Неточные совпадения
Было у Алексея Александровича много таких людей, которых он мог позвать к себе обедать, попросить об участии в интересовавшем его деле, о протекции какому-нибудь искателю, с которыми он мог обсуждать откровенно действия других
лиц и высшего
правительства; но отношения к этим
лицам были заключены в одну твердо определенную обычаем и привычкой область, из которой невозможно было выйти.
— Да,
правительство у нас бездарное, царь — бессилен, — пробормотал он, осматривая рассеянно десятки сытых
лиц; красноватые
лица эти в дымном тумане напоминали арбузы, разрезанные пополам. От шума, запахов и водки немножко кружилась голова.
Английское
правительство молчит — одно, что остается ему делать, потому что многие стоящие во главе правления
лица сами разводят мак на индийских своих плантациях, сами снаряжают корабли и шлют в Янсекиян.
Монгольская сторона московского периода, исказившая славянский характер русских, фухтельное бесчеловечье, исказившее петровский период, воплотилось во всей роскоши безобразия в графе Аракчееве. Аракчеев, без сомнения, одно из самых гнусных
лиц, всплывших после Петра I на вершины русского
правительства; этот
В
лице Грановского московское общество приветствовало рвущуюся к свободе мысль Запада, мысль умственной независимости и борьбы за нее. В
лице славянофилов оно протестовало против оскорбленного чувства народности бироновским высокомерием петербургского
правительства.
Я пожал руку жене — на
лице у нее были пятны, рука горела. Что за спех, в десять часов вечера, заговор открыт, побег, драгоценная жизнь Николая Павловича в опасности? «Действительно, — подумал я, — я виноват перед будочником, чему было дивиться, что при этом
правительстве какой-нибудь из его агентов прирезал двух-трех прохожих; будочники второй и третьей степени разве лучше своего товарища на Синем мосту? А сам-то будочник будочников?»
Середь этих уродливых и сальных, мелких и отвратительных
лиц и сцен, дел и заголовков, в этой канцелярской раме и приказной обстановке вспоминаются мне печальные, благородные черты художника, задавленного
правительством с холодной и бесчувственной жестокостью.
Это республика, воплощенная в одном
лице, А потому ни одно
правительство в мире не в состоянии произвести столько добра.
— Непременно! Строжайшей ответственности, по закону, должны быть подвергнуты. Но главная теперь их опора в свидетельстве: говорят, документ, вами составленный, при прошении вашем представлен; и ежели бы даже теперь
лица, к делу прикосновенные, оказались от него изъятыми, то
правительство должно будет других отыскивать, потому что фальшивый акт существует, и вы все-таки перед законом стоите один его совершитель.
— Для того, — продолжал Вибель неторопливо, — что, как известно мне от достоверных людей, в Петербурге предполагается
правительством составить миссию для распространения православия между иноверцами, и у меня есть связь с
лицом, от которого зависит назначение в эту комиссию. Хотите, я готов вас рекомендовать в оную.
Собственно на любви к детям и была основана дружба двух этих старых холостяков; весь остальной день они сообща обдумывали, как оформить затеянное Тулузовым дело, потом сочиняли и переписывали долженствующее быть посланным донесение в Петербург, в котором главным образом ходатайствовалось, чтобы господин Тулузов был награжден владимирским крестом, с пояснением, что если он не получит столь желаемой им награды, то это может отвратить как его, так и других
лиц от дальнейших пожертвований; но когда
правительство явит от себя столь щедрую милость, то приношения на этот предмет потекут к нему со всех концов России.
Если огромные богатства, накопленные рабочими, считаются принадлежащими не всем, а исключительным
лицам; если власть собирать подати с труда и употреблять эти деньги, на что они это найдут нужным, предоставлена некоторым людям; если стачкам рабочих противодействуется, а стачки капиталистов поощряются; если некоторым людям предоставляется избирать способ религиозного и гражданского обучения и воспитания детей; если некоторым
лицам предоставлено право составлять законы, которым все должны подчиняться, и распоряжаться имуществом и жизнью людей, — то всё это происходит не потому, что народ этого хочет и что так естественно должно быть, а потому, что этого для своих выгод хотят
правительства и правящие классы и посредством физического насилия над телами людей устанавливают это.
Среди русского народа, в котором, особенно со времени Петра I, никогда не прекращался протест христианства против государства, среди русского народа, в котором устройство жизни таково, что люди общинами уходят в Турцию, в Китай, в необитаемые земли и не только не нуждаются в
правительстве, но смотрят на него всегда как на ненужную тяжесть и только переносят его как бедствие, будь оно турецкое, русское или китайское, — среди русского народа в последнее время стали всё чаще и чаще появляться случаи христианского сознательного освобождения отдельных
лиц от подчинения себя
правительству.
Естественно, что
лица, считающие своей обязанностью нести все тяжести и опасности военной жизни для защиты своего отечества, чувствуют недоброжелательство к тем
лицам, которые вместе с ними в продолжение долгого времени пользовались покровительством и выгодами
правительства; во время же нужд и опасности не хотят участвовать в несении трудов и опасности для защиты его.
То же с судьями и прокурорами: судьи, обязанные судить и приговаривать преступников, ведут заседания так, чтобы оправдывать их, так что
правительство русское, для осуждения тех
лиц, которых ему нужно осудить, уже никогда не подвергает их обыкновенным судам, а передает так называемому военному суду, представляющему только подобие суда.
Но другой вопрос, о том, имеют ли право отказаться от военной службы
лица, не отказывающиеся от выгод, даваемых насилием
правительства, автор разбирает подробно и приходит к заключению, что христианин, следующий закону Христа, если он не идет на войну, не может точно так же принимать участия ни в каких правительственных распоряжениях: ни в судах, ни в выборах, — не может точно так же и в личных делах прибегать к власти, полиции или суду.
Если
правительство не должно оказывать сопротивления чужестранным завоевателям, имеющим целью опустошать наше отечество и избивать наших сограждан, то точно так же не должно быть оказываемо сопротивление силою отдельным
лицам, нарушающим общественное спокойствие и грозящим частной безопасности.
«Много ораторов и писателей, — говорит автор, — восстали против такого положения и старались доказать несправедливость непротивления и по здравому смыслу и по писанию; и это совершенно естественно, и во многих случаях эти писатели правы, — правы в отношении к
лицам, которые, отказываясь от трудов военной службы, не отказываются от выгод, получаемых ими от
правительств, но — не правы но отношению самого принципа «непротивления».
Почти каждый день на окраинах фабричные открыто устраивали собрания, являлись революционеры, известные и полиции и охране в
лицо; они резко порицали порядки жизни, доказывали, что манифест министра о созыве Государственной думы — попытка
правительства успокоить взволнованный несчастиями народ и потом обмануть его, как всегда; убеждали не верить никому, кроме своего разума.
Патриарх и другие духовные
лица уговорили стрельцов сделать эту уступку, стрельцы согласились: видно, что доверие к новому
правительству еще не было потеряно.
Золотое дело, как всякий другой вольный промысел, нуждается прежде всего в полнейшей свободе от всякой канцелярщины, а тем больше — от тяжелой полицейской лапы;
правительству нечего заботиться о том, как организуется промысел: форма готова, она проходит в
лице артели через всю нашу историю, и нам остается только воспользоваться ею.
Он произнес это с улыбочкой, что, впрочем, не мешало мне прочесть на его
лице: «Материалы!!
Правительству новых источников дохода не предоставляет — первое; пастырей духовных не чтит и советами их небрежет — второе».
В прошлом году предположения перешли уже в действительность: основано было много женских открытых школ, не только
правительством, но даже и частными
лицами.
Произнося последние слова, он приостановился и несколько времени наблюдал эффект, который произвел этой речью. Что это за действие против
правительства и почему это шаг против царя, мы решительно ничего не поняли, но сочли за нужное тоже иметь, с своей стороны,
лица мрачные.
Затем я вскрыл и несколько строчек, написанных на обертке удостоверения химическим способом. Здесь мой доброжелатель записал при помощи шифра несколько адресов в разных городах Сибири и Восточной России. Это были имена
лиц, принимавших участие в подпольной организации так называемого «красного креста», имевшей целью способствовать побегам, впоследствии открытой
правительством.
Если б это входило в план автора, то он должен был бы поставить своего героя
лицом к
лицу с самым делом — с партиями, с народом, с чужим
правительством» с своими единомышленниками, с вражеской силой…
— Я бы хотел сказать, что и батюшке Ивану Матвеичу, и матушке Пульхерии, и Мартыновым, и Гусевым, и всем главным
лицам нашего общества ваше решение станет за великую обиду. Они старались, они ради всего христианства хлопотали, а вы, матушка, ровно бы ни во что не поставили ихних стараний, не почтили достойно ихних трудов, забот и даже опасности, которой от светского
правительства столько они раз себя подвергали.
Таких забот, какие прилагались теперь частными
лицами, чтобы помочь голодающим крестьянам по одному человеколюбию и состраданию, тогда и в помине ни у кого не было, да никакое оказательство в смысле общей помощи было и невозможно; а само
правительство, разумеется, не могло прокормить всех голодных.
— «Мужики! Мужики!» — что такое «мужики»?.. Мужики — это вздор! Никаких тут мужиков нам и не надобно. Главная штука в том, — значительно понизил он голос, наклоняясь к
лицу молодой девушки, — чтобы демонстрацию сделать… демонстрацию
правительству, — поймите вы это, сахарная голова!
Желая поправить расстроенные финансы Швеции, он повелел редукцию [Редукция — изъятие дворянских имений в Лифляндии, проводившееся шведским
правительством с 1655 г., но затянувшееся из-за непрерывных войн до конца 1670–1680 гг.] имений, принадлежавших некогда
правительству и
правительством же подаренных частным
лицам в потомственное владение во времена епископов, гермейстеров и королей.
Русский народ и
правительство доживали ту эпоху, которую можно назвать эпохою отсутствия сознания законности. Мало кто верил или надеялся на силу закона. Боялись
лиц, облеченных правительственною властью, без всякого к ним внутреннего уважения, и то только тех, которые заявили о себе каким-нибудь энергичным действием, хотя бы и не вполне законном. Существовало полное убеждение, что произвол и сила личности выше всякого закона.
Положено было тревожить заговорщиков, особенно наиболее колеблющихся и робких анонимными письмами от
лица, преданного им, что имена их отмечены в списке
лиц, заподозренных русским
правительством.
Начинало светать. Весть о совершившемся перевороте с быстротою молнии разнеслась по городу. Все
лица, недовольные свергнутым
правительством, все те, кто был предан цесаревне Елизавете Петровне, в несколько часов сделавшейся из опальной великой княжны русской императрицей, торжествовали.
Письмо начиналось уверениями в горячей преданности польской справе и в дружбе к
лицу, к которому было адресовано. Вслед затем аноним предупреждал, что русскому
правительству известны имена многих членов витебского жонда, и оно собирается потребовать их к допросу. Прилагался список заговорщиков, в том числе большей части собравшихся теперь у Владислава. Во главе стоял пулковник их. Неизвестно, почему в списке не фигурировал Волк.