Неточные совпадения
— Ты не
любишь мать. Это всё
фразы,
фразы и
фразы! — с ненавистью глядя на него, сказала она.
— Эта княжна Мери прехорошенькая, — сказал я ему. — У нее такие бархатные глаза — именно бархатные: я тебе советую присвоить это выражение, говоря об ее глазах; нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в ее зрачках. Я
люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят… Впрочем, кажется, в ее лице только и есть хорошего… А что, у нее зубы белы? Это очень важно! жаль, что она не улыбнулась на твою пышную
фразу.
Он прочел все, что было написано во Франции замечательного по части философии и красноречия в XVIII веке, основательно знал все лучшие произведения французской литературы, так что мог и
любил часто цитировать места из Расина, Корнеля, Боало, Мольера, Монтеня, Фенелона; имел блестящие познания в мифологии и с пользой изучал, во французских переводах, древние памятники эпической поэзии, имел достаточные познания в истории, почерпнутые им из Сегюра; но не имел никакого понятия ни о математике, дальше арифметики, ни о физике, ни о современной литературе: он мог в разговоре прилично умолчать или сказать несколько общих
фраз о Гете, Шиллере и Байроне, но никогда не читал их.
Клим видел, что Томилина и здесь не
любят и даже все, кроме редактора, как будто боятся его, а он, чувствуя это, явно гордился, и казалось, что от гордости медная проволока его волос еще более топырится. Казалось также, что он говорит еретические
фразы нарочно, из презрения к людям.
— Нет,
любят только однажды! — повторил он, как школьник, заученную
фразу.
— Вы не можете… Ха-ха!.. И вот единственный человек, которого я уважала… Отчего вы не скажете мне прямо?.. Ведь я умела же побороть свой девический стыд и первая сказала, что вас
люблю… Да… а вы даже не могли отплатить простой откровенностью на мое признание, а спрятались за пустую
фразу. Да, я в настоящую минуту в тысячу раз лучше вас!.. Я теперь поняла все… вы
любите Надежду Васильевну… Да?
Надо прибавить, что он говорил по-русски много и охотно, но как-то у него каждая
фраза выходила на немецкий манер, что, впрочем, никогда не смущало его, ибо он всю жизнь имел слабость считать свою русскую речь за образцовую, «за лучшую, чем даже у русских», и даже очень
любил прибегать к русским пословицам, уверяя каждый раз, что русские пословицы лучшие и выразительнейшие изо всех пословиц в мире.
Вдова тоже приходила к отцу, хотя он не особенно
любил эти посещения. Бедная женщина, в трауре и с заплаканными глазами, угнетенная и робкая, приходила к матери, что-то рассказывала ей и плакала. Бедняге все казалось, что она еще что-то должна растолковать судье; вероятно, это все были ненужные пустяки, на которые отец только отмахивался и произносил обычную у него в таких случаях
фразу...
Стабровский действительно
любил Устеньку по-отцовски и сейчас невольно сравнивал ее с Дидей, сухой, выдержанной и насмешливой. У Диди не было сердца, как уверяла мисс Дудль, и Стабровский раньше смеялся над этою институтскою
фразой, а теперь невольно должен был с ней согласиться. Взять хоть настоящий случай. Устенька прожила у них в доме почти восемь лет, сроднилась со всеми, и на прощанье у Диди не нашлось ничего ей сказать, кроме насмешки.
Писарев хотел оголенной правды, правдивости прежде всего, ненавидел
фразы и прикрашивания, не
любил энтузиазма.
Ma chère Catherine, [Часть письма — обращение к сестре, Е. И. Набоковой, — в подлиннике (весь этот абзац и первая
фраза следующего) по-французски] бодритесь, простите мне те печали, которые я причиняю вам. Если вы меня
любите, вспоминайте обо мне без слез, но думая о тех приятных минутах, которые мы переживали. Что касается меня, то я надеюсь с помощью божьей перенести все, что меня ожидает. Только о вас я беспокоюсь, потому что вы страдаете из-за меня.
В открытых нотах Раисы Павловны проходила темой одна
фраза: «я тебя
люблю,
люблю,
люблю…», а в партии Луши холодно отзывалось: «а я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу…» Когда стороны начинали увлекаться, ноты разыгрываемой мелодии сливались, и их смысл терялся; такие недоразумения распутывались в более спокойные минуты.
— Лучше бы ты, Александр, выбранил или, уж так и быть, обнял меня, чем повторять эту глупейшую
фразу! Как это у тебя язык поворотился? «как никогда никто не
любил!»
Одна Любовь Сергеевна, считавшая меня величайшим эгоистом, безбожником и насмешником, как кажется, не
любила меня и часто спорила со мной, сердилась и поражала меня своими отрывочными, бессвязными
фразами.
— Трудно выговорить такую…
фразу… что я
люблю вашу жену.
«Этот неуч, — в раздумье оглядывал его искоса Кармазинов, доедая последний кусочек и выпивая последний глоточек, — этот неуч, вероятно, понял сейчас всю колкость моей
фразы… да и рукопись, конечно, прочитал с жадностию, а только лжет из видов. Но может быть и то, что не лжет, а совершенно искренно глуп. Гениального человека я
люблю несколько глупым. Уж не гений ли он какой у них в самом деле, черт его, впрочем, дери».
Варвара Михайловна (нервнее). И страшно много лжи в наших разговорах! Чтобы скрыть друг от друга духовную нищету, мы одеваемся в красивые
фразы, в дешевые лохмотья книжной мудрости… Говорим о трагизме жизни, не зная ее,
любим ныть, жаловаться, стонать…
Натурально, эту
фразу переложили на музыку с очень непристойным мотивом, и в рекреационное время
любили ее распевать (а в том числе и будущие министры).
— Как мне надоела эта петербургская
фраза! Так говорят те, которые ровно никого и ничего не
любят; а бы не такой человек. Вы мне скажите, какая разница в ваших теперешних чувствах к людям с теми чувствами, которые жили в вас прежде?
— А так! У них пению время, а молитве час. Они не требуют, чтоб люди уродами поделались за то, что их матери не в тот, а в другой год родили. У них божие идет богови, а кесарево кесареви. Они и живут, и думают, и
любят, и не надоедают своим женщинам одною докучною
фразою. Мне, вы знаете, смерть надоели эти наши ораторы! Все чувства боятся! Сердчишек не дал бог, а они еще мечами картонными отмахиваются. Любовь и привязанность будто чему-нибудь хорошему могут мешать? Будто любовь чему-нибудь мешает.
Теперь мы привыкаем
любить свое, не стыдимся уже говорить по-русски, и мне даже не раз удавалось слышать (куда, подумаешь, времена переходчивы!) в самых блестящих дамских обществах целые
фразы на русском языке без всякой примеси французского.
— Пожалуйста, не переходите на почву ревности!.. Вы сами хорошо знаете, что я слишком вас
люблю, слишком стар, чтобы увлечься другой женщиной, — не говорите в этом случае пустых
фраз! — возразил ей Бегушев.
Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют,
любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и
фраз стараются выудить мораль — мораль маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, — то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своею пошлостью.
Бутон…пошел вон!.. Я знаю, двадцать лет я с вами и слышу только эту
фразу или — молчи, Бутон! И я привык. Вы меня
любите, мэтр, и во имя этой любви умоляю коленопреклоненно — не доигрывайте спектакль, а бегите — карета готова.
Тетерев. А вот — люди настраиваются жить. Я
люблю слушать, когда в театре музыканты настраивают скрипки и трубы. Ухо ловит множество отдельных верных нот, порою слышишь красивую
фразу… и ужасно хочется скорее услыхать — что именно будут играть музыканты? Кто из них солист? Какова пьеса? Вот и здесь тоже… настраиваются…
— Я не боюсь, но не
люблю общества; мне как-то неловко бывать с людьми; все на тебя смотрят: нужно говорить, а я решительно не нахожусь, в голове моей или пустые
фразы, или уж чересчур серьезные мысли, а что прилично для разговора, никогда ничего нет.
В первый раз еще я слышала от него такие ожесточенно-насмешливые слова. И насмешка его не пристыдила, а оскорбила меня, и ожесточение не испугало меня, а сообщилось мне. Он ли, всегда боявшийся
фразы в наших отношениях, всегда искренний и простой, говорил это? И за что? За то, что точно я хотела пожертвовать ему удовольствием, в котором не могла видеть ничего дурного, и за то, что за минуту перед этим я так понимала и
любила его. Роли наши переменились, он — избегал прямых и простых слов, а я искала их.
Он вспомнил про Таню, которой так нравятся статьи Егора Семеныча. Небольшого роста, бледная, тощая, так что ключицы видно; глаза широко раскрытые, темные, умные, все куда-то вглядываются и чего-то ищут; походка, как у отца, мелкая, торопливая. Она много говорит,
любит поспорить и при этом всякую, даже незначительную
фразу сопровождает выразительною мимикой и жестикуляцией. Должно быть, нервна в высшей степени.
Начиная с того, что все лица называют друг друга непременно голубчиком (исключая, может быть, князя), и оканчивая тем, что они все
любят вертеться на одном и том же слове и тянуть
фразу, как сам автор, — во всем виден сам сочинитель, а не лицо, которое говорило бы от себя.
Разве не скучно, когда барышня, танцуя с вами кадриль, ввертывает поминутно такие
фразы: — «Oui, monsieur, je dirais avec Voltaire — la vie est un songe…» [Да, сударь, я согласна с Вольтером: жизнь есть сон… (франц.)] [«Жизнь есть сон» — пьеса испанского драматурга Педро Кальдерона де ла Барка (1600–1681)] или: «Aimez vous la philosophie?…» [
Любите ли вы философию?… (франц.)]
Люда заплачет и станет укорять меня, и призывать имя покойного папы, и повторять в сотый раз эту беспощадную
фразу: „Нет, ты его не
любишь, Нина, не
любишь!“»
— Вот неправда! — слегка усмехаясь и мгновенно бледнея от волнения, произнесла всеобщая любимица. — Я не холодная, не бесчувственная. Только люблю-то я тех, кто искренен, кто прост со мною. А ты что ни слово, то книжными выражениями сыпешь… И сама, часто не понимая, мне такие странные и глупые
фразы говоришь. А…
Дядин (плачущим голосом). Жорженька, я не
люблю, когда ты это говоришь. Ну вот, право… Я даже дрожу… Господа, я не обладаю талантом и цветами красноречия, но позвольте мне без пышных
фраз высказать вам по совести… Господа, кто изменяет жене или мужу, тот, значит, неверный человек, тот может изменить и отечеству!
Лениво цепляя
фразу к
фразе и подделываясь под детский язык, Быковский стал объяснять сыну, что значит собственность. Сережа глядел ему в грудь и внимательно слушал (он
любил по вечерам беседовать с отцом), потом облокотился о край стола и начал щурить свои близорукие глаза на бумаги и чернильницу. Взгляд его поблуждал по столу и остановился на флаконе с гуммиарабиком.
«Докажи, что
любишь… — звучало в его уме ее
фраза. — Она может умереть…»
— Я отвечу вам вашей же
фразой: как вы не понимаете, я
люблю вас.
Да, мы хотим
любить, и
любить без всяких
фраз и мелодрам! Мы хотим жить и очень долго будем жить «в свое удовольствие!».
Герцогу понравилась восточная
фраза: он, почитавший себя покровителем веры, сам
любил иногда пустить в ход что-нибудь в библейском роде, и в данном случае он тоже скомпоновал что мог: он похлопал Фебуфиса по плечу и сказал...
Жать, косить ей, Даше, приходится часто. Она
любит всем сердцем эту работу. Она — сильная. Недаром ее все принимают за взрослую девицу, хотя ей только что исполнилось четырнадцать лет. «Великанша», — вдруг вспомнилась девочке кем-то брошенная о ней
фраза. «Великанша»… Ну и Бог с ними. Пускай называют, как хотят. Что — убудет из-за всего этого от нее, Даши?
— Charmée de vous voir. Je suis très contente de vous voir, [ — Очень рада вас видеть. Очень рада.] — сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его с женою, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень
люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими». Обменявшись первыми
фразами приветствия, они сели.