Григорий усердствовал — потный, ошеломлённый, с мутными глазами и с тяжёлым туманом в голове. Порой чувство
личного бытия в нём совершенно исчезало под давлением впечатлений, переживаемых им. Зелёные пятна под мутными глазами на землистых лицах, кости, точно обточенные болезнью, липкая, пахучая кожа, страшные судороги едва живых тел — всё это сжимало сердце тоской и вызывало тошноту.
человек мужественно и стойко принимает свой жребий, поднимается душою как бы выше себя и сливается душою с велениями неизбежности. Он как бы ощущает тот таинственный ритм, которым полна мировая жизнь, в ощущении которого нестрашными становятся опасности и ужасы
личного бытия. Ярко и полно выражает это ощущение великий Архилох...
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог не может быть мыслим ни безусловным благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему существу Бог выше всех этих атрибутов
личного бытия, — лучше, чем само благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (Высшее благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
Неточные совпадения
Человечество есть некоторое положительное всеединство, и оно превратилось бы в пустую отвлеченность, если бы своим
бытием угашало и упраздняло
бытие всех входящих в него ступеней реальности, индивидуальностей национальных и индивидуальностей
личных.
Академия Художеств существовала в России едва ли не одним именем; Екатерина даровала ей истинное
бытие, законы и права, взяв ее под
личное Свое покровительство, в совершенной независимости от всех других властей; основала при ней воспитательное училище, ободряла таланты юных художников; посылала их в отчизну Искусства, вникать в красоты его среди величественных остатков древности, там, где самый воздух вливает, кажется, в грудь чувство изящного, ибо оно есть чувство народное; где Рафаэль, ученик древних, превзошел своих учителей, и где Микель Анджело один сравнялся с ними во всех Искусствах.
Правда, нравственная воля называется у Канта «практическим разумом», для которого установляется свой особый канон, причем этот «разум» постулирует основные религиозные истины:
бытие Бога, свободу воли и
личное бессмертие, но каким бы именем мы ни называли веру, ее существо от этого не изменится: ЕСИ произносит только она, постулаты же лишь постулируют, но сами по себе бессильны утверждать
бытие Божие, это составляет, конечно, дело веры.
Личный характер
бытия, свою ипостасность, мы даже гипотетически не можем удалить из живого сознания (и в этом заключается лучшее опровержение «метафизики бессознательного», которая ипостасности хочет противопоставить ее же собственную глубину и основу).
И Бог у Аристотеля есть только философская идея, постулат Божества, «доказательство
бытия Божия», вне всякого
личного к Нему отношения.
Можно глубже сказать:
бытие есть отчуждение и объективация, превращение свободы в необходимость, индивидуального в общее,
личного в безличное, торжество разума, потерявшего связь с человеческим существованием.
Острое переживание проблемы теодицеи, как мы видим, например, у Достоевского в его диалектике о слезинке ребёнка и о возвращении билета на вход в мировую гармонию, есть восстание против идеи
бытия, как царства универсально-общего, как мировой гармонии, подавляющей
личное существование.
Бытие как субъект есть
личное существование, свобода, дух.
Эта объективирующая, экстериоризирующая человека мысль конструирует
бытие, как «общее», как универсальное, и потому
личное, «сингулярное», превращает в частное, частичное.
Вообще космическое начало в этике обычно сочеталось с имперсонализмом, что есть несомненное заблуждение, ибо личность не есть исключительное достояние человеческого мира, но всякое
бытие есть
бытие личное, хотя бы в низшей иерархической ступени.
Конкретно-универсальное существует не в идеальной отвлеченной сфере, не в родовом
бытии идей, а в
личном существовании, в высшей качественности и полноте
личного существования.
Очищенная, освобожденная духовность означает отрешенность не от
личного, связанного с множественностью
бытия, а от природных и социальных ограничений, связанных с объективацией.
Как к нему приступить, мы все узнаем только тогда, когда займемся иначе своей
личной жизнью и первыми насущными нуждами человеческого
бытия.
Только персоналистическое учение о мире, для которого всякое
бытие —
личное и самобытно-субстанциальное, в силах осмыслить творчество.