Неточные совпадения
В дешевом ресторане Кутузов прошел в угол, — наполненный сизой мутью,
заказал водки, мяса и, прищурясь, посмотрел на
людей, сидевших под низким, закопченным потолком необширной комнаты; трое, в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами смотрел на женщину, сидевшую у окна; женщина читала письмо, на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка книг в ремнях.
Уже Захар глубокомысленно доказывал, что довольно
заказать и одну пару сапог, а под другую подкинуть подметки. Обломов купил одеяло, шерстяную фуфайку, дорожный несессер, хотел — мешок для провизии, но десять
человек сказали, что за границей провизии не возят.
«Да как вы там будете ходить — качает?» — спрашивали
люди, которые находят, что если
заказать карету не у такого-то каретника, так уж в ней качает.
Жена рыдала на коленях у кровати возле покойника; добрый, милый молодой
человек из университетских товарищей, ходивший последнее время за ним, суетился, отодвигал стол с лекарствами, поднимал сторы… я вышел вон, на дворе было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило на снег, точно будто сделалось что-нибудь хорошее; я отправился
заказывать гроб.
В трактире всегда сидели свои
люди, знали это, и никто не обижался. Но едва не случилась с ним беда. Это было уже у Тестова, куда он перешел от Турина. В зал пришел переведенный в Москву на должность начальника жандармского управления генерал Слезкин. Он с компанией занял стол и
заказывал закуску. Получив приказ, половой пошел за кушаньем, а вслед ему Слезкин крикнул командирским голосом...
— Вот что, Ленька, голуба́ душа, ты
закажи себе это: в дела взрослых не путайся! Взрослые —
люди порченые; они богом испытаны, а ты еще нет, и — живи детским разумом. Жди, когда господь твоего сердца коснется, дело твое тебе укажет, на тропу твою приведет, — понял? А кто в чем виноват — это дело не твое. Господу судить и наказывать. Ему, а — не нам!
Вольнодумец — начал ходить в церковь и
заказывать молебны; европеец — стал париться в бане, обедать в два часа, ложиться в девять, засыпать под болтовню старого дворецкого; государственный
человек — сжег все свои планы, всю переписку, трепетал перед губернатором и егозил перед исправником;
человек с закаленной волей — хныкал и жаловался, когда у него вскакивал веред, когда ему подавали тарелку холодного супу.
Я хоть и дал, где следует, объяснения, возвратясь из-за границы, и, право, не знаю, почему бы
человек известных убеждений не мог действовать в пользу искренних своих убеждений… но мне никто еще тамне
заказывал вашего характера, и никаких подобных заказов оттудая еще не брал на себя.
А нынче вон, пишут, и они уже «Wacht am Rhein» [«Стража на Рейне» — Нем.] запели и заиграли. Кто же, как не сами мы в этом виноваты? Ну и надо теперь для их спасения по крайней мере хоть гуттаперчевую куклу на свой счет
заказывать, да каким-нибудь ее колбасником или гоф-герихтом наряжать и провешивать, чтоб над живыми
людьми не пришлось этой гадости делать.
А спросите-ка… теперь вот все газетчики взялись за то, что в Польше одна неуклонная система должна заключаться в том, чтобы не давать полякам забываться; а я-с еще раньше, когда еще слуха о последней рухавке не было, говорил:
закажите вы в Англии или в Америке гуттаперчевого
человека, одевайте его то паном, то ксендзом, то жидом, и возите его года в два раз по городам и вешайте.
— А у Вукола вон какой домина схлопан — небось, не от бедности! Я ехал мимо-то, так загляденье, а не дом. Чем мы хуже других, мамынька, ежели нам Господь за родительские молитвы счастье посылает… Тоже и насчет Маркушки мы все справим по-настоящему, неугасимую в скиты
закажем, сорокоусты по единоверческим церквам, милостыню нищей братии, ну, и ты кануны будешь говорить. Грешный
человек, а душа-то в нем христианская. Вот и будем замаливать его грехи…
Лидия. Что делать? Не терять своего достоинства. Отделывайте заново квартиру, покупайте новую карету,
закажите новые ливреи
людям, берите новую мебель, и чем дороже, тем лучше.
Петр Евстигнеевич Янсутский в день именин своих, часов еще в десять утра, приехал в один из очень дорогих отелей и объявил там, что он
человекам восьми желает дать обед; потом,
заказав самый обед, выбрал для него лучшее отделение отеля и распорядился, чтобы тут сейчас же начали накрывать на стол.
Он съездил в уездный город Грачевку и
заказал себе костюм. Вышел этот костюм ослепительным, и очень возможно, что серые полоски на конторских штанах решили судьбу несчастного
человека. Дочка агронома согласилась стать его женой.
Затем, ссылаясь на приближающуюся весеннюю оттепель, отец,
заказав почтовых лошадей, дал поцеловать мне свою руку, и я, мечтавший о свободе и самобытности, сразу почувствовал себя среди иноплеменных
людей в зависимости, с которой прежняя домашняя не могла быть поставлена ни в какое сравнение.
Человек, одетый в черном,
Учтиво поклонившись,
заказалМне Requiem и скрылся.
Я, впрочем, старался проверить страшные рассказы про Селивана и от других
людей, но все в одно слово говорили то же самое. Все смотрели на Селивана как на страшное пугало, и все так же, как дедушка Илья, строго
заказывали мне, чтобы я «дома, в хоромах, никому про Селивана не сказывал». По совету мельника, я эту мужичью заповедь исполнял до особого страшного случая, когда я сам попался в лапы Селивану.
Итак Кузьма, из усердия ко мне, оставлял жену и пятерых детей, пускался, по нашему расчету, на край света. В отраду себе, просил
заказать ему платья, какие он сам знает, чтоб не стыдно было показаться среДй чужих
людей. Я ему дал полную волю.
Юлия (в бреду). Сероватое платье-то себе
заказала… Правду люди-то говорили, а я не верила… Теперь как же?.. Две у него невесты-то? Сероватое я платье-то
заказала… Ах, нет, желтоватое. (Несколько придя в себя.) Ах, что это я говорю?.. (Тихонько смеется.) Ха, ха, ха. Флор Федулыч! Ха, ха, ха! (Подает руку Флору Федулычу.)
Городничему совет пришелся по мыслям, и он
заказал Александру Афанасьевичу, чтобы тот как знает, а непременно женился, потому что холостые
люди на политичных должностях ненадежны.
Няня. Это ваша правда. Словами не поможешь. Одно — ручки ваши, ножки расцелую, послушайте вы скверную, гадкую няньку Марью, послушайте вы мой совет. Богом вас прошу! Не давайте вы ему ничего до времени из денег или из именья. Ведь все ваше, и никто не может вам
заказать. Дайте все: приданое, платье, постели, брильянты, дайте все в лучшем виде, а деньги погодите давать. Все
человек неизвестный. Погодите, посмотрите, что от него отродится. Дать успеете. Ведь уж я знаю, вы себе ничего не оставите.
Я
человек культурный, потому что служил в кавалерии. И еще потому, что в настоящее время
заказываю платья у Шармера. И еще потому, что по субботам обедаю в Английском клубе. Приду в пять часов, проберусь в уголок на свое место и ем, покуда не запыхаюсь. Прежде, бывало, я разговаривал, а нынче — только ем.
Уломала я его наконец, да и сама не рада;
человек он гордый, не захотел быть хуже других, потому у нее с утра до ночи франты, и
заказал хорошее платье дорогому немцу в долг.
Но у князя открылась вдруг одна злосчастная слабость: князь возжелал сделаться великим
человеком, светилом своего отечества, — он ощутил до такой степени сильный зуд писательства, что во что бы то ни стало
заказал себе быть литератором.
— Народ — молва, сударыня. Никто ему говорить не
закажет. Ртов у народа много — всех не завяжешь… — Так говорила Анисья Терентьевна, отираясь бумажным платком и свертывая потом его в клубочек. — Ох, знали бы вы да ведали, матушка, что в людях-то про вас говорят.
— Вот что я скажу тебе, милый
человек, — молвил Морковников. —
Заказали мы тебе осетринку. Помнишь?
— Кушай хорошенько, — сказала она, — на хлеб, на соль умные
люди не дуются. Знаешь пословицу: губа толще, брюхо тоньше, — а ты и так не жирен. Ешь вот эту штучку, — угощала она, подвигая Горданову фрикасе из маленьких пичужек: — я это нарочно для тебя
заказала, зная, что это твое любимое.
Пока
заказали глинтвейн и в денщицкой палатке слышалось хлопотливое хозяйничанье Никиты, посылавшего вестового за корицей и гвоздикой, и спина его натягивала то там, то сям грязные полы палатки, мы все семь
человек уселись около лавочек и, попеременно попивая чай из трех стаканов и посматривая вперед на начинавшую одеваться сумерками равнину, разговаривали и смеялись о разных обстоятельствах игры.
Как говорит старуха в четвертой картине «Жизни
человека»: «Приходили заказчики и
заказывали, — потом перестали приходить.
— Да… кабак! Еда отвратительная… Хотел
заказать судачка. Подали такую мерзость — я приказал отнести назад. И что это за народ теперь собирается… какие военные? Шулер на шулере… Я заехал… по делу… Думал найти там одного нужного
человека.
Стоцкие были
люди далеко не богатые и хотели сыграть тихую, скромную свадьбу, но старик Бартенев воспротивился. Он добился, без большого, впрочем, труда, позволения
заказать для невесты все приданое в Париже, что привело в неописанный восторг Таню, но зато огорчило ее жениха. Свадьбу поневоле должны были отложить.
— Да так, у него в привычку каждую ночь переряживаться да по селу шастать, за порядком наблюдать, да о себе самом с крестьянами беседовать, раз и ко мне припер, в таком же, как ты рассказываешь, наряде да в очках, только я хитра, сразу его признала и шапку и парик стащила…
Заказал он мне в те поры никому о том не заикаться, да тебя, касатик, я так люблю, что у меня для тебя, что на сердце, то и на языке, да и с тобой мы все равно, что один
человек…
(Вслух.) Вообразите, Софья Андреевна, моя супружница изволила
заказать ландо, да приказала мне купить четверку серых в яблоках… такая мода, говорит, у знатных
людей — серые в яблоках…
Каждый из этих господ, встречавших Сережу, охотно бы научил его и за счастье бы почел с ним вместе пойти
заказать ему; но, как всегда бывает, он был одинок посреди толпы и, пробираясь в фуражке по Кузнецкому мосту, не поглядывая на магазины, он дошел до конца, отворил двери и вышел оттуда в коричневом полуфраке в узком (а носили широкий), в черных панталонах, широких (а носили узкие), и в атласном с цветочками жилете, который ни один из господ, бывших у Шевалье в особой, не позволили бы надеть своему лакею, и еще много чего купил Сережа; зато Кунц в недоумение пришел от тонкой талии молодого
человека и, как он это говорил всем, объяснил, что подобной он никогда не видел.
Свадьба Наташи на время заняла его своею внешнею стороной. Он
заказывал обеды, ужины и видимо хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось как прежде; а напротив возбуждало сострадание в
людях, знавших и любивших его.