Жмусь я к нему крепко, крепко, мне жутко становится; глядь, а по сторонам саней кто-то тоже скачет, глаза, как угольки горят, воют,
лошадь храпит, несет во весь дух, поняла я во сне, что попали мы в волчью стаю, холодный пот от страха выступил на лбу, а я ведь тоже не труслива, тебе это ведомо; он меня своим охабнем закрывает, а лошадь все несет; вдруг, трах, санки ударились о дерево, повернулись, мы с ним из них выкатились, и у меня над лицом-то не его лицо, а волчья морда теплая…
Неточные совпадения
Кони мчатся… как соблазнительно крадется дремота и смежаются очи, и уже сквозь сон слышатся и «Не белы снеги», и сап
лошадей, и шум колес, и уже
храпишь, прижавши к углу своего соседа.
Она
храпела, как
лошадь, и вырывалась из его рук, а Иноков шел сзади, фыркал, сморкался, вытирал подбородок платком. Соединясь все четверо в одно тело, пошатываясь, шаркая ногами, они вышли за ограду. Самгин последовал за ними, но, заметив, что они спускаются вниз, пошел вверх. Его догнал железный грохот, истерические выкрики...
Вот идет Ермил к
лошади, а
лошадь от него таращится,
храпит, головой трясет; однако он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять, барашка перед собой держит.
Через час мы подошли к биваку.
Лошади, испуганные нашим приближением, шарахнулись в сторону и начали
храпеть. Около огня засуетились люди. 2 казака вышли нам навстречу.
Пищик. Я полнокровный, со мной уже два раза удар был, танцевать трудно, но, как говорится, попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй. Здоровье-то у меня лошадиное. Мой покойный родитель, шутник, царство небесное, насчет нашего происхождения говорил так, будто древний род наш Симеоновых-Пищиков происходит будто бы от той самой
лошади, которую Калигула посадил в сенате… (Садится.) Но вот беда: денег нет! Голодная собака верует только в мясо… (
Храпит и тотчас же просыпается.) Так и я… могу только про деньги…
— Василий, — говорю я, когда замечаю, что он начинает удить рыбу на козлах, — пусти меня на козлы, голубчик. — Василий соглашается. Мы переменяемся местами: он тотчас же начинает
храпеть и разваливается так, что в бричке уже не остается больше ни для кого места; а передо мной открывается с высоты, которую я занимаю, самая приятная картина: наши четыре
лошади, Неручинская, Дьячок, Левая коренная и Аптекарь, все изученные мною до малейших подробностей и оттенков свойств каждой.
Они не отъехали полуверсты от болота, как у передовых казаков
лошади шарахнулись и стали
храпеть; через минуту из-за куста сверкнули как уголь блестящие глаза, и вдруг меж деревьев вдоль опушки промчалась целая стая волков.
— Не прогневайся, государь, а позволь слово молвить: не лучше ли нам переждать, как там все угомонится? Теперь в Москве житье худое: поляки буянят, православные ропщут, того и гляди, пойдет резня… Постой-ка, боярин, постой! Серко мой что-то
храпит, да и твоя
лошадь упирается, уж не овраг ли?..
Еще вторые петухи не пропели, как вдруг две тройки примчались к постоялому двору. Густой пар валил от
лошадей, и, в то время как из саней вылезало несколько человек, закутанных в шубы, усталые кони, чувствуя близость ночлега, взрывали копытами глубокий снег и
храпели от нетерпения.
Трудно было взвалить убитого зверя на дрожки, потому что
лошади не стояли на месте,
храпели и шарахались, слыша волчий дух; но, наконец, кое-как я перевалил волка поперек дрожек и привез в торжестве домой мою добычу.
Но во всем этом виднелось нестроение и был, однако, свой лад, и ворковая
лошадь уже опять, метаясь и
храпя, неслась назад к яме, где залег Сганарель, но не с соломою: на дровнях теперь сидел Ферапонт.
Лошади пошли тихо. Коренная осторожно постукивала копытами, внимательно вглядываясь в дорогу. Пристяжки жались к оглоблям и пугливо
храпели. Колокольчик вздрагивал как-то неровно, и его тихое потренькивание, отдаваясь над рекой, расплывалось и печально тонуло в чутком воздухе…
На ровном месте мы опять поехали тише. От
лошадей валил пар. Коренная тяжело дышала, а пристяжки вздрагивали,
храпели и водили ушами. Помаленьку они, однако, становились спокойнее. Ямщик отпустил вожжи и ласково ободрял коней…
У конца трудного спуска произошла неожиданная остановка. По сторонам дорожки замелькали какие-то фигуры с винтовками за плечами, по-видимому, казаки. Ямщики едва удержали переднюю тройку. Задние
лошади чуть не попали ногами в передние сани…
храпели, бились, часто и тревожно звенели колокольцы и бубенчики…
Лошади опять отчаянно трогали вперед, срывались,
храпели, в смертельном ужасе бились на месте…
Подъехала телега. В ней сидело двое: баба правила, дергая локтями и вытянув прямо перед собою ноги, как умеют сидеть только деревенские женщины, а старик, немного хмельной, дремал позади. Он проснулся, когда испугавшаяся нас
лошадь стала
храпеть, артачиться и боком лезть в болото. Мы стали расспрашивать старика про дорогу на Бурцево. Но он тянул и мямлил...
Молодой человек отступил и с недоумением посмотрел на дикую
лошадь, которая вся дрожала как лист,
храпела от злости и дико поводила налившимися кровью глазами, поминутно оседая на задние ноги и приподымая передние, словно собираясь рвануться на воздух и унесть вместе с собою обоих вожатых своих.
Лошади глубоко провалились в снег, но быстро и испуганно выкарабкались из него, усиленно мотая головами и
храпя. Тотчас же копыта их застучали тверже. По легкому ходу полозьев Цирельман догадался, что сани въехали на лед. Он не сводил глаз со светлой, черневшей своим откосом на снегу плотины и все крепче впивался пальцами в поручни. Файбиш стоял в санях и тоже глядел на плотину. Его короткие руки дрожали от усилия, с которым он сдерживал рвавшихся вперед
лошадей.
Каждый раз, проходя мимо человека в цилиндре,
лошадь косится на хлыст, торчащий у него из-под мышки, и тревожно
храпит и, прядая, влечет за собою упирающегося конюха.
Лошади боролись с сильным потоком, увлекавшим их вниз по течению реки, навострили уши и
храпели, подняв свои морды.
Снаружи, за воротами дачи побрякивали бубенчиками ямщицкие
лошади, стоявшие без корма, и то зевал, то
храпел тоже без корма сидевший в коляске старик ямщик, двадцать лет живший у одного хозяина и все свое жалованье, за исключением рублей трех или пяти, которые он пропивал, отсылавший домой брату.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами
храпел кто-то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные
лошади. В темноте Петя узнал свою
лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская
лошадь, и подошел к ней.
Капли капали. Шел тихий говор.
Лошади заржали и подрались.
Храпел кто-то.