Неточные совпадения
Притом их связывало
детство и школа — две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые
в семействе Обломова на немецкого мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и
в физическом и
в нравственном отношении, а наконец, и более всего,
в основании натуры Обломова
лежало чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца.
Как хорошо… И как печально. Мне вспоминается
детство и деревня Коляновских… Точно прекрасное облако на светлой заре
лежит в глубине души это воспоминание… Тоже деревня, только совсем другая… И другие люди, и другие хаты, и как-то по — иному светились огни… Доброжелательно, ласково… А здесь…
Детство часто беспечно проходит мимо самых тяжелых драм, но это не значит, что оно не схватывает их чутким полусознанием. Я чувствовал, что
в душе моего приятеля есть что-то, что он хранит про себя… Все время дорогой он молчал, и на лбу его
лежала легкая складка, как тогда, когда он спрашивал о порке.
И
в детстве так же, как теперь, сквозь редкие деревья виден был весь двор, залитый лунным светом, так же были таинственны и строги тени, так же среди двора
лежала черная собака и открыты были настежь окна у приказчиков.
На другой день он долго не решался выйти из дома,
лежал в постели, глядя
в потолок; перед ним плавало свинцовое лицо Саши с тусклыми глазами и венцом красных прыщей на лбу. Это лицо сегодня напоминало ему
детство и зловещую луну,
в тумане, над болотом.
Но все меньше спал Саша, охваченный острым непреходящим волнением, от которого начиналось сердцебиение, как при болезни, и желтая тошнота, как тревога предчувствия, делала грудь мучительно и страшно пустою; и уже случалось, что по целым ночам Саша
лежал в бессоннице и, как
в детстве, слушал немолчный гул дерев.
Дело прошлое, и теперь бы я затруднился определить, что, собственно,
в ней было такого необыкновенного, что мне так понравилось
в ней, тогда же за обедом для меня все было неотразимо ясно; я видел женщину молодую, прекрасную, добрую, интеллигентную, обаятельную, женщину, какой я раньше никогда не встречал; и сразу я почувствовал
в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то
в детстве,
в альбоме, который
лежал на комоде у моей матери.
Между тем
в описываемый нами день на ее лице
лежала печать тяжелой серьезной думы. Она полулежала
в кресле, то открывая, то снова закрывая свои прекрасные глаза. Картины прошлого неслись перед ней, годы ее
детства и юности восстали перед ее духовным взором. Смутные дни, только что пережитые ею
в Петербурге, напоминали ей вещий сон ее матери — императрицы Екатерины Алексеевны. Это и дало толчок воспоминаниям.
Сомкнула ли глаза? то же самое неземное существо, которого видела
в сонных грезах
детства, то самое, только с очами, с улыбкою немчина,
лежит у ног ее, сложив белые крылья.
Проходит еще полчаса
в тишине и спокойствии… «Нива»
лежит уже на диване, и Павел Васильич, подняв вверх палец, читает наизусть латинские стихи, которые он выучил когда-то
в детстве. Степа глядит на его палец с обручальным кольцом, слушает непонятную речь и дремлет; трет кулаками глаза, а они у него еще больше слипаются.