Раздался второй боевой залп — и несколько мужиков опять повалились… А когда все смолкло и дым рассеялся, то вся тысячеглавая толпа, как один
человек, крестилась… Над нею
носились тихие тяжкие стоны и чей-то твердый, спокойный голос молился громко и явственно...
И вот то и дело приходят неожиданные вести: «Свидригайлов застрелился!», «Ставрогин повесился!», «Крафт застрелился!», «Смердяков повесился!» Дух беспощадного самоистребления
носится над этим миром неудержимо разваливающейся жизни. Романы Достоевского кишат самоубийствами, словно самоубийство — это нечто самое обыденное, естественное и необходимое в жизни
людей.
Мир там совсем другой.
Люди не извиваются, как перерезанные заступом земляные черви. Не слышно воплей и проклятий. Медленно и благообразно движутся безжизненные силуэты святых старцев Макара Ивановича и Зосимы, сидит на террасе своей дачи святой эпилептик Мышкин. Трепетные, нежнейшие мечты Достоевского о невозможном и недостижимом
носятся над этими образами. Нездешние отсветы падают на них и озаряют весь мир вокруг. И от нездешнего этого света слабо начинает оживать мертвая здешняя жизнь.
Если
человек, надевший их, пришелся им по душе, они будут
носиться долго, если же нет — скоро сносятся.
Словом,
носился как Сумасшедший Бедуин по пустыне, почти не замечая живых
людей и говоря с призраками.