Неточные совпадения
Если б можно было представить себе так называемое исправление на теле без тех предварительных обрядов, которые ему предшествуют, как-то: снимания одежды, увещаний со стороны
лица исправляющего и испрошения прощения со стороны
лица исправляемого, — что бы от него
осталось?
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что
оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном
лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
Дарья Александровна ничего не ответила и только испуганно поглядела на него. Когда она
осталась с ним наедине, ей вдруг сделалось страшно: смеющиеся глаза и строгое выражение
лица пугали ее.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его
лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого
лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно
остается для Левина.
«Я совсем здорова и весела. Если ты за меня боишься, то можешь быть еще более спокоен, чем прежде. У меня новый телохранитель, Марья Власьевна (это была акушерка, новое, важное
лицо в семейной жизни Левина). Она приехала меня проведать. Нашла меня совершенно здоровою, и мы оставили ее до твоего приезда. Все веселы, здоровы, и ты, пожалуйста, не торопись, а если охота хороша,
останься еще день».
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая
лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если в ней
осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
Но в последнее время она узнала, что сын отказался от предложенного ему, важного для карьеры, положения, только с тем, чтоб
оставаться в полку, где он мог видеться с Карениной, узнала, что им недовольны за это высокопоставленные
лица, и она переменила свое мнение.
Вместо того чтоб оскорбиться, отрекаться, оправдываться, просить прощения,
оставаться даже равнодушным — все было бы лучше того, что он сделал! — его
лицо совершенно невольно («рефлексы головного мозга», подумал Степан Аркадьич, который любил физиологию), совершенно невольно вдруг улыбнулось привычною, доброю и потому глупою улыбкой.
Левин
остался на другом конце стола и, не переставая разговаривать с княгиней и Варенькой, видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли, Кити и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что шел таинственный разговор, он видел в
лице своей жены выражение серьезного чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела в красивое
лицо Васеньки, что-то оживленно рассказывавшего.
— Так для чего же ты
оставался? — спросила она, вдруг подняв на него глаза. Выражение ее
лица было холодное и неприязненное. — Ты сказал Стиве, что
останешься, чтоб увезти Яшвина. А ты оставил же его.
Наконец рассвело. Нервы мои успокоились. Я посмотрелся в зеркало; тусклая бледность покрывала
лицо мое, хранившее следы мучительной бессонницы; но глаза, хотя окруженные коричневою тенью, блистали гордо и неумолимо. Я
остался доволен собою.
Видно, я очень переменилась в
лице, потому что он долго и пристально смотрел мне в глаза; я едва не упала без памяти при мысли, что ты нынче должен драться и что я этому причиной; мне казалось, что я сойду с ума… но теперь, когда я могу рассуждать, я уверена, что ты
останешься жив: невозможно, чтоб ты умер без меня, невозможно!
У одного из восторжествовавших даже был вплоть сколот носос, по выражению бойцов, то есть весь размозжен нос, так что не
оставалось его на
лице и на полпальца.
У Манилова от радости
остались только нос да губы на
лице, глаза совершенно исчезли.
А между тем дамы уехали, хорошенькая головка с тоненькими чертами
лица и тоненьким станом скрылась, как что-то похожее на виденье, и опять
осталась дорога, бричка, тройка знакомых читателю лошадей, Селифан, Чичиков, гладь и пустота окрестных полей.
Но выраженье
лица, приличье, обхожденье
остались те же.
В
лице его заметно было расстройство. Почтенный купец немецкого выговора был тот же час выслан, и они
остались <одни>.
Это был человек лет семидесяти, высокого роста, в военном мундире с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и с спокойным открытым выражением
лица. Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на затылке его
оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов,
лицо его было еще замечательной красоты.
Но она молчала, не отнимала платка от
лица своего и
оставалась неподвижна.
Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать — яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она
осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с
лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
Знатная дама, чье
лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй,
оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге, — их сила в чувстве, не в самих них.
Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья
оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное
лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается.
— С тех пор, государь мой, — продолжал он после некоторого молчания, — с тех пор, по одному неблагоприятному случаю и по донесению неблагонамеренных
лиц, — чему особенно способствовала Дарья Францовна, за то будто бы, что ей в надлежащем почтении манкировали, — с тех пор дочь моя, Софья Семеновна, желтый билет принуждена была получить, и уже вместе с нами по случаю сему не могла
оставаться.
Чем долее она продолжалась, тем прогулки на четверинках становились чаще, пока, наконец, маркер [Маркер (фр.) —
лицо, прислуживающее при бильярде.]
остался под биллиардом.
А Павел Петрович вышел из саду и, медленно шагая, добрался до леса. Он
остался там довольно долго, и когда он вернулся к завтраку, Николай Петрович заботливо спросил у него, здоров ли он? до того
лицо его потемнело.
Он был похож на приказчика из хорошего магазина галантереи, на человека, который с утра до вечера любезно улыбается барышням и дамам; имел самодовольно глупое
лицо здорового парня; такие
лица, без особых примет, настолько обычны, что не
остаются в памяти. В голубоватых глазах — избыток ласковости, и это увеличивало его сходство с приказчиком.
Сняв пальто, он оказался в сюртуке, в накрахмаленной рубашке с желтыми пятнами на груди, из-под коротко подстриженной бороды торчал лиловый галстух бабочкой. Волосы на голове он тоже подстриг, они лежали раздвоенным чепчиком, и
лицо Томилина потеряло сходство с нерукотворенным образом Христа. Только фарфоровые глаза
остались неподвижны, и, как всегда, хмурились колючие, рыжие брови.
Мальчики ушли. Лидия
осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все
лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Вытянув руку, она щелкнула пальцами, —
лицо ее
оставалось все таким же окостеневшим. Макаров, согнувшись, снова закуривал, а Самгин, усмехаясь, спросил...
— Виноват, — сказал Рущиц, тоже понизив голос, отчего он стал еще более гулким. Последнее, что
осталось в памяти Самгина, — тело Тагильского в измятом костюме, с головой под столом, его желтое
лицо с прихмуренными бровями…
Чувствовалось, что Безбедов искренно огорчен, а не притворяется. Через полчаса огонь погасили, двор опустел, дворник закрыл ворота; в память о неудачном пожаре
остался горький запах дыма, лужи воды, обгоревшие доски и, в углу двора, белый обшлаг рубахи Безбедова. А еще через полчаса Безбедов, вымытый, с мокрой головою и надутым, унылым
лицом, сидел у Самгина, жадно пил пиво и, поглядывая в окно на первые звезды в черном небе, бормотал...
Вся эта сцена заняла минуту, но Самгин уже знал, что она
останется в памяти его надолго. Он со стыдом чувствовал, что испугался человека в красной рубахе, смотрел в
лицо его, глупо улыбаясь, и вообще вел себя недостойно. Варвара, разумеется, заметила это. И, ведя ее под руку сквозь трудовую суету, слыша крики «Берегись!», ныряя под морды усталых лошадей, Самгин бормотал...
Лицо человека, одетого мужиком,
оставалось неподвижным, даже еще более каменело, а выслушав речь, он тотчас же начинал с высокой ноты и с амвона...
Почти бессознательно, как перед самим собой, он вслух при ней делал оценку приобретенного им сокровища и удивлялся себе и ей; потом поверял заботливо, не
осталось ли вопроса в ее взгляде, лежит ли заря удовлетворенной мысли на
лице и провожает ли его взгляд ее, как победителя.
А Устинья тоже замечательна в своем роде. Она — постоянный предмет внимания и развлечения гостей. Это была нескладная баба, с таким
лицом, которое как будто чему-нибудь сильно удивилось когда-то, да так на всю жизнь и
осталось с этим удивлением. Но Леонтий и ее не замечал.
Потом тихо, чуть-чуть, как дух, произнесла чье-то имя и вздрогнула, робко оглянулась и закрыла
лицо руками и так
осталась.
— Что? разве вам не сказали? Ушла коза-то! Я обрадовался, когда услыхал, шел поздравить его, гляжу — а на нем
лица нет! Глаза помутились, никого не узнаёт. Чуть горячка не сделалась, теперь, кажется, проходит. Чем бы плакать от радости, урод убивается горем! Я лекаря было привел, он прогнал, а сам ходит, как шальной… Теперь он спит, не мешайте. Я уйду домой, а вы
останьтесь, чтоб он чего не натворил над собой в припадке тупоумной меланхолии. Никого не слушает — я уж хотел побить его…
— Нет, не тяжело… — тихо отвечал он, наклоняя опять ее голову к своему
лицу и
оставаясь так неподвижно. — Тебе хорошо так?
Вера через полчаса после своего обморока очнулась и поглядела вокруг. Ей освежил
лицо холодный воздух из отворенного окна. Она привстала, озираясь кругом, потом поднялась, заперла окно, дошла, шатаясь, до постели и скорее упала, нежели легла на нее, и
оставалась неподвижною, покрывшись брошенным туда ею накануне большим платком.
— Серьезное? — повторила она, и
лицо у ней вдруг серьезно сморщилось немного. — Да, вон у меня из ваших книг
остались некоторые, да я их не могу одолеть…
О Тушине с первого раза нечего больше сказать. Эта простая фигура как будто вдруг вылилась в свою форму и так и
осталась цельною, с крупными чертами
лица, как и характера, с не разбавленным на тонкие оттенки складом ума, чувств.
Напрасно упрямился он
оставаться офицером, ему неотступно снились то Волга и берега ее, тенистый сад и роща с обрывом, то видел он дикие глаза и исступленное
лицо Васюкова и слышал звуки скрипки.
Но ни Тушин, ни Вера, ни сама Татьяна Марковна, после ее разговора с первым, не обменялись ни одним словом об этом. Туманное пятно
оставалось пятном, не только для общества, но для самих действующих
лиц, то есть для Тушина и бабушки.
Вот тут Райский поверял себя, что улетало из накопившегося в день запаса мыслей, желаний, ощущений, встреч и
лиц. Оказывалось, что улетало все — и с ним
оставалась только Вера. Он с досадой вертелся в постели и засыпал — все с одной мыслью и просыпался с нею же.
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый, молчаливый, не заглядывал в студию, не видался с приятелями и бродил по уединенным улицам. Горе укладывалось, слезы иссякли, острая боль затихла, и в голове только
оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от слез
лицо тетки и безмолвный, судорожный плач подруги…»
Начинало рассветать. Он окинул взглядом деревья, и злая улыбка осветила его
лицо. Он указывал, какие цветы выбрать для букета Марфеньки: в него вошли все, какие
оставались. Садовник сделал букет на славу.
— Да, мое время проходит… — сказала она со вздохом, и смех на минуту пропал у нее из
лица. — Немного мне
осталось… Что это, как мужчины счастливы: они долго могут любить…
— Ничего я не помню и не знаю, но только что-то
осталось от вашего
лица у меня в сердце на всю жизнь, и, кроме того,
осталось знание, что вы моя мать.
Напротив, как бы рассмотрев меня всего, до последней черты, в эти пять или десять секунд молчания, он вдруг улыбнулся и даже тихо и неслышно засмеялся, и хоть смех прошел скоро, но светлый, веселый след его
остался в его
лице и, главное, в глазах, очень голубых, лучистых, больших, но с опустившимися и припухшими от старости веками, и окруженных бесчисленными крошечными морщинками.
Они
оставались там минут десять совсем не слышно и вдруг громко заговорили. Заговорили оба, но князь вдруг закричал, как бы в сильном раздражении, доходившем до бешенства. Он иногда бывал очень вспыльчив, так что даже я спускал ему. Но в эту самую минуту вошел лакей с докладом; я указал ему на их комнату, и там мигом все затихло. Князь быстро вышел с озабоченным
лицом, но с улыбкой; лакей побежал, и через полминуты вошел к князю гость.