Неточные совпадения
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на
лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a
муж светский должен быть только польщен этим.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее
лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте
мужа» и взял у них из рук свечи.
Увидав
мужа, она опустила руку в ящик шифоньерки, будто отыскивая что-то, и оглянулась на него, только когда он совсем вплоть подошел к ней. Но
лицо ее, которому она хотела придать строгое и решительное выражение, выражало потерянность страдание.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где
муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее
лицо, руки и шею.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на
мужа и показывая ему храброе и сочувственное
лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Кити стояла с засученными рукавами у ванны над полоскавшимся в ней ребенком и, заслышав шаги
мужа, повернув к нему
лицо, улыбкой звала его к себе. Одною рукою она поддерживала под голову плавающего на спине и корячившего ножонки пухлого ребенка, другою она, равномерно напрягая мускул, выжимала на него губку.
Вдруг она сжалась, затихла и с испугом, как будто ожидая удара, как будто защищаясь, подняла руки к
лицу. Она увидала
мужа.
— Я спрашивала доктора: он сказал, что он не может жить больше трех дней. Но разве они могут знать? Я всё-таки очень рада, что уговорила его, — сказала она, косясь на
мужа из-за волос. — Всё может быть, — прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на ее
лице всегда бывало, когда она говорила о религии.
Теперь, когда он держал в руках его письмо, он невольно представлял себе тот вызов, который, вероятно, нынче же или завтра он найдет у себя, и самую дуэль, во время которой он с тем самым холодным и гордым выражением, которое и теперь было на его
лице, выстрелив в воздух, будет стоять под выстрелом оскорбленного
мужа.
И как ни белы, как ни прекрасны ее обнаженные руки, как ни красив весь ее полный стан, ее разгоряченное
лицо из-за этих черных волос, он найдет еще лучше, как ищет и находит мой отвратительный, жалкий и милый
муж».
Кити была в особенности рада случаю побыть с глазу на глаз с
мужем, потому что она заметила, как тень огорчения пробежала на его так живо всё отражающем
лице в ту минуту, как он вошел на террасу и спросил, о чем говорили, и ему не ответили.
«Боже мой, как светло! Это страшно, но я люблю видеть его
лицо и люблю этот фантастический свет…
Муж! ах, да… Ну, и слава Богу, что с ним всё кончено».
Услыхав шаги
мужа, она остановилась, глядя на дверь и тщетно пытаясь придать своему
лицу строгое и презрительное выражение.
Как и всегда при виде
мужа, оживление
лица ее вдруг исчезло; она опустила голову и беспокойно оглянулась на Бетси.
Анна шла, опустив голову и играя кистями башлыка.
Лицо ее блестело ярким блеском; но блеск этот был не веселый, — он напоминал страшный блеск пожара среди темной ночи. Увидав
мужа, Анна подняла голову и, как будто просыпаясь, улыбнулась.
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв
лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки от
лица и увидал Алексея Александровича. Увидав
мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал...
Княжна Варвара была тетка ее
мужа, и она давно знала ее и не уважала. Она знала, что княжна Варвара всю жизнь свою провела приживалкой у богатых родственников; но то, что она жила теперь у Вронского, у чужого ей человека, оскорбило ее за родню
мужа. Анна заметила выражение
лица Долли и смутилась, покраснела, выпустила из рук амазонку и спотыкнулась на нее.
Отношения к
мужу были яснее всего. С той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно свое право на нее неотъемлемым.
Муж был только излишнее и мешающее
лицо. Без сомнения, он был в жалком положении, но что было делать? Одно, на что имел право
муж, это было на то, чтобы потребовать удовлетворения с оружием в руках, и на это Вронский был готов с первой минуты.
Эти два обстоятельства были: первое то, что вчера он, встретив на улице Алексея Александровича, заметил, что он сух и строг с ним, и, сведя это выражение
лица Алексея Александровича и то, что он не приехал к ним и не дал энать о себе, с теми толками, которые он слышал об Анне и Вронском, Степан Аркадьич догадывался, что что-то не ладно между
мужем и женою.
Место это он получил чрез
мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню других
лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
«Ах, да!
муж!» Теперь только в первый раз Вронский ясно понял то, что
муж было связанное с нею
лицо.
«Боже мой! Боже мой! за что?» подумал Алексей Александрович, вспомнив подробности развода, при котором
муж брал вину на себя, и тем же жестом, каким закрывался Вронский, закрыл от стыда
лицо руками.
— Напротив; был один адъютант, один натянутый гвардеец и какая-то дама из новоприезжих, родственница княгини по
мужу, очень хорошенькая, но очень, кажется, больная… Не встретили ль вы ее у колодца? — она среднего роста, блондинка, с правильными чертами, цвет
лица чахоточный, а на правой щеке черная родинка: ее
лицо меня поразило своей выразительностию.
Как он, она была одета
Всегда по моде и к
лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный
муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.
Но когда подвели его к последним смертным мукам, — казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё чужие
лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого
мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи...
Ах! Софья! Неужли Молчалин избран ей!
А чем не
муж? Ума в нем только мало;
Но чтоб иметь детей,
Кому ума недоставало?
Услужлив, скромненький, в
лице румянец есть.
— Еще Самгин, ужасно серьезный, — говорила она высокой даме с
лицом кошки. — Ее зовут Елизавета Львовна, а вот ее
муж.
— Да — вот что: на Каме, на пароходе — сестра милосердия, знакомое
лицо, а — кто? Не могу вспомнить. Вдруг она эдак поежилась, закуталась пледом — Лидия Тимофеевна. Оказалось, везет
мужа в Тверь — хоронить.
Она тотчас пришла. В сером платье без талии, очень высокая и тонкая, в пышной шапке коротко остриженных волос, она была значительно моложе того, как показалась на улице. Но капризное
лицо ее все-таки сильно изменилось, на нем застыла какая-то благочестивая мина, и это делало Лидию похожей на английскую гувернантку, девицу, которая уже потеряла надежду выйти замуж. Она села на кровать в ногах
мужа, взяла рецепт из его рук, сказав...
— Конечно. Такая бойкая цыганочка. Что… как она живет? Хочет быть актрисой? Это настоящее женское дело, — закончил он, усмехаясь в
лицо Клима, и посмотрел в сторону Спивак; она, согнувшись над клавиатурой через плечо
мужа, спрашивала Марину...
Самгин чувствовал, что эта большеглазая девица не верит ему, испытывает его. Непонятно было ее отношение к сводному брату; слишком часто и тревожно останавливались неприятные глаза Татьяны на
лице Алексея, — так следит жена за
мужем с больным сердцем или склонным к неожиданным поступкам, так наблюдают за человеком, которого хотят, но не могут понять.
— Н-да, чудим, — сказал Стратонов, глядя в
лицо Варвары, как на циферблат часов. — Представь меня, Максим, — приказал он, подняв над головой бобровую шапку и как-то глупо, точно угрожая, заявил Варваре: — Я знаком с вашим
мужем.
— А я вас, извините, сердечно полюбил, Клим Иванович, вы для меня, знаете…
муж разума и вообще…
лицо!
— Просто — до ужаса… А говорят про него, что это — один из крупных большевиков… Вроде полковника у них.
Муж сейчас приедет, — его ждут, я звонила ему, — сказала она ровным, бесцветным голосом, посмотрев на дверь в приемную
мужа и, видимо, размышляя: закрыть дверь или не надо? Небольшого роста, но очень стройная, она казалась высокой, в красивом
лице ее было что-то детски неопределенное, синеватые глаза смотрели вопросительно.
— Да,
муж говорит: ходкие книги, кажется, уже купил… Распутин, большевики… бессарабские помещики, — говорила она, вопросительно глядя в
лицо Самгина. — Все это поднимается, как будто из-под земли, этой… Как ее? Из чего лава?
Ольга засмеялась, проворно оставила свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его шею руками, несколько минут поглядела лучистыми глазами прямо ему в глаза, потом задумалась, положив голову на плечо
мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое
лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
Мысль эта села невидимо на ее
лицо, кажется, в то мгновение, когда она сознательно и долго вглядывалась в мертвое
лицо своего
мужа, и с тех пор не покидала ее.
Над трупом
мужа, с потерею его, она, кажется, вдруг уразумела свою жизнь и задумалась над ее значением, и эта задумчивость легла навсегда тенью на ее
лицо.
Лицо у него не грубое, не красноватое, а белое, нежное; руки не похожи на руки братца — не трясутся, не красные, а белые, небольшие. Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой — все это делает так вольно, покойно и красиво; говорит так, как не говорят ее братец и Тарантьев, как не говорил
муж; многого она даже не понимает, но чувствует, что это умно, прекрасно, необыкновенно; да и то, что она понимает, он говорит как-то иначе, нежели другие.
Лицо у него подернулось нерешительностью, взгляд уныло блуждал вокруг. Внутри его уж разыгрывалась легкая лихорадка. Он почти забыл про Ольгу; перед ним толпились: Сонечка с
мужем, гости; слышались их толки, смех.
— Нет, двое детей со мной, от покойного
мужа: мальчик по восьмому году да девочка по шестому, — довольно словоохотливо начала хозяйка, и
лицо у ней стало поживее, — еще бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала: ноги стали отекать. И в церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич.
— Нет, ты у меня «умный, добрый и высокой нравственности», — сказала она, с своим застывшим смехом в
лице, и похлопала
мужа по лбу, потом поправила ему галстук, выправила воротнички рубашки и опять поглядела лукаво на Райского.
Но та пресмыкалась по двору взад и вперед, как ящерица, скользя бедром, то с юбками и утюгом, то спасаясь от побоев Савелья — с воем или с внезапной, широкой улыбкой во все
лицо, — и как избегала брошенного
мужем вслед ей кирпича или полена, так избегала и вопросов Райского. Она воротила
лицо в сторону, завидя его, потупляла свои желтые, бесстыжие глаза и смотрела, как бы шмыгнуть мимо его подальше.
Но когда настал час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый удар, встала, сняв свой венец, и молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены
мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания на
лице, будто гордясь и силою удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Он ясно увидал это, потому что
лицо ее осветилось особенным оживлением только тогда, когда он заговорил про то, что занимало ее
мужа, — про отдачу земли крестьянам, про наследство.
— И прекрасно сделали. Я непременно сам доложу, — сказал барон, совсем непохоже выражая сострадание на своем веселом
лице. — Очень трогательно. Очевидно, она была ребенок,
муж грубо обошелся с нею, это оттолкнуло ее, и потом пришло время, они полюбили… Да, я доложу.
С обеих сторон были прижавшиеся к сеткам
лица: жен,
мужей, отцов, матерей, детей, старавшихся рассмотреть друг друга и сказать то, что нужно.
На козлах сидел с лоснящимся
лицом толстозадый, с рядами пуговиц на спине, кучер, в коляске на заднем месте сидели
муж с женой: жена, худая и бледная, в светлой шляпке, с ярким зонтиком, и
муж в цилиндре и светлом щегольском пальто.
Она была спокойно и несколько грустно уважительна к
мужу и чрезвычайно ласкова, хотя и с различными, смотря по
лицам, оттенками обращения к своим гостям.
Так что Наталья Ивановна была рада, когда поезд тронулся, и можно было только, кивая головой, с грустным и ласковым
лицом говорить: «прощай, ну, прощай, Дмитрий!» Но как только вагон отъехал, она подумала о том, как передаст она
мужу свой разговор с братом, и
лицо ее стало серьезно и озабочено.