Неточные совпадения
Появившись, она проводила со мною весь тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город,
покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример других фантастических каких-то
мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
— Позвольте, Ламберт; я прямо требую от вас сейчас же десять рублей, — рассердился вдруг
мальчик, так что даже весь покраснел и оттого стал почти вдвое лучше, — и не смейте никогда говорить глупостей, как сейчас Долгорукому. Я требую десять рублей, чтоб сейчас отдать рубль Долгорукому, а на остальные
куплю Андрееву тотчас шляпу — вот сами увидите.
Нехлюдов подошел к нему, но
мальчик таким строгим, страдальческим взглядом взглянул на него, что Нехлюдов не стал тревожить его расспросами, а посоветовал старшему
купить хины и написал ему на бумажке название лекарства.
— О да, я сам был тогда еще молодой человек… Мне… ну да, мне было тогда сорок пять лет, а я только что сюда приехал. И мне стало тогда жаль
мальчика, и я спросил себя: почему я не могу
купить ему один фунт… Ну да, чего фунт? Я забыл, как это называется… фунт того, что дети очень любят, как это — ну, как это… — замахал опять доктор руками, — это на дереве растет, и его собирают и всем дарят…
— Гм! Все равно
мальчик. Та к ходи, головой качай. Глаза есть, посмотри не могу, понимай нету. Верно — это люди в городе живи. Олень искай не надо; кушай хочу —
купи. Один сопка живи не могу — скоро пропади.
По счастию, у нее не было выдержки, и, забывая свои распоряжения, она читала со мной повести Цшоке вместо археологического романа и посылала тайком
мальчика покупать зимой гречневики и гороховый кисель с постным маслом, а летом — крыжовник и смородину.
Таким же фактом явилось и то, что есть на свете
мальчики, которых можно
купить.
Но тут вдруг оказалось, что еж вовсе не их, а принадлежит какому-то третьему
мальчику, Петрову, который дал им обоим денег, чтобы
купили ему у какого-то четвертого
мальчика «Историю» Шлоссера, которую тот, нуждаясь в деньгах, выгодно продавал; что они пошли
покупать «Историю» Шлоссера, но не утерпели и
купили ежа, так что, стало быть, и еж, и топор принадлежат тому третьему
мальчику, которому они их теперь и несут, вместо «Истории» Шлоссера.
— Ах ты, моя маленькая женщина! — утешал ее Петр Елисеич, прижимая белокурую головку к своему плечу. — Во-первых, нельзя всем быть
мальчиками, а во-вторых… во-вторых, я тебе
куплю тоже верховую лошадь.
Конечно — своя квартира, собственные вещи, возможность
покупать, выбирать по своему усмотрению, устраиваться по своему вкусу — все это наполняло самолюбивым восторгом душу двадцатилетнего
мальчика, вчера только сидевшего на ученической скамейке и ходившего к чаю и завтраку в строю, вместе с товарищами.
Те думали, что новый смотритель подарочка хочет, сложились и общими силами
купили две головки сахару и фунтика два чаю и принесли все это ему на поклон, но были, конечно, выгнаны позорным образом, и потом, когда в следующий четверг снова некоторые
мальчики не явились, Калинович на другой же день всех их выключил — и ни просьбы, ни поклоны отцов не заставили его изменить своего решения.
У его логовища стоял сторож — его друг, который торговал булками, и публика их
покупала и собственноручно совала в хобот. Помню курьез. В числе публики, кормившей булками Мамлика, был
мальчик лет восьми, который, сняв свою соломенную шляпенку, начал совать ее слону в хобот. Мамлик взял шляпу, и она в один миг исчезла у него во рту. Публика захохотала,
мальчик в слезы.
В догматике ее рассказывается, что бог Саваоф, видя, что христианство пало на земле от пришествия некоего антихриста из монашеского чина, разумея, без сомнения, под этим антихристом патриарха Никона […патриарх Никон — в миру Никита Минов (1605—1681), выдающийся русский религиозный деятель.], сошел сам на землю в лице крестьянина Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данилы [Данила Филиппов (ум. в 1700 г.) — основатель хлыстовской секты.], или, как другие говорят, Капитона Филипповича; а между тем в Нижегородской губернии, сколько мне помнится, у двух столетних крестьянских супругов Сусловых родился ребенок-мальчик, которого ни поп и никто из крестьян крестить и воспринять от
купели не пожелали…
Мальчик горячо схватился за эту мысль, попросил отца
купить десть толстой бумаги, а дьячка — собственною его рукою написать на первом листе песню о Венус.
В ответ на это
мальчик приподнял обеими руками высокую баранью шапку (ту самую, что Аким
купил, когда ему минула неделя, и которая даже теперь падала на нос), подбросил ее на воздух и, не дав ей упасть на землю, швырнул ее носком сапога на дорогу.
Дедушка Еремей
купил Илье сапоги, большое, тяжёлое пальто, шапку, и
мальчика отдали в школу. Он пошёл туда с любопытством и страхом, а воротился обиженный, унылый, со слезами на глазах:
мальчики узнали в нём спутника дедушки Еремея и хором начали дразнить...
Илье он
купил серую суконную курточку, сапоги, пальто и картуз, и, когда
мальчик надел эти вещи, ему вспомнился старый тряпичник.
Книжная лавка постепенно возбуждала у
мальчика смутные подозрения своим подобием могилы, туго набитой умершими книгами. Все они были растрёпаны, изжёваны, от них шёл прелый, тухлый запах.
Покупали их мало, этому Евсей не удивлялся, но отношение хозяина к покупателям и книгам всё более возбуждало его любопытство.
— Впусти, бабушка, — сказал
мальчик, — авось, они нам что-нибудь дадут, а ты мне калач
купишь.
Обстоятельства ее, как каждый легко себе представит, нисколько от этого не улучшились. Выпадали дни, когда не на что было
купить селедки и куска хлеба для себя и для
мальчика; если б не добрые люди, совавшие иногда ломоть или картошку,
мальчик наверное бы зачах и преждевременно умер от истощения. Судьба наконец сжалилась над Анной. Благодаря участию соотечественницы Варвары она поступила прачкой к хозяевам пробочной фабрики, помещавшейся на Черной речке.
Так как портной пропадал по нескольку дней сряду, деньги все пропивались и не на что было
купить хлеба, Анна, для прокормления себя и ребенка, ходила на поденную работу. На это время поручала она
мальчика старушке, жившей в одном с нею доме; летом старуха продавала яблоки, зимою торговала на Сенной вареным картофелем, тщательно прикрывая чугунный горшок тряпкой и усаживаясь на нем с большим удобством, когда на дворе было слишком холодно. Она всюду таскала Петю, который полюбил ее и называл бабушкой.
Немного погодя Володя и его друг Чечевицын, ошеломленные шумной встречей и все еще розовые от холода, сидели за столом и пили чай. Зимнее солнышко, проникая сквозь снег и узоры на окнах, дрожало на самоваре и
купало свои чистые лучи в полоскательной чашке. В комнате было тепло, и
мальчики чувствовали, как в их озябших телах, не желая уступать друг другу, щекотались тепло и мороз.
Я сразу весь плакон выпила. Противно было, но спать без того не могла, и на другую ночь тоже… выпила… и теперь без этого уснуть не могу, и сама себе плакончик завела и винца
покупаю… А ты, хороший
мальчик, мамаше этого никогда не говори, никогда не выдавай простых людей: потому что простых людей ведь надо беречь, простые люди все ведь страдатели. А вот мы когда домой пойдем, то я опять за уголком у кабачка в окошечко постучу… Сами туда не взойдем, а я свой пустой плакончик отдам, а мне новый высунут.
«У дядюшки у Якова
Хватит про всякого.
Новы коврижки —
Гляди-ко: книжки!
Мальчик-сударик,
Купи букварик!
Отцы почтенны!
Книжки не ценны;
По гривне штука —
Деткам наука!
Для ребятишек —
Тимошек, Гришек,
Гаврюшек, Ванек…
Букварь не пряник,
А почитай-ка,
Язык прикусишь…
Букварь не сайка,
А как раскусишь,
Слаще ореха!
Пяток — полтина,
Глянь — и картина!
Ей-ей утеха!
Умен с ним будешь,
Денег добудешь…
— Не десять, а двадцать тысяч златниц, — поправил другой, — и притом деньги эти были еще в ящике, осыпанном перлами. Он
купит, наверное, поле с чертогом, поставит вокруг себя самых красивых
мальчиков с опахалами и станет сбирать разных ученых и заставлять их рассуждать на разных языках о святом духе.
Мысль об опасности, угрожающей мне от Аммуна, пролетела в моей голове как молния и так овладела мною, что даже помешала мне отнять рогожу от окна и воротить прошедших мимо
мальчиков, у которых мне надо было
купить для себя свежих хлебов.
Как-то вечером, на станции Хилок, я вышел из поезда, спрашиваю
мальчика, нельзя ли где
купить здесь хлеба.
— Ладно,
купим. Эй,
мальчик!
Возможность сорить деньгами направо и налево,
покупать самых красивых женщин, щеголять, летать на тройках, возбуждать всеобщую зависть, быть может, и была тем цементом, который связал двух глупых
мальчиков.