Неточные совпадения
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор,
в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены
кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова
лежала боком на подушке. Левину видны были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось спать, и я пошел
в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться на ее постели, на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна
лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась на край
кровати.
В комнате было темно, он
лежал на
кровати, закутавшись, как давеча,
в одеяло, под окном выл ветер.
Я
лежал на
кровати,
в незнакомой горнице, и чувствовал большую слабость.
Затем он вспомнил, как неудобно было
лежать в постели рядом с нею, — она занимала слишком много места, а
кровать узкая. И потом эта ее манера бережно укладывать груди
в лиф…
Он вошел не сразу. Варвара успела лечь
в постель,
лежала она вверх лицом, щеки ее опали, нос заострился; за несколько минут до этой она была согнутая, жалкая и маленькая, а теперь неестественно вытянулась, плоская, и лицо у нее пугающе строго. Самгин сел на стул у
кровати и, гладя ее руку от плеча к локтю, зашептал слова, которые казались ему чужими...
По ночам, волнуемый привычкой к женщине, сердито и обиженно думал о Лидии, а как-то вечером поднялся наверх
в ее комнату и был неприятно удивлен: на пружинной сетке
кровати лежал свернутый матрац, подушки и белье убраны, зеркало закрыто газетной бумагой, кресло у окна —
в сером чехле, все мелкие вещи спрятаны, цветов на подоконниках нет.
На другой день Андрея нашли преспокойно спящего
в своей постели, а под
кроватью лежало чье-то ружье и фунт пороху и дроби.
Они прошли через сени, через жилую избу хозяев и вошли
в заднюю комнатку,
в которой стояла
кровать Марка. На ней
лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка. На полке и на столе
лежало десятка два книг, на стене висели два ружья, а на единственном стуле
в беспорядке валялось несколько белья и платья.
В темном, холодном карцере не было ни
кровати, ни стола, ни стула, так что посаженный сидел или
лежал на грязном полу, где через него и на него бегали крысы, которых
в карцере было очень много и которые были так смелы, что
в темноте нельзя было уберечь хлеба.
Привалов пошел
в уборную, где царила мертвая тишина. Катерина Ивановна
лежала на
кровати, устроенной на скорую руку из старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно, с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него по лицу катились крупные слезы.
Во всяком случае, арестовали его подле нее, перед ней на коленях, она
лежала на
кровати, он простирал к ней руки и до того забыл все
в ту минуту, что не расслышал и приближения арестующих.
Алеша довел своего старца
в спаленку и усадил на
кровать. Это была очень маленькая комнатка с необходимою мебелью;
кровать была узенькая, железная, а на ней вместо тюфяка один только войлок.
В уголку, у икон, стоял налой, а на нем
лежали крест и Евангелие. Старец опустился на
кровать в бессилии; глаза его блестели, и дышал он трудно. Усевшись, он пристально и как бы обдумывая нечто посмотрел на Алешу.
В комнате,
в которой
лежал Федор Павлович, никакого особенного беспорядка не заметили, но за ширмами, у
кровати его, подняли на полу большой, из толстой бумаги, канцелярских размеров конверт с надписью: «Гостинчик
в три тысячи рублей ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а внизу было приписано, вероятно уже потом, самим Федором Павловичем: «и цыпленочку».
В задней комнате дома, сырой и темной, на убогой
кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой буркой вместо подушки,
лежал Чертопханов, уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми веками, с заостренным, но все еще красноватым носом над взъерошенными усами.
В шалаше, из которого вышла старуха, за перегородкою раненый Дубровский
лежал на походной
кровати. Перед ним на столике
лежали его пистолеты, а сабля висела
в головах. Землянка устлана и обвешана была богатыми коврами,
в углу находился женский серебряный туалет и трюмо. Дубровский держал
в руке открытую книгу, но глаза его были закрыты. И старушка, поглядывающая на него из-за перегородки, не могла знать, заснул ли он, или только задумался.
После ее приезда
в Москву вот что произошло со мной: я
лежал в своей комнате, на
кровати,
в состоянии полусна; я ясно видел комнату,
в углу против меня была икона и горела лампадка, я очень сосредоточенно смотрел
в этот угол и вдруг под образом увидел вырисовавшееся лицо Минцловой, выражение лица ее было ужасное, как бы одержимое темной силой; я очень сосредоточенно смотрел на нее и духовным усилием заставил это видение исчезнуть, страшное лицо растаяло.
Я летом
лежал в деревне
в кровати, и уже под утро вдруг все мое существо было потрясено творческим подъемом и сильный свет озарил меня.
Пахло здесь деревянным маслом и скипидаром.
В углу, на пуховиках огромной
кровати красного дерева,
лежал старший Ляпин и тяжело дышал.
Михей Зотыч
лежал у себя
в горнице на старой деревянной
кровати, покрытой войлоком. Он сильно похудел, изменился, а главное — точно весь выцвел.
В лице не было ни кровинки. Даже нос заострился, и глаза казались больше.
Больная
лежала в спальне на своей
кровати, со стиснутыми зубами и закатившимися глазами. Около нее стояла девочка-подросток и с умоляющим отчаянием посмотрела на доктора.
Она опять
лежала у себя
в спальне на
кровати и смеялась неизвестно чему.
У стола стоял господин
в очень истрепанном сюртуке (он уже снял пальто, и оно
лежало на
кровати) и развертывал синюю бумагу,
в которой было завернуто фунта два пшеничного хлеба и две маленькие колбасы.
Удивительным манером полшкипер как-то очень скоро Левшу нашел, только его еще на
кровать не уложили, а он
в коридоре на полу
лежал и жаловался англичанину.
В спальне возвышалась узкая
кровать под пологом из стародавней, весьма добротной полосатой материи; горка полинялых подушек и стеганое жидкое одеяльце
лежали на
кровати, а у изголовья висел образ Введение во храм Пресвятой Богородицы, тот самый образ, к которому старая девица, умирая одна и всеми забытая,
в последний раз приложилась уже хладеющими губами.
Комната Нюрочки помещалась рядом с столовой.
В ней стояли две
кровати, одна Нюрочкина, другая — Катри. Девочка, совсем раздетая,
лежала в своей постели и показалась Петру Елисеичу такою худенькой и слабой. Лихорадочный румянец разошелся по ее тонкому лицу пятнами, глаза казались темнее обыкновенного. Маленькие ручки были холодны, как лед.
Так точно, когда я перед самым выпуском
лежал в больнице, он как-то успел написать мелом на дощечке у моей
кровати...
В доме шептались, как при опасном больном. Няня обряжала нанятую для Лизаветы Егоровны комнату; сама Лиза молча
лежала на
кровати Евгении Петровны. У нее был лихорадочный озноб.
Один раз как-то без него я заглянул даже
в дедушкину комнату: она была пуста, все вещи куда-то вынесли, стояла только
в углу его скамеечка и
кровать с веревочным переплетом, посредине которого
лежал тонкий лубок, покрытый войлоком, а на войлоке спали поочередно который-нибудь из чтецов псалтыря.
В нумерах пахло прокислым и затхлым; загаженные мухами окна растворялись с трудом; на
кровати, вместо тюфяка,
лежал замасленный и притоптанный блин.
И действительно,
в то самое время, как между Марьей Петровной и Митенькой происходила описанная выше сцена, Сенечка
лежал на
кровати в Петенькиной комнате и, несмотря на ощущаемую
в желудке тяжесть, никак-таки не мог сомкнуть глаза свои.
Зайдя
в комнату, он бегло окинул прищуренными глазами всю жалкую обстановку Ромашова. Подпоручик, который
в это время
лежал на
кровати, быстро вскочил и, краснея, стал торопливо застегивать пуговицы тужурки.
Придя к себе, Ромашов, как был,
в пальто, не сняв даже шашки, лег на
кровать и долго
лежал, не двигаясь, тупо и пристально глядя
в потолок. У него болела голова и ломило спину, а
в душе была такая пустота, точно там никогда не рождалось ни мыслей, ни вспоминаний, ни чувств; не ощущалось даже ни раздражения, ни скуки, а просто
лежало что-то большое, темное и равнодушное.
Назанский был, по обыкновению, дома. Он только что проснулся от тяжелого хмельного сна и теперь
лежал на
кровати в одном нижнем белье, заложив руки под голову.
В его глазах была равнодушная, усталая муть. Его лицо совсем не изменило своего сонного выражения, когда Ромашов, наклоняясь над ним, говорил неуверенно и тревожно...
Сидя
в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с диваном,
кроватью, столом, на котором
лежат бумаги, стенными часами и образом, перед которым горит лампадка, глядя на эти признаки жилья и на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми
в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился на себя, и ему хотелось опасности, чтобы снова испытать себя.
На железной
кровати, стоявшей под главным ковром, с изображенной на нем амазонкой,
лежало плюшевое ярко-красное одеяло, грязная прорванная кожаная подушка и енотовая шуба; на столе стояло зеркало
в серебряной раме, серебряная ужасно грязная щетка, изломанный, набитый масляными волосами роговой гребень, серебряный подсвечник, бутылка ликера с золотым красным огромным ярлыком, золотые часы с изображением Петра I, два золотые перстня, коробочка с какими-то капсюлями, корка хлеба и разбросанные старые карты, и пустые и полные бутылки портера под
кроватью.
Учить лекции и делать чертежи приходилось
в спальне, сидя боком на
кровати и опираясь локтями на ясеневый шкафчик, где
лежали обувь и туалетные принадлежности.
Часу
в восьмом вечера (это именно
в то самое время, когда нашисобрались у Эркеля, ждали Петра Степановича, негодовали и волновались) Шатов, с головною болью и
в легком ознобе,
лежал, протянувшись, на своей
кровати,
в темноте, без свечи; мучился недоумением, злился, решался, никак не мог решиться окончательно и с проклятием предчувствовал, что всё это, однако, ни к чему не поведет.
Больной помещался
в самой большой и теплой комнате. Когда к нему вошли,
в сопровождении Углаковых, наши дамы, он, очень переменившийся и похудевший
в лице,
лежал покрытый по самое горло одеялом и приветливо поклонился им, приподняв немного голову с подушки. Те уселись: Муза Николаевна — совсем около
кровати его, а Сусанна Николаевна —
в некотором отдалении.
Она
лежала на широкой
кровати, положив под щеку маленькие ладошки, сложенные вместе, тело ее спрятано под покрывалом, таким же золотистым, как и все
в спальне, темные волосы, заплетенные
в косу, перекинувшись через смуглое плечо,
лежали впереди ее, иногда свешиваясь с
кровати на пол.
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не читали ее, но, посмотрев картинки, складывали на шкаф
в спальне, а
в конце года переплетали и прятали под
кровать, где уже
лежали три тома «Живописного обозрения». Когда я мыл пол
в спальне, под эти книги подтекала грязная вода. Хозяин выписывал газету «Русский курьер» и вечерами, читая ее, ругался...
Убранство
в доме Ахиллы тоже было чисто казацкое:
в лучшей половине этого помещения, назначавшейся для самого хозяина, стоял деревянный диван с решетчатою спинкой; этот диванчик заменял Ахилле и
кровать, и потому он был застлан белою казацкою кошмой, а
в изголовье
лежал чеканенный азиатский седельный орчак, к которому была прислонена маленькая блинообразная подушка
в просаленной китайчатой наволочке.
В этом удобном состоянии духа она приехала домой, прошла ряд пустых богатых покоев, разделась, легла
в постель и, почувствовав, что ей будто холодно, протянула руку к пледу, который
лежал свернутый на табурете у ее
кровати.
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув карты под подушку, он прибавил: — вот на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я родила: вот мой сын…» На большой пуховой подушке, тоже
в щегольской наволочке, под кисейным, на розовом атласе, одеяльцем
в самом деле
лежал новорожденный, крепкий мальчик; возле
кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
Ровно
в шесть часов вечера приехал добродушный немец
в Голубиную Солободку, к знакомому домику; не встретив никого
в передней,
в зале и гостиной, он хотел войти
в спальню, но дверь была заперта; он постучался, дверь отперла Катерина Алексевна; Андрей Михайлыч вошел и остановился от изумления: пол был устлан коврами; окна завешены зелеными шелковыми гардинами; над двуспальною
кроватью висел парадный штофный занавес;
в углу горела свечка, заставленная книгою; Софья Николавна
лежала в постели, на подушках
в парадных же наволочках, одетая
в щегольской, утренний широкий капот; лицо ее было свежо, глаза блистали удовольствием.
Сон не умирил его духа, не разгладил морщин на крутом его лбе; мрачен сидел он несколько времени поперек своей
кровати и вдруг крикнул: «Мазан!..» Мазан давно
лежал на двери, смотрел
в щелку и, по обыкновению, сопел без милосердия.
Впрочем, Алексей Степаныч не чувствовал ни страху, ни отвращения; для него это была не новость, и сначала его даже забавляли и стук, и возня, и дерзкие прыжки этих противных животных, а потом он даже заснул, с подставкой
в руках,
лежа поперек
кровати; но Софья Николавна беспрестанно его будила, и только по восхождении солнца, когда неприятель скрылся
в свои траншеи, заснула бедная женщина.
Хата была пуста.
В ней господствовал тот печальный, грязный беспорядок, который всегда остается после поспешного выезда. Кучи сора и тряпок
лежали на полу, да
в углу стоял деревянный остов
кровати…
Сам Белецкий, хорошенький, чистенький,
лежал в одном белье на
кровати и читал Les trois mousquetaires.
Сам дядя Ерошка
лежал навзничь на коротенькой
кровати, устроенной между стеной и печкой,
в одной рубашке, и, задрав сильные ноги на печку, колупал толстым пальцем струпы на руках, исцарапанных ястребом, которого он вынашивал без перчатки.