Неточные совпадения
— Вы уж — кончили! Ученая ваша, какая-то там
литературная, что ли, квалификация дошла до конца концов, до смерти. Ставьте точку. Слово и
дело дается вновь прибывшему в историю, да, да!
Однако он прежде всего погрузил на
дно чемодана весь свой
литературный материал, потом в особый ящик поместил эскизы карандашом и кистью пейзажей, портретов и т. п., захватил краски, кисти, палитру, чтобы устроить в деревне небольшую мастерскую, на случай если роман не пойдет на лад.
Накануне отъезда, в комнате у Райского, развешано и разложено было платье, белье, обувь и другие вещи, а стол загроможден был портфелями, рисунками, тетрадями, которые он готовился взять с собой. В два-три последние
дня перед отъездом он собрал и пересмотрел опять все свои
литературные материалы и, между прочим, отобранные им из программы романа те листки, где набросаны были заметки о Вере.
Кружок — это ленивое и вялое житье вместе и рядом, которому придают значение и вид разумного
дела; кружок заменяет разговор рассуждениями, приучает к бесплодной болтовне, отвлекает вас от уединенной, благодатной работы, прививает вам
литературную чесотку; лишает вас, наконец, свежести и девственной крепости души.
А главное в том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал
дела в свои руки, так что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот что: он получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем; а управлять будет он; товарищ фирмы только на этом условии и взял место управляющего, «я, говорит, не могу, куда мне», — да вы только место занимайте, чтобы сидел на нем честный человек, а в
дело нечего вам мешаться, я буду делать», — «а если так, то можно, возьму место», но ведь и не в этом важность, что власть, а в том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти на 1000 руб. больше, чем прежде получал всего и от случайной черной
литературной работы, и от уроков, и от прежнего места на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
Синий чулок с бессмысленною аффектациею самодовольно толкует о
литературных или ученых вещах, в которых ни бельмеса не смыслит, и толкует не потому, что в самом
деле заинтересован ими, а для того, чтобы пощеголять своим умом (которого ему не случилось получить от природы), своими возвышенными стремлениями (которых в нем столько же, как в стуле, на котором он сидит) и своею образованностью (которой в нем столько же, как в попугае).
— Это
дело иное. Перечитывая все эти
литературные упражнения, я не могу поверить, что в этом-то все
дело, по которому я сижу в тюрьме седьмой месяц.
— И что только вам понравилось? Печоринствующий бездельник из дворян… Но с Печориными, батюшка,
дело давно покончено. Из
литературной гвардии они уже разжалованы в инвалидную команду, — и теперь разве гарнизонные офицеры прельщают уездных барышень печоринским «разочарованием». Вам вот конец не понравился… Это значит, что и у вас, господа гимназисты, вкусы еще немного… гарнизонные…
Что такое, в самом
деле,
литературная известность? Золя в своих воспоминаниях, рассуждая об этом предмете, рисует юмористическую картинку: однажды его, уже «всемирно известного писателя», один из почитателей просил сделать ему честь быть свидетелем со стороны невесты на бракосочетании его дочери.
Дело происходило в небольшой деревенской коммуне близ Парижа. Записывая свидетелей, мэр, местный торговец, услышав фамилию Золя, поднял голову от своей книги и с большим интересом спросил...
Дайте мне их книги, дайте мне их учения, их мемуары, и я, не будучи
литературным критиком, берусь написать вам убедительнейшую
литературную критику, в которой докажу ясно как
день, что каждая страница их книг, брошюр, мемуаров написана прежде всего прежним русским помещиком.
…Все прочее старое по-старому — в доказательство этой истины мне 4-го числа минет 50 лет. Прошу не шутить. Это
дело не шуточное. Доживаю, однако, до замечательного времени. Правда, никакой политик не предугадает, что из всего этого будет, но нельзя не сознаться, что быстрота событий изумительная… Я как будто предчувствовал, выписал «Journal des Débats» [Французская политическая газета.] вместо всех русских
литературных изданий…
Три
дня прогостил у меня оригинал Вильгельм. Проехал на житье в Курган с своей Дросидой Ивановной, двумя крикливыми детьми и с ящиком
литературных произведений. Обнял я его с прежним лицейским чувством. Это свидание напомнило мне живо старину: он тот же оригинал, только с проседью в голове. Зачитал меня стихами донельзя; по правилу гостеприимства я должен был слушать и вместо критики молчать, щадя постоянно развивающееся авторское самолюбие.
В настоящую минуту он силится подробно изложить мне одну
литературную мысль, слышанную им
дня три тому назад от меня же, и против которой он, три
дня тому назад, со мной же спорил, а теперь выдает ее за свою.
Но страх и сомнения терзали бедного Александрова немилосердно. Время растягивалось подобно резине.
Дни ожидания тянулись, как месяцы, недели — как годы. Никому он не сказал о своей первой дерзновенной
литературной попытке, даже вернейшему другу Венсану; бродил как безумный по залам и коридорам, ужасаясь длительности времени.
— Ну, теперь идите в роту и, кстати, возьмите с собою ваш журнальчик. Нельзя сказать, чтобы очень уж плохо было написано. Мне моя тетушка первая указала на этот номер «Досугов», который случайно купила. Псевдоним ваш оказался чрезвычайно прозрачным, а кроме того, третьего
дня вечером я проходил по роте и отлично слышал галдеж о вашем
литературном успехе. А теперь, юнкер, — он скомандовал, как на учении: — На место. Бегом ма-а-арш.
Живя в Москве широкой жизнью, вращаясь в артистическом и
литературном мире, задавая для своих друзей обеды, лет через десять В.М. Лавров понял, что московская жизнь ему не под силу. В 1893 году он купил в восьми верстах от городка Старая Руза, возле шоссе, клочок леса между двумя оврагами, десятин двадцать, пустошь Малеевку, выстроил в этом глухом месте дом, разбил сад и навсегда выехал из Москвы, посещая ее только по редакционным
делам в известные
дни, не больше раза в неделю.
Писал в этой газете в начале
литературной юности А.П. Чехов, писал А.В. Амфитеатров и, кажется, даже Вас. Ив. Немирович-Данченко. Детей А.Я. Липскерова репетировал бывавший часто у Чехова студент Н.Е. Эфрос, он и уговорил Чехова дать в газету повесть, которая и была напечатана в нескольких номерах «Новостей
дня».
Начальником главного управления по
делам печати в эти времена был профессор Московского университета Н.А. Зверев, который сам был действительным членом Общества любителей российской словесности и, конечно, знал, что в члены Общества избираются только лица, известные своими научными и
литературными трудами.
— Именно фуги, — поддакнул он, — пусть она женщина, может быть, гениальная,
литературная, но — воробьев она распугает. Шести часов не выдержит, не то что шести
дней. Э-эх, Андрей Антонович, не налагайте на женщину срока в шесть
дней! Ведь признаете же вы за мною некоторую опытность, то есть в этих
делах; ведь знаю же я кое-что, и вы сами знаете, что я могу знать кое-что. Я у вас не для баловства шести
дней прошу, а для
дела.
Праздничный
день по программе был разделен на две части: на
литературное утро, с полудня до четырех, и потом на бал, с девяти часов во всю ночь.
Четвертого
дня он вручил ему свою рукопись «Merci» (которую хотел прочесть на
литературном утре в
день праздника Юлии Михайловны) и сделал это из любезности, вполне уверенный, что приятно польстит самолюбию человека, дав ему узнать великую вещь заранее.
Одним словом, у меня будет сначала
литературное утро, потом легкий завтрак, потом перерыв и в тот же
день вечером бал.
Дело у Лизаветы Николаевны до Шатова, к удивлению моему, оказалось в самом
деле только
литературным.
Во все продолжение моей
литературной деятельности я представлял собою утопающего, который хватается за соломинку. Покуда соломинки были, я кое-как держался; но как скоро нет и соломинок — ясное
дело, что приходится утонуть.
В самом
деле, какими неведомыми путями создается вот этот русский писатель, откуда он приходит, какая роковая сила выталкивает его на
литературную ниву?
— Отцы мои небесные! да что же это за наказание такое? — вопросил я, возведя глаза мои к милосердному небу. — Ко мне-то что же за
дело? Я-то что же такое сочинил?.. Меня только всю мою жизнь ругают и уже давно доказали и мою отсталость, и неспособность, и даже мою
литературную… бесчестность… Да, так, так: нечего конфузиться — именно бесчестность. Гриша, — говорю, — голубчик мой: поищи там на полках хороших газет, где меня ругают, вынеси этим господам и скажи, что они не туда попали.
Но ежели «да», ежели наши читатели, сообразив наши заметки, найдут, что, точно, русская жизнь и русская сила вызваны художником в «Грозе» на решительное
дело, и если они почувствуют законность и важность этого
дела, тогда мы довольны, что бы ни говорили наши ученые и
литературные судьи.
Чтобы не распространяться об этом, заметим одно: требование права, уважение личности, протест против насилия и произвола вы находите во множестве наших
литературных произведений последних лет; но в них большею частию
дело не проведено жизненным, практическим образом, почувствована отвлеченная, философская сторона вопроса и из нее все выведено, указывается право, а оставляется без внимания реальная возможность.
Взявшие билеты на «Злобу
дня» охотно остались на
литературный вечер, на дивертисмент с такой интересной программой.
Я, так сказать, уж распустил уши: я ожидал, что вот-вот услышу ссылки на"Статистический временник"министерства внутренних
дел, на примеры Англии, Франции, Италии, Пруссии, Соединенных Штатов; я был убежден, что будет навеки нерушимо доказано, что в апреле и феврале происходят самые выгодные для плательщиков сделки, что никогда базары не бывают так людны, и что, наконец, только нахалы, не знающие
литературных приличий, могут утверждать, и т. д., — и вдруг пауза, сопровождаемая лишь угрозой целого ряда статей!
Ст. 1. За отсутствием настоящего
дела и в видах безобидного препровождения времени, учреждается учено-литературное общество под названием"Вольный Союз Пенкоснимателей".
Ст. 1. За отсутствием настоящего
дела и в видах безобидного препровождения времени, учреждается учено-литературное общество под названием"Вольного Союза Пенкоснимателей".
— Главное, — продолжал тот невеселым голосом, — что в воскресенье у нас будет une petite soiree litteraire [маленький
литературный вечер… (франц.).]… будут читать драму жены… Я профан в этом
деле, хоть и очень люблю театр…
От Бегушева Долгов уехал, уже рассчитывая на служебное поприще, а не на
литературное. Граф Хвостиков, подметивший в нем это настроение, нарочно поехал вместе с ним и всю дорогу старался убедить Долгова плюнуть на подлую службу и не оставлять мысли о газете, занять денег для которой у них оставалось тысячи еще шансов, так как в Москве много богатых людей, к которым можно будет обратиться по этому
делу.
В марте получил я аттестат, поистине не заслуженный мною. Мало вынес я научных сведений из университета не потому, что он был еще очень молод, не полон и не устроен, а потому, что я был слишком молод и детски увлекался в разные стороны страстностью моей природы. Во всю мою жизнь чувствовал я недостаточность этих научных сведений, особенно положительных знаний, и это много мешало мне и в служебных
делах и в
литературных занятиях.
Этот тон возмущал Бенни, и мне кажется, что такое посвящение в самом
деле довольно любопытно как для современников автора, так, особенно, для будущего историка литературы нашего времени, который по достоинству оценит искренность
литературных трудов этого любопытного писателя и прозорливость «снисхождения, одобрявшего недостоинства трудившегося».
Этого не мог делать прежний цензурный комитет, состоявший из профессоров, занятых постоянно своим ученым
делом, для которых просматриванье книг и всякого
литературного хлама, книжных объявлений, картинок и пр. было излишнею тягостью, ничем не вознаграждаемою; да и комитет их собирался один раз в неделю.
Много наслушался я любопытнейших рассказов от С. Н. Глинки, который сам был действующим лицом в этом великом событии; долго, при каждом свидании, я упрашивал его рассказать еще что-нибудь, [В 1836 году С. Н. Глинка выдал книгу под названием «Записки о 1812 годе С. Г., первого ратника Московского ополчения», но в этих записках помещены далеко не все его рассказы.] но все имеет свой конец, и незаметно перешли мы с ним от событий громадных к мелким
делам, житейским и
литературным.
Пародия была впервые полностью развернута в рецензии Добролюбова на комедии «Уголовное
дело» и «Бедный чиновник»: «В настоящее время, когда в нашем отечестве поднято столько важных вопросов, когда на служение общественному благу вызываются все живые силы народа, когда все в России стремится к свету и гласности, — в настоящее время истинный патриот не может видеть без радостного трепета сердца и без благодарных слез в очах, блистающих святым пламенем высокой любви к отечеству, — не может истинный патриот и ревнитель общего блага видеть равнодушно высокоблагородные исчадия граждан-литераторов с пламенником обличения, шествующих в мрачные углы и на грязные лестницы низших судебных инстанций и сырых квартир мелких чиновников, с чистою, святою и плодотворною целию, — словом, энергического и правдивого обличения пробить грубую кору невежества и корысти, покрывающую в нашем отечестве жрецов правосудия, служащих в низших судебных инстанциях, осветить грозным факелом сатиры темные деяния волостных писарей, будочников, становых, магистратских секретарей и даже иногда отставных столоначальников палаты, пробудить в сих очерствевших и ожесточенных в заблуждении, но тем не менее не вполне утративших свою человеческую природу существах горестное сознание своих пороков и слезное в них раскаяние, чтобы таким образом содействовать общему великому
делу народного преуспеяния, совершающегося столь видимо и быстро во всех концах нашего обширного отечества, нашей родной Руси, которая, по глубоко знаменательному и прекрасному выражению нашей летописи, этого превосходного
литературного памятника, исследованного г. Сухомлиновым, — велика и обильна, и чтобы доказать, что и молодая литература наша, этот великий двигатель общественного развития, не остается праздною зрительницею народного движения в настоящее время, когда в нашем отечестве возбуждено столько важных вопросов, когда все живые силы народа вызваны на служение общественному благу, когда все в России неудержимо стремится к свету и гласности» («Современник», 1858, № XII).
И вдруг вы бросаетесь на нас с обвинением в том, что мы не сочувствуем
делу Италии, и стараетесь нас поразить, указывая
литературные достоинства статей, которые привели вас в восторг.
Летом 187* года в Париж прибыл из Петербурга
литературный Nemo. [Никто — лат.] Он поселился в небольшой комнатке, против решетки Люксембургского сада, и жил тут тихо и смирно несколько
дней, как вдруг однажды входит к нему консьерж и говорит, что пришел «некто» и требует, чтобы monsieur вышел к нему — на лестницу.
Оттого-то он не пристал к
литературному движению, которое началось в последние годы его жизни. Напротив, он покарал это движение еще прежде, чем оно явилось господствующим в литературе, еще в то время, когда оно явилось только в обществе. Он гордо воскликнул в ответ на современные вопросы: «Подите прочь! какое мне
дело до вас!» и начал петь «Бородинскую годовщину» и отвечать «клеветникам России» знаменитыми стихами...
Женщины не остались равнодушными в общем
деле, и много прекрасных писем получил Загоскин от женщин, совершенно ему незнакомых: одним словом, он сделался знаменитостью, модным человеком, необходимостью обедов, балов, раутов и бесед с
литературным направлением, львом тогдашнего времени.
После нескольких соображений и колебаний он решил, что о
деле литературном должен иметь некоторое понятие книгопродавец, так как он все около, книг возится.
Она уже утомилась, она уже едва ли не считает свое
дело конченным, едва ли не, считает себя достойною венка за участие, оказанное общественным вопросам и новым деятелям
литературного обличения.
Повести г. Плещеева печатались во всех наших лучших журналах и были прочитываемы в свое время. Потом о них забывали. Толков и споров повести его никогда не возбуждали ни в публике, ни в
литературной критике: никто их не хвалил особенно, но и не бранил никто. Большею частью повесть прочитывали и оставались довольны; тем
дело и кончалось…
Но тут подвертывался Свитка с каким-нибудь
делом, с какими-нибудь наставлениями и инструкциями касательно будущих действий в Варшаве, то надо было брать из университета бумаги, писать прошение об определении в военную службу и отвозить все это к Бейгушу, то вдруг Свитка тащил его за чем-нибудь к Лесницкому или на «
литературный вечер», в «кружок» Офицерской улицы, то вдруг графиня Цезарина присылала сказать, что нынче она ждет к себе Хвалынцева обедать, и вот таким образом, глядишь,
день и промелькнул, а к Стрешневым все-таки не съезжено.
В пользу их то и
дело устраивались подписки, концерты, лекции,
литературные вечера, любительские спектакли, так что в средствах не было недостатка.
В самый
день этого счастливого, по мнению Бейгуша, решения он совершенно неожиданно получил небольшую записку от капитана Чарыковского, который приглашал его на нынешний вечер, отложив все текущие
дела и занятия, непременно явиться к назначенному часу, для весьма важных и экстренных совещаний, в Офицерскую улицу, в квартиру, занимаемую четырьмя слушателями академии генерального штаба, где обыкновенно собирался, под видом «
литературных вечеров», польский «военный кружок Петербурга».
В последующие
дни большинство
литературных органов восстали против «публичного поведения» знаменитого публициста: и в фельетонах, и в обозрениях внутренней политики, и в полемических статьях заговорили о его самовосхвалении, о его панегириках своему уму, о неприличии его тона и внешних приемов перед публикой.