Неточные совпадения
Мужики стояли молча, обнажив лысые,
лохматые и жирно смазанные маслом головы, а под разноцветно ситцевыми головами баб невидимым дымом вздымался тихонько рыдающий шепоток молитв.
— Ишь, ловкий какой! — говорил раскачивавшийся на сытой кобыле черный
мужик с
лохматой, никогда нерасчесываемой бородой ехавшему с ним рядом и звеневшему железными путами другому старому худому
мужику в прорванном кафтане.
— Вишь, повадился, сукин кот, в барские луга, — проговорил черный
мужик с
лохматой бородой, услыхав треск конского щавеля, по которому с ржанием скакал из росистых, хорошо пахнувших болотом лугов отставший стригун.
Ипат — рослый и коренастый
мужик, в пестрядинной рубахе навыпуск, с громадной
лохматой головой и отвислым животом, который он поминутно чешет. Он дедушкин ровесник, служил у него в приказчиках, когда еще дела были, потом остался у него жить и пользуется его полным доверием. Идет доклад. Дедушка подробно расспрашивает, что и почем куплено; оказывается, что за весь ворох заплачено не больше синей ассигнации.
Сидя на краю постели в одной рубахе, вся осыпанная черными волосами, огромная и
лохматая, она была похожа на медведицу, которую недавно приводил на двор бородатый, лесной
мужик из Сергача. Крестя снежно-белую, чистую грудь, она тихонько смеется, колышется вся...
Из толпы выдвинулся коренастый, невысокий
мужик в коротком полушубке. Он смотрел в землю, опустив большую
лохматую голову.
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь из улицы, точно волки из леса на поляну, гуськом вышли три
мужика;
лохматые, жалкие, они остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей поднималась сухая горячая пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и злой голос глухо крикнул...
Никита не отвечал, и старик понял, что забрили, и не стал расспрашивать. Они вышли из управы на улицу. Был ясный, морозный день. Толпа
мужиков и баб, приехавших с молодежью, стояла в ожидании. Многие топтались и хлопали руками; снег хрустел под лаптями и сапогами. Пар валил от закутанных голов и маленьких
лохматых лошаденок; дым поднимался из труб городка прямыми высокими столбами.
Спалив токарню, сам же писарь, как ни в чем не бывало, подговаривал Трифона подать становому объявление. «Как зачнется следствие, — думал он, — запутаю
Лохматого бумагами, так оплету, что овина да жалоб и на том свете не забудет». Спознал Морковкин, что Трифон не хочет судиться, что ему
мужики «спасибо» за то говорят.
Самый первый токарь, которым весь околоток не нахвалится, пришел наниматься незваный, непрошеный!.. Не раз подумывал Чапурин спосылать в Поромово к старику
Лохматому — не отпустит ли он, при бедовых делах, старшего сына в работу, да все отдумывал… «Ну, а как не пустит, да еще после насмеется, ведь он, говорят,
мужик крутой и заносливый…» Привыкнув жить в славе и почете, боялся Патап Максимыч посмеху от какого ни на есть
мужика.
Верстах в пяти от Осиповки, среди болот и перелесков, стоит маленькая, дворов в десяток, деревушка Поромово. Проживал там удельный крестьянин Трифон Михайлов, прозвищем
Лохматый. Исправный
мужик был: промысел шел у него ладно, залежные деньжонки водились. По другим местам за богатея пошел бы, но за Волгой много таких.
Опустилось солнышко за черную полосу темного леса; воротились
мужики домой с полевой работы, торопились они засветло отужинать — после Николина дня грешно в избах огонь вздувать. Трифон
Лохматый, сидя на лавке возле двери, разболокался [Раздевался.], Фекла с дочерьми ставила на стол ужину… Вдруг к воротам подкатила пара саврасок.
—
Лохматого? Знаю, — ответил Иван Григорьич, — добрый
мужик, хороший.
Не успели они таким образом обойти деревню из двора во двор, как уж на том конце, с которого они начали, закурилася не в урочный час
лохматая, низкая кровля, а через час все большое село, как кит на море, дохнуло: сизый дым взмыл кверху как покаянный вздох о греховном ропоте, которым в горе своем согрешил народ, и, разостлавшись облаком, пошел по поднебесью; из щелей и из окон пополз на простор густой потный пар, и из темных дверей то одной, то другой избы стали выскакивать докрасна взогретые
мужики.
Через полчаса подъехала линейка. На козлах сидел
мужик с войлочно-лохматой бородой, с озлобленным лицом.
Под окнами вагонов, на стороне противоположной станции, медленно прошли по шпалам два загорелых
мужика. Один из них, с большою,
лохматою головою, имел за спиною холщовый узел, а на плече держал косье с привязанной к нему косой; другой
мужик, громадного роста и широкоплечий, хромал на левую ногу; у него не было ни узла, ни косы, и через плечо был перекинут только дырявый зипун.
Бежит, остановился и говорит по-человечьи: «Здорово,
мужики!» Пошла, проклятая! — крикнул старик на
лохматого пса, который опять пошел обходом вокруг лошади.