Неточные совпадения
Несмотря
на те слова и выражения, которые я нарочно
отметил курсивом, и
на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове,
на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге
на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором
лежало это милое для него письмо.
На этом разговор кончился, и все разошлись. Я долго не мог заснуть:
лежа в кубрике, прислушиваясь к плеску воды и храпу матросов, я уснул около четырех, когда вахта сменилась. В это утро все проспали несколько дольше, чем всегда. День прошел без происшествий, которые стоило бы
отметить в их полном развитии. Мы шли при отличном ветре, так что Больт сказал мне...
Челюсть у него дрожала, говорил он тихо, невнятно. Стоял неподвижно и смотрел в лицо женщины исподлобья, взглядом робкого нищего. А она, сдвинув брови,
отмечала меру стиха легкими кивками головы, ее правая рука
лежала на камнях стены, левая теребила пуговицу кофты.
В ночь
на 4 сентября никто не спал, все мучились животами. Оттого, что мы ели все, что попадало под руки, желудки отказывались работать, появлялась тошнота и острые боли в кишечнике. Можно было подумать, что
на отмели устроен перевязочный пункт, где
лежали раненые, оглашая тайгу своими стонами. Я перемогал себя, но чувствовал, что делаю последние усилия.
Алексей Кирилович не был ни литературным деятелем, ни литературным приставником; но хотя
на его прямых обязанностях не
лежало исправление авторских мыслей, он, однако, усердно наблюдал за журналистикою, аккуратно
отмечал красным карандашиком все вольнодумные места, все неблагопристойные мысли и низводил
на эти места внимание влиятельных людей.