Неточные совпадения
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару и
лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля,
скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов, которые она
скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
— Mon ami, [Друг мой,] —
сказала Лидия Ивановна, осторожно, чтобы не шуметь, занося складки своего шелкового платья и в возбуждении своем называя уже Каренина не Алексеем Александровичем, a «mon ami», — donnez lui la main. Vous voyez? [дайте ему руку. Видите?] Шш! — зашикала она на вошедшего опять
лакея. — Не принимать.
— Поди узнай, что такое, —
сказала она и с спокойною готовностью на всё, сложив руки на коленах, села на кресло.
Лакей принес толстый пакет, надписанный рукою Алексея Александровича.
— Петр, останови карету. Я еду в Петербург, —
сказал он
лакею.
— То есть вы хотите
сказать, что грех мешает ему? —
сказала Лидия Ивановна. — Но это ложное мнение. Греха нет для верующих, грех уже искуплен. Pardon, — прибавила она, глядя на опять вошедшего с другой запиской
лакея. Она прочла и на словах ответила: «завтра у Великой Княгини,
скажите». — Для верующего нет греха, — продолжала она разговор.
В то время как она входила,
лакей Вронского с расчесанными бакенбардами, похожий на камер-юнкера, входил тоже. Он остановился у двери и, сняв фуражку, пропустил ее. Анна узнала его и тут только вспомнила, что Вронский вчера
сказал, что не приедет. Вероятно, он об этом прислал записку.
— А, они уже приехали! —
сказала Анна, глядя на верховых лошадей, которых только что отводили от крыльца. — Не правда ли, хороша эта лошадь? Это коб. Моя любимая. Подведи сюда, и дайте сахару. Граф где? — спросила она у выскочивших двух парадных
лакеев. — А, вот и он! —
сказала она, увидев выходившего навстречу ей Вронского с Весловским.
Пожалуйста, нам чаю в маленькую гостиную, —
сказала она, как всегда прищуривая глаза при обращении к
лакею.
— Убирайся, —
сказал Вронский, надевавший подаваемый
лакеем сюртук.
— Та перемена, которая произошла в нем, не может ослабить его чувства любви к ближним; напротив, перемена, которая произошла в нем, должна увеличить любовь. Но я боюсь, что вы не понимаете меня. Не хотите ли чаю? —
сказала она, указывая глазами на
лакея, подавшего на подносе чай.
— Не обращайте внимания, —
сказала Лидия Ивановна и легким движением подвинула стул Алексею Александровичу. — Я замечала… — начала она что-то, как в комнату вошел
лакей с письмом. Лидия Ивановна быстро пробежала записку и, извинившись, с чрезвычайною быстротой написала и отдала ответ и вернулась к столу. — Я замечала, — продолжала она начатый разговор, — что Москвичи, в особенности мужчины, самые равнодушные к религии люди.
Получив от
лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же собрался ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он приехал в Москву. От брата Левин поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему
сказали, что он может застать Кити.
Она слышала, снимая верхнее платье в передней, как
лакей, выговаривавший даже р как камер-юнкер,
сказал: «от графа княгине» и передал записку.
― Это в том же роде, как: «я этого-то и терпеть не могу!» Ты знаешь? ― спросил Степан Аркадьич. — Ах, это прелесть! Подай еще бутылку, ―
сказал он
лакею и начал рассказывать.
— О, нет, это далеко! Лучше в угловой, мы больше будем видеться. Ну, пойдем, —
сказала Анна, дававшая вынесенный ей
лакеем сахар любимой лошади.
«Впрочем, это дело кончено, нечего думать об этом»,
сказал себе Алексей Александрович. И, думая только о предстоящем отъезде и деле ревизии, он вошел в свой нумер и спросил у провожавшего швейцара, где его
лакей; швейцар
сказал, что
лакей только что вышел. Алексей Александрович велел себе подать чаю, сел к столу и, взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия.
— Две телеграммы, —
сказал вернувшийся
лакей, входя в комнату. — Извините, ваше превосходительство, я только что вышел.
— Ну, и тем лучше для него, —
сказал Вронский улыбаясь. — А, ты здесь, — обратился он к высокому старому
лакею матери, стоявшему у двери, — войди сюда.
Лакей, не оборачиваясь, бормотал что-то про себя, развязывая чемодан. Максим Максимыч рассердился; он тронул неучтивца по плечу и
сказал: — Я тебе говорю, любезный…
Лакей мой
сказал мне, что заходил Вернер, и подал мне две записки: одну от него, другую… от Веры.
Я до вечера просидел дома, запершись в своей комнате. Приходил
лакей звать меня к княгине, — я велел
сказать, что болен.
— Фемистоклюс! —
сказал Манилов, обратившись к старшему, который старался освободить свой подбородок, завязанный
лакеем в салфетку.
— Все
скажу, все
скажу! — проговорил
лакей. — Нехорошо, ваше сиятельство! — прибавил он особенно выразительно в то время, как мы входили в залу, и пошел с салопами к ларю.
— Ваше сиятельство, —
сказал лакей, входя в переднюю, — Филипп спрашивает: куда вы кнут изволили деть?
— Филипп говорит, что и на фонаре нет, а вы
скажите лучше, что взяли да потеряли, а Филипп будет из своих денежек отвечать за ваше баловство, — продолжал, все более и более воодушевляясь, раздосадованный
лакей.
Фразу
сказал министр с лицом солидного
лакея первоклассной гостиницы, он
сказал ее нахмурив лицо и тоном пророка.
Когда принесли два подноса различной еды на тарелках, сковородках, в сотейниках, она, посмотрев на все глазами знатока,
сказала лакею...
Лет тридцать тому назад было это: сижу я в ресторане, задумался о чем-то, а
лакей, остроглазый такой, молоденький, пристает: “Что прикажете подать?” — “Птичьего молока стакан!” — “Простите, говорит, птичье молоко все вышло!” Почтительно
сказал, не усмехнулся.
Дружеским тоном он
сказал молодому
лакею...
Самгин повел ее в «Эрмитаж»; стол она выбрала среди зала на самом видном месте, а когда
лакей подал карту,
сказала ему с обаятельнейшей улыбкой, громко...
И
сказал иконописному старику-лакею...
В жизнь Самгина бесшумно вошел Миша. Он оказался исполнительным
лакеем, бумаги переписывал не быстро, но четко, без ошибок, был молчалив и смотрел в лицо Самгина красивыми глазами девушки покорно, даже как будто с обожанием. Чистенький, гладко причесанный, он сидел за маленьким столом в углу приемной, у окна во двор, и, приподняв правое плечо, засевал бумагу аккуратными, круглыми буквами. Попросил разрешения читать книги и, получив его, тихо
сказал...
— Люблю
лакеев, —
сказала Алина неприлично громко. — В наше время только они умеют служить женщине рыцарски. Слушай — где Макаров?
— Да даром, —
сказал Захар, не обратив опять никакого внимания на слова перебившего его
лакея, — нога еще и доселева не зажила: все мажет мазью; пусть-ка его!
— Ну, что ж? Это добрый барин, коли все ругается! —
сказал один
лакей, медленно, со скрипом открывая круглую табакерку, и руки всей компании, кроме Захаровых, потянулись за табаком. Началось всеобщее нюханье, чиханье и плеванье.
Доктор старался не смотреть на Нила Андреича, а если смотрел, то так же, как и
лакеи, «любопытно». Он торопился, и когда Тычков предложил ему позавтракать, он
сказал, что зван на «фриштик» к Бережковой, у которой будет и его превосходительство, и все, и что он видел, как архиерей прямо из собора уже поехал к ней, и потому спешит… И уехал, прописав Нилу Андреичу диету и покой.
— А ведь действительно, Татьяна Павловна
сказала мне новое, — твердо обернулся я наконец к Версилову, — ведь действительно я настолько
лакей, что никак не могу удовлетвориться только тем, что Версилов не отдал меня в сапожники; даже «права» не умилили меня, а подавай, дескать, мне всего Версилова, подавай мне отца… вот чего потребовал — как же не
лакей?
Покажись ты мне хоть разочек теперь, приснись ты мне хоть во сне только, чтоб только я
сказал тебе, как люблю тебя, только чтоб обнять мне тебя и поцеловать твои синенькие глазки,
сказать тебе, что я совсем тебя уж теперь не стыжусь, и что я тебя и тогда любил, и что сердце мое ныло тогда, а я только сидел как
лакей.
Катерина Николаевна сходила вниз, в своей шубе, и рядом с ней шел или, лучше
сказать, вел ее высокий стройный офицер, в форме, без шинели, с саблей; шинель нес за ним
лакей.
Я было бросился в ее комнаты, но
лакей на дороге
сказал мне, что Катерина Николаевна уже вышла и садится в карету.
— Сию минуту подадут, ваше сиятельство, —
сказал Степан, доставая из буфета, уставленного серебряными вазами, большую разливательную ложку и кивая красавцу-лакею с бакенбардами, который сейчас же стал оправлять рядом с Мисси нетронутый прибор, покрытый искусно сложенной крахмаленной с торчащим гербом салфеткой.
Но Нехлюдов остался тверд, и в то время, как
лакей и швейцар подскакивали к Нехлюдову, подавая ему пальто и палку и отворяли дверь, у которой снаружи стоял городовой, он
сказал, что никак не может теперь.
— Мистицизм без поэзии — суеверие, а поэзия без мистицизма — проза, —
сказала она, печально улыбаясь и не спуская взгляда с
лакея, который расправлял гардину.
— Пожалуйста, Филипп, опустите эту гардину, —
сказала она, указывая глазами на гардину окна, когда на звонок ее вошел красавец
лакей.
— Дело после; что прикажешь — всё сделаю, — говорил Масленников, проходя с Нехлюдовым через залу. — Доложите генеральше, что князь Нехлюдов, — на ходу
сказал он
лакею.
Лакей иноходью, обгоняя их, двинулся вперед. — Vous n’avez qu’à ordonner. [Тебе стоит только приказать.] Но жену повидай непременно. Мне и то досталось за то, что я тот раз не привел тебя.
Наталья Ивановна ничего не
сказала. Аграфена Петровна вопросительно глядела на Наталью Ивановну и покачивала головой. В это время из дамской комнаты вышло опять шествие. Тот же красавец-лакей Филипп и швейцар несли княгиню. Она остановила носильщиков, подманила к себе Нехлюдова и, жалостно изнывая, подала ему белую в перстнях руку, с ужасом ожидая твердого пожатия.
— Ну, хорошо, я попытаюсь сделать, —
сказала она и легко вошла в мягко капитонированную коляску, блестящую на солнце лаком своих крыльев, и раскрыла зонтик.
Лакей сел на козлы и дал знак кучеру ехать. Коляска двинулась, но в ту же минуту она дотронулась зонтиком до спины кучера, и тонкокожие красавицы, энглизированные кобылы, поджимая затянутые мундштуками красивые головы, остановились, перебирая тонкими ногами.
— Вы знаете, отчего барон — Воробьев? —
сказал адвокат, отвечая на несколько комическую интонацию, с которой Нехлюдов произнес этот иностранный титул в соединении с такой русской фамилией. — Это Павел за что-то наградил его дедушку, — кажется, камер-лакея, — этим титулом. Чем-то очень угодил ему. — Сделать его бароном, моему нраву не препятствуй. Так и пошел: барон Воробьев. И очень гордится этим. А большой пройдоха.
— Нельзя, —
сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив свое возражение. — Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не работают, не пашут, — господа,
лакеи, повара, чиновники, писцы, все городские люди, — возьмут свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется земля. А у тех, которые на своей доле, опять народится народ, а земля уже разобрана. Опять богачи заберут в руки тех, кому земля нужна.
Все городские красавицы.] —
сказал он, подставляя и несколько приподнимая свои военные плечи под подаваемую ему его же великолепным с золотыми галунами
лакеем шинель.