Неточные совпадения
«Разумеется, я скажу, что Бетси прислала меня спросить, приедет ли она на скачки. Разумеется, поеду», решил он сам с собой, поднимая голову от книги. И, живо представив себе счастье увидать ее, он
просиял лицом.
Прекрасное, тонкое и молодое еще
лицо его, которому курчавые, блестящие серебряные волосы придавали еще более породистое выражение,
просияло улыбкой, когда он увидел Левина.
— О, нет! — сказал он, и
лицо его
просияло от удовольствия. — Если бы вы видели этот двор нынче весной!
Кити покраснела от радости и долго молча жала руку своего нового друга, которая не отвечала на её пожатие, но неподвижно лежала в её руке. Рука не отвечала на пожатие, но
лицо М-llе Вареньки
просияло тихою, радостною, хотя и несколько грустною улыбкой, открывавшею большие, но прекрасные зубы.
Степан Аркадьич понял, что Матвей хотел пошутить и обратить на себя внимание. Разорвав телеграмму, он прочел ее, догадкой поправляя перевранные, как всегда, слова, и
лицо его
просияло.
— A! вот он! — крикнул он, крепко ударив его своею большою рукой по погону. Вронский оглянулся сердито, но тотчас же
лицо его
просияло свойственною ему спокойною и твердою лаской.
Никогда еще ни одна умная вещь, сказанная Левиным, не доставляла ему такого удовольствия, как эта.
Лицо Анны вдруг всё
просияло, когда она вдруг оценила эту мысль. Она засмеялась.
При этих словах
лицо Левина вдруг
просияло улыбкой, тою, которая близка к слезам умиления.
Лицо Анны в ту минуту, как она в маленькой, прижавшейся к углу старой коляски фигуре узнала Долли, вдруг
просияло радостною улыбкой. Она вскрикнула, дрогнула на седле и тронула лошадь галопом. Подъехав к коляске, она без помощи соскочила и, поддерживая амазонку, подбежала навстречу Долли.
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и остановился, всё глядя на нее. Надо было итти, но он не мог оторваться от ее взгляда. Он ли не любил ее
лица, не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она была теперь! Зарумянившееся
лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами,
сияло радостью и решимостью.
Всё подвижное
лицо Михайлова вдруг
просияло: глаза засветились.
— Ничего необыкновенного не было, очень просто, — отвечала княгиня, но
лицо ее всё
просияло от этого воспоминания.
Она шла чрез залу, и букольки и
лицо ее
сияли.
Степан Аркадьич стоял над лестницей. Добродушно сияющее
лицо его из-за шитого воротника мундира
просияло еще более, когда он узнал вбегавшего.
«Всё это было прекрасно, — думала Кити, слушая эти слова, — всё это и не может быть иначе», и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на нее,
сияла на ее просветлевшем
лице.
— Я не знала, что вы едете. Зачем вы едете? — сказала она, опустив руку, которою взялась было за столбик. И неудержимая радость и оживление
сияли на ее
лице.
И опять
лицо его
просияло восторгом.
Она успокоилась теперь, и
лицо ее
сияло нежною улыбкой.
Но в это самое время вышла княгиня. На
лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные
лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и
лицо ее
просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
— И ты не был нисколько тронут, глядя на нее в эту минуту, когда душа
сияла на
лице ее?..
Она была бледна, но не болезненно бледна;
лицо ее
сияло свежестью и здоровьем.
Это был человек лет уже за пятьдесят, среднего роста и плотного сложения, с проседью и с большою лысиной, с отекшим от постоянного пьянства желтым, даже зеленоватым
лицом и с припухшими веками, из-за которых
сияли крошечные, как щелочки, но одушевленные красноватые глазки.
Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных
лицах уже
сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.
Но уже утром он понял, что это не так. За окном великолепно
сияло солнце, празднично гудели колокола, но — все это было скучно, потому что «мальчик» существовал. Это ощущалось совершенно ясно. С поражающей силой, резко освещенная солнцем, на подоконнике сидела Лидия Варавка, а он, стоя на коленях пред нею, целовал ее ноги. Какое строгое
лицо было у нее тогда и как удивительно светились ее глаза! Моментами она умеет быть неотразимо красивой. Оскорбительно думать, что Диомидов…
Самгин замолчал, отмечая знакомых: почти бежит, толкая людей, Ногайцев, в пиджаке из чесунчи, с
лицом, на котором
сияют восторг и пот, нерешительно шагает длинный Иеронимов, держа себя пальцами левой руки за ухо, наклонив голову, идет Пыльников под руку с высокой дамой в белом и в необыкновенной шляпке, важно выступает Стратонов с толстой палкой в руке, рядом с ним дергается Пуришкевич, лысенький, с бесцветной бородкой, и шагает толсторожий Марков, похожий на празднично одетого бойца с мясной бойни.
Лицо Долганова морщилось, хотело быть сердитым, но глаза мешали этому,
сияя все вдохновенней и ласковее.
Картежники явились, разделенные на обрадованных и огорченных. Радость
сияла на
лице Дронова и в глазах важно надутого
лица Ореховой, — рыженькая дама нервно подергивала плечом, Ногайцев, сунув руки в карманы, смотрел в потолок.
Дядя Хрисанф имел вид сугубо парадный; шлифованная лысина его торжественно
сияла, и так же
сияли ярко начищенные сапоги с лакированными голенищами. На плоском
лице его улыбки восторга сменялись улыбками смущения; глазки тоже казались начищенными, они теплились, точно огоньки двух лампад, зажженных в емкой душе дяди.
Когда Самгин вышел к чаю — у самовара оказался только один городской голова в синей рубахе, в рыжем шерстяном жилете, в широчайших шароварах черного сукна и в меховых туфлях. Красное
лицо его, налитое жиром, не очень украшала жидкая серая борода, на шишковатом черепе волосы, тоже серые, росли скупо. Маленькие опухшие желтые глазки
сияли благодушно.
Приехав домой, он только что успел раздеться, как явились Лютов и Макаров. Макаров, измятый, расстегнутый,
сиял улыбками и осматривал гостиную, точно любимый трактир, где он давно не был. Лютов, весь фланелевый, в ярко-желтых ботинках, был ни с чем несравнимо нелеп. Он сбрил бородку, оставив реденькие усики кота, это неприятно обнажило его
лицо, теперь оно показалось Климу
лицом монгола, толстогубый рот Лютова не по
лицу велик, сквозь улыбку, судорожную и кривую, поблескивают мелкие, рыбьи зубы.
Блаженно улыбаясь, к лавровому дереву подошел маленький, тощий офицер и начал отламывать ветку лавра. Весь он был новенький, на нем блестели ремни, пряжки.
Сияли большие глаза. Смуглое, остроносое
лицо с маленькой черной бородкой ‹заставило Самгина подумать...
Но и священник,
лицом похожий на Тагильского, был приятный и, видимо, очень счастливый человек, он
сиял ласковыми улыбками, пел высочайшим тенором, произнося слова песнопений округло, четко; он, должно быть, не часто хоронил людей и был очень доволен возможностью показать свое мастерство.
Он видел, как Захарий выхватил, вытолкнул из круга Васю; этот большой человек широко размахнул руками, как бы встречая и желая обнять кого-то, его
лицо улыбалось,
сияло, когда он пошел по кругу, — очень красивое и гордое
лицо.
— Каково? — победоносно осведомлялся Самгин у гостей и его смешное, круглое
лицо ласково
сияло. Гости, усмехаясь, хвалили Клима, но ему уже не нравились такие демонстрации ума его, он сам находил ответы свои глупенькими. Первый раз он дал их года два тому назад. Теперь он покорно и даже благосклонно подчинялся забаве, видя, что она приятна отцу, но уже чувствовал в ней что-то обидное, как будто он — игрушка: пожмут ее — пищит.
Круглое, красное, точно у новорожденного,
лицо дяди
сияло восторженными улыбками.
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его носа. По площади спешно шагал к ветле священник с крестом в руках, крест
сиял, таял, освещая темное, сухое
лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
Самгин сквозь очки исподлобья посмотрел в угол, там, среди лавров и пальм, возвышалась, как бы возносясь к потолку, незабвенная, шарообразная фигура,
сиял красноватый пузырь
лица, поблескивали остренькие глазки, в правой руке Бердников ‹держал› бокал вина, ладонью левой он шлепал в свою грудь, — удары звучали мягко, точно по тесту.
Дядя Хрисанф, сидя верхом на стуле, подняв руку, верхнюю губу и брови, напрягая толстые икры коротеньких ног, подскакивал, подкидывал тучный свой корпус, голое
лицо его
сияло восхищением, он сладостно мигал.
Она расслабленно сидела на стуле у дивана, вытянув коротенькие ножки в пыльных ботинках, ее
лицо празднично
сияло, она обмахивалась платком, отклеивала пальцами волосы, прилипшие к потным вискам, развязывала синенький галстук и говорила ликующим голосом...
Он засмеялся,
лицо его радостно
сияло.
Полежав ничком минут пять, он медленно опять повернулся на спину.
Лицо его
сияло кротким, трогательным чувством: он был счастлив.
В первые годы пребывания в Петербурге, в его ранние, молодые годы, покойные черты
лица его оживлялись чаще, глаза подолгу
сияли огнем жизни, из них лились лучи света, надежды, силы. Он волновался, как и все, надеялся, радовался пустякам и от пустяков же страдал.
Ему вдруг как будто солнцем ударило в
лицо: он
просиял и усмехнулся во всю ширину рта, так что даже волосы на лбу зашевелились.
И когда она появилась, радости и гордости Татьяны Марковны не было конца. Она
сияла природной красотой, блеском здоровья, а в это утро еще лучами веселья от всеобщего участия, от множества — со всех сторон знаков внимания, не только от бабушки, жениха, его матери, но в каждом
лице из дворни светилось непритворное дружество, ласка к ней и луч радости по случаю ее праздника.
— Ты не можешь вообразить себе, как я счастлив, что ты стала покойнее. Посмотри, каким миром
сияет у тебя
лицо: где ты почерпнула этот мир? Там?
Она идет, торопится,
лицо у ней
сияет, объятия растворяются. Она прижала его к себе, и около губ ее улыбка образовала лучи.
Марфенька
сияла, как херувим, — красотой, всей прелестью расцветшей розы, и в этот день явилась в ней новая черта, новый смысл в
лице, новое чувство, выражавшееся в задумчивой улыбке и в висевших иногда на ресницах слезах.
Я даже удивился: на
лице его
сияло решительно искреннее удовольствие.
Повторяю, я еще не видал его в таком возбуждении, хотя
лицо его было весело и
сияло светом; но я заметил, что когда он вынимал из портмоне два двугривенных, чтоб отдать офицеру, то у него дрожали руки, а пальцы совсем не слушались, так что он наконец попросил меня вынуть и дать поручику; я забыть этого не могу.