Неточные совпадения
Рассматривая, он заметил на другой стороне ее
группу из двух-трех
человек, лежавших почти без всякого движения на земле.
— Газеты есть? — спросил он, входя в весьма просторное и даже опрятное трактирное заведение о нескольких комнатах, впрочем довольно пустых. Два-три посетителя пили чай, да в одной дальней комнате сидела
группа,
человека в четыре, и пили шампанское. Раскольникову показалось, что между ними Заметов. Впрочем, издали нельзя было хорошо рассмотреть.
Впереди засмеялись, нестройно прокричали ура; из ворот дома вышла
группа людей, и мягкий баритон запел...
Если каждый
человек действует по воле класса,
группы, то, как бы ловко ни скрывал он за фигурными хитросплетениями слов свои подлинные желания и цели, всегда можно разоблачить истинную суть его — силу групповых и классовых повелений.
На Лобном месте стояла тесная
группа людей, казалось, что они набиты в бочку.
Но, чувствуя себя в состоянии самообороны и несколько торопясь с выводами из всего, что он слышал, Клим в неприятной ему «кутузовщине» уже находил ценное качество: «кутузовщина» очень упрощала жизнь, разделяя
людей на однообразные
группы, строго ограниченные линиями вполне понятных интересов.
Он быстро сделался одним из тех, очень заметных и даже уважаемых
людей, которые, стоя в разрезе и, пожалуй, в центре различных общественных течений, но не присоединяясь ни к одному из них, знакомы со всеми
группами, кружками, всем сочувствуют и даже, при случае, готовы оказать явные и тайные услуги, однако не очень рискованного характера; услуги эти они оценивают всегда очень высоко.
«Москва опустила руки», — подумал он, шагая по бульварам странно притихшего города. Полдень, а
людей на улицах немного и все больше мелкие обыватели; озабоченные, угрюмые, небольшими
группами они стояли у ворот, куда-то шли, тоже по трое, по пяти и более. Студентов было не заметно, одинокие прохожие — редки, не видно ни извозчиков, ни полиции, но всюду торчали и мелькали мальчишки, ожидая чего-то.
В нескольких шагах от этой
группы почтительно остановились молодцеватый, сухой и колючий губернатор Баранов и седобородый комиссар отдела художественной промышленности Григорович, который делал рукою в воздухе широкие круги и шевелил пальцами, точно соля землю или сея что-то. Тесной, немой
группой стояли комиссары отделов, какие-то солидные
люди в орденах, большой
человек с лицом нехитрого мужика, одетый в кафтан, шитый золотом.
Самгин окончательно почувствовал себя участником важнейшего исторического события, — именно участником, а не свидетелем, — после сцены, внезапно разыгравшейся у входа в Дворянскую улицу. Откуда-то сбоку в основную массу толпы влилась небольшая
группа,
человек сто молодежи, впереди шел остролицый
человек со светлой бородкой и скромно одетая женщина, похожая на учительницу;
человек с бородкой вдруг как-то непонятно разогнулся, вырос и взмахнул красным флагом на коротенькой палке.
За ним почтительно двигалась
группа людей, среди которых было четверо китайцев в национальных костюмах; скучно шел молодцеватый губернатор Баранов рядом с генералом Фабрициусом, комиссаром павильона кабинета царя, где были выставлены сокровища Нерчинских и Алтайских рудников, драгоценные камни, самородки золота.
Люди с орденами и без орденов почтительно, тесной
группой, тоже шли сзади странного посетителя.
Самгин шел бездумно, бережно охраняя чувство удовлетворения, наполнявшее его, как вино стакан. Было уже синевато-сумрачно, вспыхивали огни, толпы
людей, густея, становились шумливей. Около Театральной площади из переулка вышла
группа людей,
человек двести, впереди ее — бородачи, одетые в однообразные поддевки; выступив на мостовую, они угрюмо, но стройно запели...
Из переулка, точно дым из трубы, быстро, одна за другою, выкатывались
группы людей с иконами в руках, с портретом царя, царицы, наследника, затем выехал, расталкивая
людей лошадью, пугая взмахами плети, чернобородый офицер конной полиции, закричал...
Кривоногий кузнец забежал в тыл той
группы, которая тянула прямо от колокольни, и стал обматывать конец веревки вокруг толстого ствола ветлы, у корня ее; ему помогал парень в розовой рубахе. Веревка, натягиваясь все туже, дрожала, как струна,
люди отскакивали от нее, кузнец рычал...
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на
группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой
человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке,
человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Улицу наполняло неприятно пахучее тепло, почти у каждого подъезда сидели и стояли
группы людей, непрерывный говор сопровождал Самгина.
И, как всякий
человек в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность.
Люди шли очень быстро, небольшими
группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая
группа,
человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды...
Он полюбовался сочетанием десятка слов, в которые он включил мысль и образ. Ему преградила дорогу небольшая
группа людей, она занимала всю панель, так же как другие прохожие, Самгин, обходя толпу, перешел на мостовую и остановился, слушая...
Клим отодвинулся за косяк. Солдат было
человек двадцать; среди них шли тесной
группой пожарные, трое — черные, в касках,
человек десять серых — в фуражках, с топорами за поясом. Ехала зеленая телега, мотали головами толстые лошади.
В стороне Исакиевской площади ухала и выла медь военного оркестра, туда поспешно шагали
группы людей, проскакал отряд конных жандармов, бросалось в глаза обилие полицейских в белых мундирах, у Казанского собора толпился верноподданный народ, Самгин подошел к одной
группе послушать, что говорят, но полицейский офицер хотя и вежливо, однако решительно посоветовал...
Вдоль решетки Таврического сада шла
группа людей, десятка два, в центре, под конвоем трех солдат, шагали двое: один без шапки, высокий, высоколобый, лысый, с широкой бородой медного блеска, борода встрепана, широкое лицо измазано кровью, глаза полуприкрыты, шел он, согнув шею, а рядом с ним прихрамывал, качался тоже очень рослый, в шапке, надвинутой на брови, в черном полушубке и валенках.
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые
люди в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная
группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
Затем отметил, что внешне, по костюму, Кутузов не выделяется из
группы людей, окружающих его.
На тумбах, жирно дымя, пылали огни сальных плошек. Самгин нашел, что иллюминация скудна и даже в огне есть что-то нерешительное, а шум города недостаточно праздничен, сердит, ворчлив. На Тверском бульваре собрались небольшие
группы людей; в одной ожесточенно спорили: будет фейерверк или нет? Кто-то горячо утверждал...
Встретили
группу английских офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно высокий
человек с лицом из трех костей, в белой чалме на длинной голове, со множеством орденов на груди, узкой и плоской.
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших
людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались
группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии
людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
Войдя во двор угрюмого каменного дома, Самгин наткнулся на
группу людей, в центре ее высокий
человек в пенсне, с французской бородкой, быстро, точно дьячок, и очень тревожно говорил...
В конце комнаты у стены — тесная
группа людей, которые похожи на фабричных рабочих, преобладают солидные, бородатые, один — высокий, широкоплеч, почти юноша, даже усов не заметно на скуластом, подвижном лице, другой — по плечо ему, кудрявый, рыженький.
Игрушки и машины, колокола и экипажи, работы ювелиров и рояли, цветистый казанский сафьян, такой ласковый на ощупь, горы сахара, огромные кучи пеньковых веревок и просмоленных канатов, часовня, построенная из стеариновых свеч, изумительной красоты меха Сорокоумовского и железо с Урала, кладки ароматного мыла, отлично дубленные кожи, изделия из щетины — пред этими грудами неисчислимых богатств собирались небольшие
группы людей и, глядя на грандиозный труд своей родины, несколько смущали Самгина, охлаждая молчанием своим его повышенное настроение.
Самгин вышел на улицу и тотчас же попал в
группу людей, побитых в драке, — это было видно по их одежде и лицам. Один из них крикнул...
В длинных дырах его копошились небольшие фигурки
людей, и казалось, что движение их становится все более тревожным, более бессмысленным; встречаясь, они останавливались, собирались небольшими
группами, затем все шли в одну сторону или же быстро бежали прочь друг от друга, как бы испуганные.
Среди этих домов
люди, лошади, полицейские были мельче и незначительнее, чем в провинции, были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее заметил в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими
группами люди останавливались на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
Наконец, отдыхая от животного страха, весь в поту, он стоял в
группе таких же онемевших, задыхающихся
людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все то, что как бы извне приклеилось к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа, он с разбега наткнулся на них, ему грозно крикнули...
Против них стоит, размахивая знаменем, Корнев, во главе тесной
группы людей, — их было не более двухсот и с каждой секундой становилось меньше.
— Рабочие и о нравственном рубле слушали молча, покуривают, но не смеются, — рассказывала Татьяна, косясь на Сомову. — Вообще там, в разных местах, какие-то
люди собирали вокруг себя небольшие
группы рабочих, уговаривали. Были и бессловесные зрители; в этом качестве присутствовал Тагильский, — сказала она Самгину. — Я очень боялась, что он меня узнает. Рабочие узнавали сразу: барышня! И посматривают на меня подозрительно… Молодежь пробовала в царь-пушку залезать.
Преобладали хорошо одетые
люди, большинство двигалось в сторону адмиралтейства, лишь из боковых улиц выбегали и торопливо шли к Знаменской площади небольшие
группы молодежи, видимо — мастеровые.
Тесной
группой шли политические,
человек двадцать, двое — в очках, один — рыжий, небритый, другой — седой, похожий на икону Николая Мирликийского, сзади их покачивался пожилой
человек с длинными усами и красным носом; посмеиваясь, он что-то говорил курчавому парню, который шел рядом с ним, говорил и показывал пальцем на окна сонных домов.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения, шли
группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Он повернул за угол, в свою улицу, и почти наткнулся на небольшую
группу людей. Они стеснились между двумя палисадниками, и один из них говорил, негромко, быстро...
В ту же минуту из ресторана вышел Стратонов, за ним —
группа солидных
людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и пошел, решив свернуть в одну из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки
людей, вольно и невольно вклинивались в толпу, затискивали Самгина в средину ее и кричали в уши ему — ура! Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
Сначала он отвел в сторону
группу людей наименее интересных и наиболее неприятных ему.
Когда герои были уничтожены, они — как это всегда бывает — оказались виновными в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их.
Люди, которые издали благосклонно следили за неравной борьбой, были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся в живых. Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками
группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
Самгин видел, как она поглощала
людей в дорогих шубах, гимназистов, благообразное, чистенькое мещанство, словоохотливых интеллигентов, шумные
группы студенчества, нарядных и скромно одетых женщин, девиц.
Вдруг, на высоте двух третей колокольни, колокол вздрогнул, в воздухе, со свистом, фигурно извилась лопнувшая веревка, левая
группа людей пошатнулась, задние кучно упали, раздался одинокий, истерический вой...
Три
группы людей, поднимавших колокол, охали, вздыхали и рычали. Повизгивал блок, и что-то тихонько трещало на колокольне, но казалось, что все звуки гаснут и вот сейчас наступит торжественная тишина. Клим почему-то не хотел этого, находя, что тут было бы уместно языческое ликование, буйные крики и даже что-нибудь смешное.
К поющей
группе полицейские подталкивали, подгоняли с Моховой улицы еще и еще
людей в зеленоватых пальто,
группа быстро разрасталась.
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили
люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе.
Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
Он оделся и, как бы уходя от себя, пошел гулять. Показалось, что город освещен празднично, слишком много было огней в окнах и народа на улицах много. Но одиноких прохожих почти нет,
люди шли
группами, говор звучал сильнее, чем обычно, жесты — размашистей; создавалось впечатление, что
люди идут откуда-то, где любовались необыкновенно возбуждающим зрелищем.
Справа от Самгина
группа людей, странно похожих друг на друга, окружила стол, и один из них, дирижируя рукой с портсигаром, зажатым в ней, громко и как молитву говорил...
«Ты мог бы не делать таких глупостей, как эта поездка сюда. Ты исполняешь поручение
группы людей, которые мечтают о социальной революции. Тебе вообще никаких революций не нужно, и ты не веришь в необходимость революции социальной. Что может быть нелепее, смешнее атеиста, который ходит в церковь и причащается?»