Неточные совпадения
Он вышел на берег реки, покрытой серой чешуей
ледяного «сала». Вода, прибывая, тихонько терлась о засоренный берег, поскрипывал руль небольшой баржи, покачивалась ее мачта, и где-то близко ритмически стонали невидимые
люди...
Если днем все улицы были запружены народом, то теперь все эти тысячи
людей сгрудились в домах, с улицы широкая ярмарочная волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в окнах, сквозь
ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся дверей вырывались белые клубы пара, вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
Ведьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то что была тепло одета; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя в такое положение, как
человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по
ледяной покатой горе, и прямо в трубу.
Но вы не будете там жить:
Тот климат вас убьет!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперед!
Ах! вам ли жить в стране такой,
Где воздух у
людейНе паром — пылью
ледянойВыходит из ноздрей?
Где мрак и холод круглый год,
А в краткие жары —
Непросыхающих болот
Зловредные пары?
Да… Страшный край! Оттуда прочь
Бежит и зверь лесной,
Когда стосуточная ночь
Повиснет над страной…
— Ишь,
ледяной водой моют, — заметил Кишкин тоном опытного приискового
человека. — Что бы казарму поставить да тепленькой водицей промывку сделать, а то пески теперь смерзлись…
Верите ли вы в то, что вы умрете? Да,
человек смертен, я —
человек: следовательно… Нет, не то: я знаю, что вы это знаете. А я спрашиваю: случалось ли вам поверить в это, поверить окончательно, поверить не умом, а телом, почувствовать, что однажды пальцы, которые держат вот эту самую страницу, — будут желтые,
ледяные…
«Да, — сказал я, —
люди обокрали мою душу…» Тут я заговорил о моей любви, о мучениях, о душевной пустоте… я начал было увлекаться и думал, что повесть моих страданий растопит
ледяную кору, что еще в глазах его не высохли слезы…
Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными
людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов, братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя), московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний,
ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
Но, как ни искушены были эти моряки в историях о плавающих бутылках, встречаемых ночью
ледяных горах, бунтах экипажей и потрясающих шквалах, я увидел, что им неизвестна история «Марии Целесты», а также пятимесячное блуждание в шлюпке шести
человек, о котором писал М. Твен, положив тем начало своей известности.
Теперь другое дело, теперь он жадно ловил каждое слово богобоязливой старухи, как умирающий от жажды глотает капли падаюшего дождя, и под ласковым сочувствующим взглядом другого
человека эта
ледяная глыба греха подалась…
И я покинул всё, с того мгновенья,
Всё: женщин и любовь, блаженство юных лет,
Мечтанья нежные и сладкие волненья,
И в свете мне открылся новый свет,
Мир новых, странных ощущений,
Мир обществом отверженных
людей,
Самолюбивых дум и
ледяных страстей
И увлекательных мучений.
Тюремщик отворил дубовую дверь, окованную железом, и они вошли в просторную комнату с одним окном. В ней стояли две кровати, небольшой стол и несколько стульев. На одном из них сидел
человек лет за тридцать, в синем сюртуке. Лицо его было бледно, усталость и совершенное изнурение сил ясно изображались на впалых щеках его; но взор его был спокоен и все черты лица выражали какое-то
ледяное равнодушие и даже бесчувственность.
Я — не плакал, только — помню — точно
ледяным ветром охватило меня. Ночью, сидя на дворе, на поленнице дров, я почувствовал настойчивое желание рассказать кому-нибудь о бабушке, о том, какая она была сердечно-умная, мать всем
людям. Долго носил я в душе это тяжелое желание, но рассказать было некому, так оно, невысказанное, и перегорело.
Май, окно открыто… ночь в саду тепло цветами дышит… яблони — как девушки к причастию идут, голубые в серебре луны. Сторож часы бьёт, и кричит в тишине медь, обиженная ударами, а
человек предо мной сидит с
ледяным лицом и спокойно плетёт бескровную речь; вьются серые, как пепел, слова, обидно и грустно мне — вижу фольгу вместо золота.
Мир безобразных, странных ощущений,
Мир обществом отвергнутых
людей,
Самолюбивых дум и
ледяных страстей
И увлекательных мучений!
Ну да ведь
человек не старый, кровь в жилах не
ледяная…
Гордый
человек точно обрастает
ледяной корой. Сквозь кору эту нет хода никакому доброму чувству.
Огромная, крытая ковром столовая с длинными столами и с диванами по бортам, помещавшаяся в кормовой рубке, изящный салон, где стояло пианино, библиотека, курительная, светлые, поместительные пассажирские каюты с ослепительно чистым постельным бельем, ванны и души, расторопная и внимательная прислуга, обильные и вкусные завтраки и обеды с хорошим вином и
ледяной водой, лонгшезы и столики наверху, над рубкой, прикрытой от палящих лучей солнца тентом, где пассажиры, спасаясь от жары в каютах, проводили большую часть времени, — все это делало путешествие на море более или менее приятным, по крайней мере для
людей, не страдающих морской болезнью при малейшей качке.
Усталый пессимистический взгляд, недоверие к загадке жизни,
ледяное «нет» отвращения к жизни — это вовсе не признаки самых злых веков человеческого рода; они выступают, скорее, на свет, когда приходит болезненная изнеженность и оморализованность, вследствие которых животное «
человек» научается в конце концов стыдиться всех своих инстинктов.
Ночью небо заволокло тучами и пошел сильный дождь, а к утру ударил мороз. Вода, выпавшая на землю, тотчас замерзла. Плавник и камни на берегу моря, трава на лугах и сухая листва в лесу — все покрылось
ледяною корою.
Люди сбились в юрту и грелись у огня. Ветер был неровный, порывистый. Он срывал корье с крыши и завевал дым обратно в помещение. У меня и моих спутников разболелись глаза.
Живой
человек… почти в моих глазах…
ледяная кукла!..
Время летело со своею
ледяною бесстрастностью, не обращая никакого внимания ни на комедии, ни на трагедии, ни на трагикомедии, совершающиеся среди
людей, ни на их печали и радости.
Свету даже не было видно, все костры да костры, и это невольно действовало на расположение духа
людей. Они приуныли и стали с нетерпением ожидать, когда земля наконец сбросит свои
ледяные оковы.
Рассказывали также об игрище, которое готовили в Питере, о диковинных
людях, похожих на зверей, привезенных туда, о слонах, верблюдах, ослах и прочих разнородных животных, на которых будут возиться эти
люди по городу, и даже о
ледяном доме, о котором молва успела уже прокрасться в одни сутки из дворца в хижины.
Поутру была оттепель, отчего пострадал было несколько
ледяной дом; но к вечеру погода разыгралась, как в веселый час расшучивается злой и сильный
человек, — то щелкала по носу градиной, то резала лицо ветром, то хлопками слепила очи.
«Мне все известно, — писала она, — все: и предложение государыни, и любовь к тебе жены, и отношения твои к ней. Не хочу быть причиною твоего несчастия. В сердце моем отыскала я средства помочь всему… Но я сама должна с тобою переговорить… тайну мою не доверяю ни бумаге, ни
людям. Будь у
ледяного дома к стороне набережной, в 12 часов ночи, Теперь никто… не помешает…»
Еще два-три ушата, и нельзя было признать
человека под
ледяною безобразною статуей. Она стала на страже колодца. Солнце, выплыв из морозной мглы, вспыхнуло на миг, как будто негодуя на совершенное злодеяние, и опять скрылось во мгле.