Неточные совпадения
Я был уверен, что
купить для нее новую книгу вместо
старой было не пустое и не излишнее дело, и это именно так и было: когда я опустил руку в карман, рубль был снова на своем месте.
Самгин возвратился в номер, думая, что сейчас же надо ехать
покупать цинковый гроб Варавке и затем — на вокзал, в
Старую Руссу.
Купив у букиниста набережной Сены
старую солидную книгу «Париж» Максима дю Кан, приятеля Флобера, по утрам читал ее и затем отправлялся осматривать «
старый Париж».
— Увезли? — спросил он, всматриваясь в лицо Самгина. — А я вот читаю отечественную прессу. Буйный бред и либерально-интеллигентские попытки заговорить зубы зверю. Существенное — столыпинские хутора и поспешность промышленников как можно скорее продать всё, что хочет
купить иностранный капитал. А он — не дремлет и прет даже в текстиль, крепкое московское дело. В общем — балаган. А вы —
постарели, Самгин.
То и дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла. Девкам дает
старые платья, велит держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним
покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
Я решился
купить у
старой негритянки (я всегда, где можно, отдаю предпочтение дамам) всю корзину апельсинов.
Отцу моему досталось Васильевское, большое подмосковное именье в Рузском уезде. На следующий год мы жили там целое лето; в продолжение этого времени Сенатор
купил себе дом на Арбате; мы приехали одни на нашу большую квартиру, опустевшую и мертвую. Вскоре потом и отец мой
купил тоже дом в
Старой Конюшенной.
— И куда такая пропасть выходит говядины? Покупаешь-покупаешь, а как ни спросишь — все нет да нет… Делать нечего, курицу зарежь… Или лучше вот что: щец с солониной свари, а курица-то пускай походит… Да за говядиной в Мялово сегодня же пошлите, чтобы пуда два… Ты смотри у меня,
старый хрыч. Говядинка-то нынче кусается… четыре рублика (ассигнациями) за пуд… Поберегай, не швыряй зря. Ну, горячее готово; на холодное что?
Один из посетителей шмаровинских «сред», художник-реставратор, возвращался в одно из воскресений с дачи и прямо с вокзала, по обыкновению, заехал на Сухаревку, где и
купил великолепную
старую вазу, точь-в-точь под пару имеющейся у него.
Крыштанович уверенным шагом повел меня мимо прежней нашей квартиры. Мы прошли мимо
старой «фигуры» на шоссе и пошли прямо. В какой-то маленькой лавочке Крыштанович
купил две булки и кусок колбасы. Уверенность, с какой он делал эту покупку и расплачивался за нее серебряными деньгами, тоже импонировала мне: у меня только раз в жизни было пятнадцать копеек, и когда я шел с ними по улице, то мне казалось, что все знают об этой огромной сумме и кто-нибудь непременно затевает меня ограбить…
Другой вопрос, который интересовал
старого мельника, был тот, где устроить рынок. Не
покупать же хлеб в Заполье, где сейчас сосредоточивались все хлебные операции. Один провоз съест. Мелкие торжки, положим, кое-где были, но нужно было выбрать из них новин пункт. Вот в Баклановой по воскресеньям бывал подвоз хлеба, и в других деревнях.
— Это она второй раз запивает, — когда Михайле выпало в солдаты идти — она тоже запила. И уговорила меня, дура
старая,
купить ему рекрутскую квитанцию. Может, он в солдатах-то другим стал бы… Эх вы-и… А я скоро помру. Значит — останешься ты один, сам про себя — весь тут, своей жизни добытчик — понял? Ну, вот. Учись быть самому себе работником, а другим — не поддавайся! Живи тихонько, спокойненько, а — упрямо! Слушай всех, а делай как тебе лучше…
— Угодно пятьдесят рублев за вашу мантилью! — протянул он вдруг деньги девушке. Покамест та успела изумиться, пока еще собиралась понять, он уже всунул ей в руку пятидесятирублевую, снял мантилью с платком и накинул всё на плечи и на голову Настасье Филипповне. Слишком великолепный наряд ее бросался в глаза, остановил бы внимание в вагоне, и потом только поняла девушка, для чего у нее
купили, с таким для нее барышом, ее
старую, ничего не стоившую рухлядь.
Старик понимал, что Оников расширением работ хочет
купить его и косвенным путем загладить недавнюю ссору с ним, но это нисколько не тронуло его
старого сердца, полного горячей преданности другому человеку.
К весне солдат
купил место у самого базара и начал строиться, а в лавчонку посадил Домнушку, которая в первое время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей было, и мужа она боялась. Эта выставка у всех на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда на базар набирался народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее
старыми грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
Спасибо за облатки: я ими поделился с Бобрищевым-Пушкиным и Евгением. [Облатки — для заклейки конвертов вместо сургучной печати.] Следовало бы, по
старой памяти, послать долю и Наталье Дмитриевне, но она теперь сама в облаточном мире живет. Как бы хотелось ее обнять. Хоть бы Бобрищева-Пушкина ты выхлопотал туда. Еще причина, почему ты должен быть сенатором. Поговаривают, что есть охотник
купить дом Бронникова. Значит, мне нужно будет стаскиваться с мели, на которой сижу 12 лет. Кажется, все это логически.
Он был добрый человек. Я
купил ведро водки, и когда Soldat были пьяны, я надел сапоги,
старый шинель и потихоньку вышел за дверь. Я пошел на вал и хотел прыгнуть, но там была вода, и я не хотел спортить последнее платье: я пошел в ворота.
Рядом продолжал возвышаться
старый постоялый двор, который Стрелов за бесценок
купил у Калины.
Столбы
старых шлагбаумов еще доселе стоят невредимы, следовательно, стоит только
купить новые цепи и нанять сторожа (буде военное ведомство не даст караула) — и города вновь украсятся и процветут.
Та опять не отвечает, а князь и ну расписывать, — что: «Я, говорит, суконную фабрику
покупаю, но у меня денег ни гроша нет, а если
куплю ее, то я буду миллионер, я, говорит, все переделаю, все
старое уничтожу и выброшу, и начну яркие сукна делать да азиатам в Нижний продавать. Из самой гадости, говорит, вытку, да ярко выкрашу, и все пойдет, и большие деньги наживу, а теперь мне только двадцать тысяч на задаток за фабрику нужно». Евгенья Семеновна говорит...
Живя в Москве широкой жизнью, вращаясь в артистическом и литературном мире, задавая для своих друзей обеды, лет через десять В.М. Лавров понял, что московская жизнь ему не под силу. В 1893 году он
купил в восьми верстах от городка
Старая Руза, возле шоссе, клочок леса между двумя оврагами, десятин двадцать, пустошь Малеевку, выстроил в этом глухом месте дом, разбил сад и навсегда выехал из Москвы, посещая ее только по редакционным делам в известные дни, не больше раза в неделю.
— Да вот хоть в этом! Я уж все обдумал, и выйдет по-хорошему. На ваше счастье мы встретились: я и в город-то случайно, по делу, приезжал — безвыходно живу на хуторе и хозяйствую. Я уж год как на льготе. Пару кровных кобыл
купил… свой табунок, виноградничек… Пухляковский виноград у меня очень удался ныне. Да вот увидите. Вы помните моего
старого Тебенька, на котором я в позапрошлом году офицерскую скачку взял? Вы его хотели еще в своем журнале напечатать…
Она давно знала, что Ченцов любит хорошо поесть, а потому, приехав в деревню, разыскала их
старого повара, которого Петр Григорьич не держал в городе за то, что тот имел привычку
покупать хорошие, а потому недешевые запасы, и поручила ему стряпать, убедительно прося его постараться и о цене припасов не думать.
Но как-то раз, темным вечером, я пришел с клетками в трактир на
Старой Сенной площади, — трактирщик был страстный любитель певчих птиц и часто
покупал их у меня.
Книги закройщицы казались страшно дорогими, и, боясь, что
старая хозяйка сожжет их в печи, я старался не думать об этих книгах, а стал брать маленькие разноцветные книжки в лавке, где по утрам
покупал хлеб к чаю.
Он был истинным благодетелем дальних и близких,
старых и новых своих соседей, особенно последних, по их незнанию местности, недостатку средств и по разным надобностям, всегда сопровождающим переселенцев, которые нередко пускаются на такое трудное дело, не приняв предварительных мер, не заготовя хлебных запасов и даже иногда не имея на что
купить их.
Наконец, в один осенний, ненастный день дедушка сидел в своей горнице, поперек постели, в любимом своем халате из тонкой армячины [Не знаю, как теперь, а в
старые годы на Оренбургской мене такую
покупали армячину, которая своей тониной и чистотой равнялась с лучшими азиатскими тканями.
— Ну вот это самое. Я тогда у
старого помещика, господина Абросимова, эту халупу выпросила. Ну, а теперь будто бы
купил лес новый помещик и будто бы хочет он какие-то болота, что ли, сушить. Только чего же я-то им помешала?
Это был счастливейший период жизни Круциферского; тогда он
купил свой домик о трех окнах, а Маргарита Карловна сюрпризом мужу, ко дню Иакова, брата господня, ночью обила
старый диван и креслы ситцем, купленным на деньги, собранные по копейке.
Когда отец женился во второй раз, муштровала меня аристократическая родня мачехи, ее сестры, да какая-то баронесса Матильда Ивановна, с коричневым
старым псом Жужу!.. В первый раз меня выпороли за то, что я,
купив сусального золота, вызолотил и высеребрил Жужу такие места, которые у собак совершенно не принято золотить и серебрить.
Окончился сезон. Мне опять захотелось простора и разгула. Я имел приглашение на летний сезон в Минск и Смоленск, а тут подвернулся
старый знакомый, казак Боков, с которым я познакомился еще во время циркового сезона, и предложил мне ехать к нему на Дон, под Таганрог. Оттуда мы поехали в Кабарду
покупать для его коневодства производителей.
Одну и ту же пару он таскает лет по десяти, а новая одежа, которую он обыкновенно
покупает в жидовской лавке, кажется на нем такою же поношенною и помятою, как
старая; в одном и том же сюртуке он и больных принимает, и обедает, и в гости ходит; но это не из скупости, а от полного невнимания к своей наружности.
Купив, он дня два озабоченно щупал и ковырял эту кучу
старого дерева.
Илье он
купил серую суконную курточку, сапоги, пальто и картуз, и, когда мальчик надел эти вещи, ему вспомнился
старый тряпичник.
— Да куда же, кроме вас, Анна Алексеевна. Художник В. В. Пукирев только что вошел в славу. Его картина, имевшая огромный успех на выставке, облетела все иллюстрированные журналы. Ее, еще не конченную, видел в мастерской П. М. Третьяков, пришел в восторг и тут же, «на корню», по его обычному выражению,
купил для своей галереи. И сейчас эта картина там: «Неравный брак».
Старый звездоносец-чинуша, высохший, как мумия, в орденах и ленте, и рядом юная невеста, и
Вышневская. Нет, вас. Разве вы жену брали себе? Вспомните, как вы за меня сватались! Когда вы были женихом, я не слыхала от вас ни одного слова о семейной жизни; вы вели себя, как
старый волокита, обольщающий молодых девушек подарками, смотрели на меня, как сатир. Вы видели мое отвращение к вам, и, несмотря на это, вы все-таки
купили меня за деньги у моих родственников, как
покупают невольниц в Турции. Чего же вы от меня хотите?
— А мне нравится наш
старый, славный город! — говорил Смолин, с ласковой улыбкой глядя на девушку. — Такой он красивый, бойкий… есть в нем что-то бодрое, располагающее к труду… сама его картинность возбуждает как-то… В нем хочется жить широкой жизнью… хочется работать много и серьезно… И притом — интеллигентный город… Смотрите — какая дельная газета издается здесь… Кстати — мы хотим ее
купить…
—
Старое платье продаю! — пропел Грохотов сзади него и зашептал: —
Покупай рубашку, Климков!
—
Старое платье продаю-покупаю…
Одно время в лавку стал заходить чаще других знакомых покупателей высокий голубоглазый студент с рыжими усами, в фуражке, сдвинутой на затылок и открывавшей большой белый лоб. Он говорил густым голосом и всегда
покупал много
старых журналов.
Она зашла было
купить себе новые, но — увы! — за них просили пять рублей, а у Елены всего только пять рублей оставалось в кошельке, и потому она эту покупку отложила в сторону и решилась походить еще в
старых ботинках.
В доме у него было около двадцати комнат, которые Бегушев занимал один-одинехонек с своими пятью лакеями и толстым поваром Семеном — великим мастером своего дела, которого переманивали к себе все клубы и не могли переманить: очень Семену покойно и прибыльно было жить у своего господина. Убранство в доме Бегушева, хоть и очень богатое, было все
старое: более десяти лет он не
покупал ни одной вещички из предметов роскоши, уверяя, что на нынешних рынках даже бронзы порядочной нет, а все это крашеная медь.
Этак говорили скептики, но как скептиков даже и в Германии меньше, чем легковерных, то легковерные их перекричали и решили на том, что «а вот же
купил!» Но это уж были
старые споры; теперь говорилось только о том, что эта жена умирает у Бера, в его волчьей норе, и что он, наконец, решился вывезти ее, дать ей вздохнуть другим воздухом, показать ее людям.
Шакро уже сильно потрепал свой модный костюм, и его ботинки лопнули во многих местах. Трость и шляпу мы продали в Херсоне. Вместо шляпы он
купил себе
старую фуражку железнодорожного чиновника.
Он мыкает их по горам, по задворкам, по виноградникам, по кладбищам, врет им с невероятной дерзостью, забежит на минуту в чей-нибудь двор, наскоро разобьет в мелкие куски обломок
старого печного горшка и потом, «как слонов», уговаривает ошалевших путешественников
купить по случаю эти черепки — остаток древней греческой вазы, которая была сделана еще до рождества Христова… или сует им в нос обыкновенный овальный и тонкий голыш с провернутой вверху дыркой, из тех, что рыбаки употребляют как грузило для сетей, и уверяет, что ни один греческий моряк не выйдет в море без такого талисмана, освященного у раки Николая Угодника и спасающего от бури.
— Кроме хлеба и сыра, я
купила еще немножко, совсем немножко, розового масла у египтян в
старом городе.
Холодом обдало меня от этих слов. Я ушам своим едва поверила. В первую минуту мне показалось, что Семен Матвеич хотел
купить мое отречение от Мишеля, дать мне «отступного»… Но эти слова! Мои глаза начинали привыкать к темноте, и я могла различить лицо Семена Матвеича. Оно улыбалось, это
старое лицо, а сам он все расхаживал маленькими шагами, семенил предо мною…
До Москвы в прекрасной почтовой карете мы доехали и по
старой памяти остановились у старика Григорьева, у которого, чтобы доехать до Новоселок, я
купил поезженный двухместный фаэтон, а громоздкую поклажу отправил через контору транспорта.
Когда грузчики, бросив работать, рассыпались по гавани шумными группами,
покупая себе у торговок разную снедь и усаживаясь обедать тут же, на мостовой, в тенистых уголках, — появился Гришка Челкаш,
старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор.
— Ба! вот как вы следите за
старыми друзьями! — ответил я. — Это делает вам честь, что не забываете… Постойте, однакож, вы даете мне мысль: не вы ли
выкупили меня из рулетенбургской тюрьмы, где я сидел за долг в двести гульденов! Меня
выкупил неизвестный.