Неточные совпадения
Прошла неделя, и между ими завелась переписка. Почтовая контора учреждена была в дупле старого дуба. Настя втайне исправляла должность почтальона. Туда приносил Алексей крупным почерком написанные письма и там же находил на синей простой
бумаге каракульки своей любезной. Акулина, видимо, привыкала к
лучшему складу речей, и ум ее приметно развивался и образовывался.
Даже опытным полем нельзя назвать эту фирму, так как в ней только пять десятин и по качествам своим, как сказано в одной казенной
бумаге, земля нарочно выбрана ниже среднего достоинства, «с целью показать населению примером, что при известном уходе и
лучшей обработке можно и на ней добиться удовлетворительного результата».
Отец вообще мало был с нами; он проводил время или с Прасковьей Ивановной и ее гостями, всегда играя с ней в карты, или призывал к себе Михайлушку, который был одним из
лучших учеников нашего Пантелея Григорьича, и читал с ним какие-то
бумаги.
Он уже позволил себе высказать губернатору лично, что считает беспрерывное вмешательство его в дела земства чересчур назойливым, и даже написал ему несколько пикантных
бумаг в этом смысле, а в обществе отзывался об нем с такою бесцеремонностью, что даже
лучшие его друзья делали вид, что они ничего не слышат.
— По моему мнению, и откладывать нечего, — настаивал я, — самое
лучшее, сейчас же берите лист
бумаги и пишите:"Просит… а о чем, тому следуют пункты…
— Значит, идет! — проговорил он и тотчас же, достав пачку почтовой
бумаги, выбрал из нее самый чистый,
лучший лист и принялся, надев очки, писать на нем своим старинным, круглым и очень красивым почерком, по временам останавливаясь, потирая лоб и постоянно потея. Изготовленное им письмо было такого содержания...
Из-за одного этого он конкурировал с газетами, печатавшимися, может быть, на
лучшей, но негодной для курева
бумаге, даже это было учтено им!
Я пробежал
бумагу и вижу, что предводитель дворянства нашей губернии, в уважение долгого моего пребывания за границей и приобретенных там познаний по части сельского благоустройства, просит меня принять на себя труд приготовить к предстоящему собранию земства соображения насчет возможно
лучшего устройства врачебной части в селениях.
Такой прием графа и самая
бумага сильно пугнули смотрителя: он немедленно очистил
лучшую комнату, согнал до пяти сиделок, которые раздели и уложили больную в постель. А о том, чем, собственно, дочь больна и в какой мере опасна ее болезнь, граф даже забыл и спросить уже вызванного с квартиры и осмотревшего ее дежурного врача; но как бы то ни было, граф, полагая, что им исполнено все, что надлежало, и очень обрадованный, что дочь начала немного дремать, поцеловал ее, перекрестил и уехал.
В этом отношении
лучшая оценка «Былей и небылиц» сделана самим автором: «Когда начинаю писать их, — говорит он, — обыкновенно мне кажется, что я короток умом и мыслями, а потом, слово к слову приставляя, мало-помалу строки наполняю; иногда самому мне невдогад, как страница написана, и очутится на
бумаге мысль кратко-длинная, да еще с таким хвостом, что умные люди в ней изыскивают тонкомыслие, глубокомыслие, густомыслие и полномыслие; но, с позволения сказать, все сие в собственных умах их, а не в моих строках кроется».
Он с любовью и радостью начал говорить о том, что у него уже готово в мыслях и что он сделает по возвращении в Москву; что, кроме труда, завещанного ему Пушкиным, совершение которого он считает задачею своей жизни, то есть «Мертвые души», у него составлена в голове трагедия из истории Запорожья, в которой все готово, до последней нитки, даже в одежде действующих лиц; что это его давнишнее, любимое дитя, что он считает, что эта плеса будет
лучшим его произведением и что ему будет с лишком достаточно двух месяцев, чтобы переписать ее на
бумагу.
Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена
лучшая половина жизни, — предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорты помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою
бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие.
Столыгин взял
лучшее перо и несколько дрожащей рукой подписал. Думать надобно, что первая
бумага была очень красноречива и вполне убеждала в необходимости подписать вторую. Предводитель, прощаясь, сказал Столыгину, что он искренно и сердечно рад, что дело кончилось келейно и что он так прекрасно, как истинный патриот и настоящий христианин, решился поправить поступок, или, лучше, пассаж.
— Действительно, а я и позабыла, дайте мне
бумаги, конвертов, чернила и перо, я тотчас же напишу адвокату и консулу. Да, кстати, кто у вас здесь
лучший адвокат, к которому вы посоветовали бы мне обратиться?..
На сундук поставили чернильницу и положили лоскуток
бумаги и требовали, чтобы доктор написал имена «подписавшихся на холеру». Доктор сперва отвечал, что не знает ни о какой подписке, что холера распространилась по всей Европе и, идя полосою, оставляет за собою заразительный воздух, для очищения которого хлорная известь самое
лучшее средство.
— Голова есть
лучший ларец для хранения подобных
бумаг, — произнес Паткуль, встал со своего места, невольно обернулся в опочивальню фельдмаршала, где стоял образ Сергия-чудотворца, и, как будто вспомнив что-то важное, имевшее к этому образу отношение, присовокупил: — Я имею до вас просьбу. Такого она роду, что должна казаться вам странною, необыкновенною. Не имею нужды уверять вас, что исполнение ее не противоречит ни чести вашей, ни вашим обязанностям.
Подошедши к одному из окон, он даже раздвинул тяжелые занавески. Так, показалось ему, мало давали света громадные окна кабинета, выходившие на одну из
лучших улиц Петербурга. Раннее серое декабрьское утро на самом деле не приветливо и мрачно смотрелось в комнату и тускло освещало огромный письменный стол, заваленный массою книг,
бумаг и тетрадей, большой турецкий диван, покрытый шалями, и всю остальную, манящую к покою, к кайфу обстановку кабинета.
На другой день князь Облонский проспал до часу дня, так как накануне, на радостном заключении с Перелешиным окончательной сделки и получении от него
бумаг, не ограничился угощением его роскошным ужином в «Эрмитаже», а повез еще в
лучший московский загородный ресторан «Стрельну», находящийся в Петровском парке, откуда они возвратились в пятом часу утра, выпив изрядное количество бутылок шампанского.
Она слыхала, что одна барыня, также безграмотная, имевшая дела с отцом ее, проводила за нос самых крючковатых законников, могла рассказать, как
лучший адвокат, содержание каждой деловой
бумаги, и от небольшого наследственного состояния оставила своим детям несколько тысяч душ, да построила десяток каменных церквей.
Зато строчит
бумаги не хуже
лучшего из наших кабинет-министров.