Неточные совпадения
Дай оглянусь. Простите ж, сени,
Где дни мои текли в глуши,
Исполнены страстей и
лениИ снов задумчивой
души.
А ты, младое вдохновенье,
Волнуй мое воображенье,
Дремоту сердца оживляй,
В мой угол чаще прилетай,
Не дай остыть
душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоенье света,
В сем омуте, где с вами я
Купаюсь, милые друзья!
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации
ленью. Если на лицо набегала из
души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
— Больше, нежели вы предполагаете… Однако ж в сторону это. Второе мое занятие — это
лень. Вы не можете себе вообразить, вы, человек деятельный, вы, наш Немврод, сколько страшной, разнообразной деятельности представляет
лень. Вам кажется вот, что я, в халате, хожу бесполезно по комнате, иногда насвистываю итальянскую арию, иногда поплевываю, и что все это, взятое в совокупности, составляет то состояние
души, которое вы, профаны, называете праздностью.
А
лень, беззаботность и отсутствие всякого нравственного потрясения водворили в
душе его мир, которого Александр напрасно искал в Петербурге.
Тупое чувство какой-то
лени мешало Лунёву отвечать на слова товарища. Безразличным взглядом он рассматривал возбуждённое, насмешливое лицо Павла и чувствовал, что укоры не задевают его
души. Жёлтые волоски в усах и на подбородке Грачёва были как плесень на его худом лице, и Лунёв смотрел на них, равнодушно соображая...
Иванов. Все это правда, правда… Вероятно, я страшно виноват, но мысли мои перепутались,
душа скована какою-то
ленью, и я не в силах понимать себя. Не понимаю ни людей, ни себя… (Взглядывает на окно.) Нас могут услышать, пойдемте, пройдемся.
Он одевался небрежно, не стриг волос, — не из щегольства, а от
лени; любил поесть, любил поспать, но любил также хорошую книгу, горячую беседу и всей
душой ненавидел Пандалевского.
В груди что-то растет и
душит, как будто сердце пухнет, наливаясь нестерпимой жалостью к человеку, который не знает, куда себя девать, не находит себе дела на земле — может быть, от избытка сил, а не только от
лени и «рекрутского», рабьего озорства?
Началися толки рьяные,
Посреди села базар,
Бабы ходят словно пьяные,
Друг у дружки рвут товар.
Старый Тихоныч так божится
Из-за каждого гроша,
Что Ванюха только ежится:
«Пропади моя
душа!
Чтоб тотчас же очи лопнули,
Чтобы с места мне не встать,
Провались я!..» Глядь — и хлопнули
По рукам! Ну, исполать!
Не торговец — удивление!
Как божиться-то не
лень…
Молчание Степана всё более обижало Николая, в голове у него мелькали задорные, злые слова и мысли, но он понимал, что с этим человеком бесполезно говорить, да и
лень было двигать языком — тишина и жара вызывали сонное настроение; хотелось идти в огород, лечь там в тень, около бани, и лежать, глядя в чистое небо, где тают все мысли и откуда вливается в
душу сладкая спокойная пустота.
Случилось это летом, в знойный день.
По мостовой широкими клубами
Вилася пыль. От труб высоких тень
Ложилася на крышах полосами,
И пар с камней струился. Сон и
леньВполне Симбирском овладели; даже
Катилась Волга медленней и глаже.
В саду, в беседке темной и сырой,
Лежал полураздетый наш герой
И размышлял о тайне съединенья
Двух
душ, — предмет достойный размышленья.
Это уж, кажется, не слабая натура, носившая в себе задатки добра, но погибшая только вследствие своей
лени и слабости; это сильная, злодейская
душа, талантливая только на мерзости всякого рода.
И то погасло в
душе моей вместе с последним его лучом, так и не родившись, — от мертвости, от
лени, от запуганности.
— «Не знаю, а только плохо, фальшиво!» И такой умственно-неубедительный довод убеждает художника, потому что она высказала только то, что ему говорила его собственная художественная совесть, но что он хотел
задушить, заглушить в себе из
лени, из нежелания опять и опять перерабатывать неудавшееся место.
Злилась она, что всю ее, вместо протестующей добродетели, наполняли бессилие,
лень и пустота, как у пьяного, которому море по колено; лишь в глубине
души какой-то отдаленный кусочек злорадно поддразнивал: «Отчего же не уходишь?
Старому Городу, впрочем, и некогда или
лень заниматься рассуждениями, как и о чем страдала какая-нибудь скорбящая
душа.