Неточные совпадения
Зиму и лето вдвоем коротали,
В карточки больше играли они,
Скуку рассеять к сестрице езжали
Верст за двенадцать в хорошие дни.
Грозит беда великая
И в нынешнем
году:
Зима стояла лютая,
Весна стоит дождливая,
Давно бы сеять надобно,
А на полях — вода!
Знаком народу Фомушка:
Вериги двупудовые
По телу опоясаны,
Зимой и летом бос,
Бормочет непонятное,
А жить — живет по-божески...
В прошлом
году,
зимой — не помню, какого числа
и месяца, — быв разбужен в ночи, отправился я, в сопровождении полицейского десятского, к градоначальнику нашему, Дементию Варламовичу,
и, пришед, застал его сидящим
и головою то в ту, то в другую сторону мерно помавающим.
Княжне Кити Щербацкой было восьмнадцать
лет. Она выезжала первую
зиму. Успехи ее в свете были больше, чем обеих ее старших сестер,
и больше, чем даже ожидала княгиня. Мало того, что юноши, танцующие на московских балах, почти все были влюблены в Кити, уже в первую
зиму представились две серьезные партии: Левин
и, тотчас же после его отъезда, граф Вронский.
Но когда в нынешнем
году, в начале
зимы, Левин приехал в Москву после
года в деревне
и увидал Щербацких, он понял, в кого из трех ему действительно суждено было влюбиться.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в
зиму, ни в
лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках
и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате,
и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах
и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим
и носи добродетель в сердце»; вечный шарк
и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост;
и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Татьяна (русская душою,
Сама не зная почему)
С ее холодною красою
Любила русскую
зиму,
На солнце иней в день морозный,
И сани,
и зарею поздной
Сиянье розовых снегов,
И мглу крещенских вечеров.
По старине торжествовали
В их доме эти вечера:
Служанки со всего двора
Про барышень своих гадали
И им сулили каждый
годМужьев военных
и поход.
Ее прогулки длятся доле.
Теперь то холмик, то ручей
Остановляют поневоле
Татьяну прелестью своей.
Она, как с давними друзьями,
С своими рощами, лугами
Еще беседовать спешит.
Но
лето быстрое летит.
Настала осень золотая.
Природа трепетна, бледна,
Как жертва, пышно убрана…
Вот север, тучи нагоняя,
Дохнул, завыл —
и вот сама
Идет волшебница
зима.
В тот
год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь. Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли
и забор,
На стеклах легкие узоры,
Деревья в зимнем серебре,
Сорок веселых на дворе
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Всё ярко, всё бело кругом.
Но куклы даже в эти
годыТатьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был
и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
Но наше северное
лето,
Карикатура южных
зим,
Мелькнет
и нет: известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
— Я на это тебе только одно скажу: трудно поверить, чтобы человек, который, несмотря на свои шестьдесят
лет,
зиму и лето ходит босой
и, не снимая, носит под платьем вериги в два пуда весом
и который не раз отказывался от предложений жить спокойно
и на всем готовом, — трудно поверить, чтобы такой человек все это делал только из лени.
Знаю только то, что он с пятнадцатого
года стал известен как юродивый, который
зиму и лето ходит босиком, посещает монастыри, дарит образочки тем, кого полюбит,
и говорит загадочные слова, которые некоторыми принимаются за предсказания, что никто никогда не знал его в другом виде, что он изредка хаживал к бабушке
и что одни говорили, будто он несчастный сын богатых родителей
и чистая душа, а другие, что он просто мужик
и лентяй.
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас
и время-то короче становится. Бывало,
лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче
и не увидишь, как пролетят. Дни-то,
и часы все те же как будто остались; а время-то, за наши грехи, все короче
и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
На последнюю
зиму он приехать не мог, —
и вот мы видим его в мае месяце 1859
года, уже совсем седого, пухленького
и немного сгорбленного: он ждет сына, получившего, как некогда он сам, звание кандидата.
— Все такие мелкие интересы, вот что ужасно! Прежде я по
зимам жила в Москве… но теперь там обитает мой благоверный, мсьё Кукшин. Да
и Москва теперь… уж я не знаю — тоже уж не то. Я думаю съездить за границу; я в прошлом
году уже совсем было собралась.
В 55-м
году он повез сына в университет; прожил с ним три
зимы в Петербурге, почти никуда не выходя
и стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия.
— Расстригут меня — пойду работать на завод стекла, займусь изобретением стеклянного инструмента. Семь
лет недоумеваю: почему стекло не употребляется в музыке? Прислушивались вы
зимой, в метельные ночи, когда не спится, как стекла в окнах поют? Я, может быть, тысячу ночей слушал это пение
и дошел до мысли, что именно стекло, а не медь, не дерево должно дать нам совершенную музыку. Все музыкальные инструменты надобно из стекла делать, тогда
и получим рай звуков. Обязательно займусь этим.
В тот
год зима запоздала, лишь во второй половине ноября сухой, свирепый ветер сковал реку сизым льдом
и расцарапал не одетую снегом землю глубокими трещинами. В побледневшем, вымороженном небе белое солнце торопливо описывало короткую кривую,
и казалось, что именно от этого обесцвеченного солнца на землю льется безжалостный холод.
— Здравствуйте, — сказал Диомидов, взяв Клима за локоть. — Ужасный какой город, — продолжал он, вздохнув. — Еще
зимой он пригляднее, а
летом — вовсе невозможный. Идешь улицей,
и все кажется, что сзади на тебя лезет, падает тяжелое. А люди здесь — жесткие.
И — хвастуны.
Но поутру, лежа в постели, раскуривая первую папиросу, он подумал, что Дронов — полезное животное. Вот, например, он умеет доставать где-то замечательно вкусный табак. На новоселье подарил отличный пейзаж Крымова,
и, вероятно, он же посоветовал Таисье подарить этюд Жуковского — сосны, голубые тени на снегу. Пышное
лето, такая же пышная
зима.
В конце
зимы он поехал в Москву, выиграл в судебной палате процесс, довольный собою отправился обедать в гостиницу
и, сидя там, вспомнил, что не прошло еще двух
лет с того дня, когда он сидел в этом же зале с Лютовым
и Алиной, слушая, как Шаляпин поет «Дубинушку».
И еще раз показалось невероятным, что такое множество событий
и впечатлений уложилось в отрезок времени — столь ничтожный.
Мимо решетчатого забора в урочные часы раннего утра
и обеденной поры мелькает опять фигура «братца» с большим пакетом под мышкой, в резиновых галошах
зимой и летом.
Илья Иванович простер свою заботливость даже до того, что однажды, гуляя по саду, собственноручно приподнял, кряхтя
и охая, плетень
и велел садовнику поставить поскорей две жерди: плетень благодаря этой распорядительности Обломова простоял так все
лето,
и только
зимой снегом повалило его опять.
И нежные родители продолжали приискивать предлоги удерживать сына дома. За предлогами,
и кроме праздников, дело не ставало.
Зимой казалось им холодно,
летом по жаре тоже не годится ехать, а иногда
и дождь пойдет, осенью слякоть мешает. Иногда Антипка что-то сомнителен покажется: пьян не пьян, а как-то дико смотрит: беды бы не было, завязнет или оборвется где-нибудь.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую
и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул
и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода
и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом
и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб
и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул
и тратил по мелочи жизнь
и ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц
и омаров, осень
и зиму — положенными днями,
лето — гуляньями
и всю жизнь — ленивой
и покойной дремотой, как другие…
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене
и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по
годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за
зиму… У них
и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом
и выпьют!
В Лондоне в 1920
году,
зимой, на углу Пикадилли
и одного переулка, остановились двое хорошо одетых людей среднего возраста. Они только что покинули дорогой ресторан. Там они ужинали, пили вино
и шутили с артистками из Дрюриленского театра.
Мать его
и бабушка уже ускакали в это время за сто верст вперед. Они слегка
и прежде всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи детей, где
и как им жить; служить ли молодому человеку
и зимой жить в городе, а
летом в деревне — так настаивала Татьяна Марковна
и ни за что не соглашалась на предложение Марьи Егоровны — отпустить детей в Москву, в Петербург
и даже за границу.
В будни она ходила в простом шерстяном или холстинковом платье, в простых воротничках, а в воскресенье непременно нарядится,
зимой в шерстяное или шелковое,
летом в кисейное платье,
и держит себя немного важнее, особенно до обедни, не сядет где попало, не примется ни за домашнее дело, ни за рисование, разве после обедни поиграет на фортепиано.
Желает она в конце
зимы, чтоб весна скорей наступила, чтоб река прошла к такому-то дню, чтоб
лето было теплое
и урожайное, чтоб хлеб был в цене, а сахар дешев, чтоб, если можно, купцы давали его даром, так же как
и вино, кофе
и прочее.
— Ну, нет, не одно
и то же: какой-то англичанин вывел комбинацию, что одна
и та же сдача карт может повториться
лет в тысячу только… А шансы? А характеры игроков, манера каждого, ошибки!.. Не одно
и то же! А вот с женщиной биться
зиму и весну! Сегодня, завтра… вот этого я не понимаю!
Я узнал от смотрителя, однако ж, немного: он добавил, что там есть один каменный дом, а прочие деревянные; что есть продажа вина; что господа все хорошие
и купечество знатное; что
зимой живут в городе, а
летом на заимках (дачах), под камнем, «то есть камня никакого нет, — сказал он, — это только так называется»; что проезжих бывает мало-мало; что если мне надо ехать дальше, то чтоб я спешил, а то по Лене осенью ехать нельзя, а берегом худо
и т. п.
Пожалуй; но ведь это выйдет вот что: «Англия страна дикая, населена варварами, которые питаются полусырым мясом, запивая его спиртом; говорят гортанными звуками; осенью
и зимой скитаются по полям
и лесам, а
летом собираются в кучу; они угрюмы, молчаливы, мало сообщительны.
Про Корею пишут, что, от сильных холодов
зимой и от сильных жаров
летом, она бесплодна
и бедна.
Вот я думал бежать от русской
зимы и прожить два
лета, а приходится, кажется, испытать четыре осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю, в тропики придем в тамошнюю осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское
и английское, два Новые
года, два Крещенья. В английское Рождество была крайняя нужда в работе — своих рук недоставало: англичане
и слышать не хотят о работе в праздник. В наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять работать своих.
Два времени
года,
и то это так говорится, а в самом деле ни одного:
зимой жарко, а
летом знойно; а у вас там, на «дальнем севере», четыре сезона,
и то это положено по календарю, а в самом-то деле их семь или восемь.
Приезжаете на станцию, конечно в плохую юрту, но под кров, греетесь у очага, находите
летом лошадей,
зимой оленей
и смело углубляетесь, вслед за якутом, в дикую, непроницаемую чащу леса, едете по руслу рек, горных потоков, у подошвы гор или взбираетесь на утесы по протоптанным
и — увы! где романтизм? — безопасным тропинкам.
Сверх положенных, там в апреле является нежданное
лето, морит духотой, а в июне непрошеная
зима порошит иногда снегом, потом вдруг наступит зной, какому позавидуют тропики,
и все цветет
и благоухает тогда на пять минут под этими страшными лучами.
Вот вы видите, как теперь жарко; представьте, что в Индии такая
зима; про
лето нечего
и говорить; а наши, в этот жар, с раннего утра отправятся на охоту: чем, вы думаете, они подкрепят себя перед отъездом?
Первые содержат караул
и смотрят за благочинием; одного из них называют даже полицеймейстером; а вторые занимаются перевозкой пассажиров
и клади,
летом на лошадях, а
зимой на собаках.
Где я, о, где я, друзья мои? Куда бросила меня судьба от наших берез
и елей, от снегов
и льдов, от злой
зимы и бесхарактерного
лета? Я под экватором, под отвесными лучами солнца, на меже Индии
и Китая, в царстве вечного, беспощадно-знойного
лета. Глаз, привыкший к необозримым полям ржи, видит плантации сахара
и риса; вечнозеленая сосна сменилась неизменно зеленым бананом, кокосом; клюква
и морошка уступили место ананасам
и мангу.
Вообще
зима как-то не к лицу здешним местам, как не к лицу нашей родине
лето. Небо голубое, с тропическим колоритом, так
и млеет над головой; зелень свежа; многие цветы ни за что не соглашаются завянуть.
И всего продолжается холод один какой-нибудь месяц, много — шесть недель.
Зима не успевает воцариться
и, ничего не сделав, уходит.
Не забудьте, что по этим краям больших дорог мало, ездят все верхом
и зимой и летом, или дороги так узки, что запрягают лошадей гусем.
Но Аграфена Петровна доказала ему, что не было никакого резона до
зимы что-либо изменять в устройстве жизни;
летом квартиры никто не возьмет, а жить
и держать мебель
и вещи где-нибудь да нужно.
— Очень редко… Ведь мама никогда не ездит туда,
и нам приходится всегда тащить с собой папу. Знакомых мало, а потом приедешь домой, — мама дня три дуется
и все вздыхает.
Зимой у нас бывает бал… Только это совсем не то, что у Ляховских. Я в прошлом
году в первый раз была у них на балу, — весело, прелесть! А у нас больше купцы бывают
и только пьют…
— Ах, как это чувствительно
и… смешно. Веревкин справедливо говорит про вас, что вы влюбляетесь по сезонам: весной — шатенки,
зимой — брюнетки, осенью — рыжие, а так как я имею несчастье принадлежать к белокурым, то вы дарите меня своим сочувствием
летом.
Свадьба Веревкина состоялась в январе, а весной он уехал с Василием Назарычем на прииски. Привалов с братом Титом жил в Петербурге, где продолжал хлопоты по делу о заводах. Прошло
лето, наступила опять
зима,
и все кругом потонуло в глубоком снегу.
— Сколько
лет, сколько
зим! — сказала она, подавая Старцеву руку,
и было видно, что у нее тревожно билось сердце;
и пристально, с любопытством глядя ему в лицо, она продолжала: — Как вы пополнели! Вы загорели, возмужали, но в общем вы мало изменились.