Неточные совпадения
— Создателем действительных
культурных ценностей всегда был инстинкт собственности, и Маркс вовсе не отрицал этого. Все великие умы благоговели пред собственностью, как основой культуры, — возгласил доцент Пыльников, щупая
правой рукою графин с водой и все размахивая левой, но уже не с бумажками в ней, а с какой-то зеленой книжкой.
— Я не купец, не дворянин, я вне сословий. Я делаю тяжелую работу, защищая
права личности в государстве, которое все еще не понимает
культурного значения широты этих
прав.
—
Культурные люди, знатоки истории… Должны бы знать: всякая организация строится на угнетении… Государственное
право доказывает неоспоримо… Ведь вы — юрист…
— Ага! — и этим положил начало нового трудного дня. Он проводил гостя в клозет, который имел
право на чин ватерклозета, ибо унитаз промывался водой из бака. Рядом с этим учреждением оказалось не менее
культурное — ванна, и вода в ней уже была заботливо согрета.
— Но Толстой устал от бесконечного усложнения
культурной жизни, которую он сам же мастерски усложняет как художник. Он имеет
право критики потому, что много знает, а — вы? Что вы знаете?
В нем русский дворянский
культурный слой как бы защищает свое
право на привилегированную роль, не хочет покаяния в социальном грехе.
Россия к XIX в. сложилась в огромное мужицкое царство, скованное крепостным
правом, с самодержавным царем во главе, власть которого опиралась не только на военную силу, но также и на религиозные верования народа, с сильной бюрократией, отделившей стеной царя от народа, с крепостническим дворянством, в средней массе своей очень непросвещенным и самодурным, с небольшим
культурным слоем, который легко мог быть разорван и раздавлен.
Деятели революции совсем не интересовались темами «Ивановских сред», а люди
культурного ренессанса, спорившие по средам на «башне», хотя и не были консерваторами и
правыми, многие из них даже были левого направления и готовы были сочувствовать революции, но большинство из них было асоциально и очень далеко от интересов бушевавшей революции.
У каждой было по нескольку кусков материй, которые надлежало утаить от таможенного надзора, а это, как известно, составляет предмет неистощимейших разговоров для всякой свободномыслящей русской дамы, которая, пользуясь всеми
правами культурного срамословия, потому только не мнит себя кокоткою, что освобождается от взятия желтого билета.
Чаще и упорнее всего, как и следует ожидать, появлялся вопрос о выигрыше двухсот тысяч, но так как вслух сознаваться в таких пустяках почему-то не принято (
право, уж и не знаю, почему; по-моему, самое это
культурное мечтание), то я упоминаю об этом лишь для того, чтобы не быть в противоречии с истиной.
Повторяю: в массе
культурных людей есть уже достаточно личностей вполне добропорядочных, на которых насильственное бездействие лежит тяжелым ярмом и которые тем сильнее страдают, что не видят конца снедающей их тоске. Чувствовать одиночество, сознавать себя лишним на почве общественных интересов,
право, нелегко. От этого горького сознания может закружиться голова, но, сверх того, оно очень близко граничит и с полным равнодушием.
Вообще — со мною обращались довольно строго: когда я прочитал «Азбуку социальных наук», мне показалось, что роль пастушеских племен в организации
культурной жизни преувеличена автором, а предприимчивые бродяги, охотники — обижены им. Я сообщил мои сомнения одному филологу, — а он, стараясь придать бабьему лицу своему выражение внушительное, целый час говорил мне о «
праве критики».
Вот это-то «при случае» и сбивает
культурную спесь. Так оно ясно, несмотря на внешнюю таинственность, что даже клубные лакеи — и те понимают. Прежде, бывало, — кому первый кус? — ему,
культурному человеку, кому и по всем утробным
правам он следует. А нынче на
культурного человека и смотреть не хотят — прямо ему, действительному статскому советнику Солитеру, несут. Ну, и опешили
культурные люди. — Позвольте, я вашему превосходительству рапортовать буду? — Рапортуй, братец, рапортуй!
Все это я говорю затем, чтобы показать необходимость объективнее относиться к тогдашней жизни. С 60-х годов выработался один как бы обязательный тон, когда говорят о николаевском времени, об эпохе крепостного
права. Но ведь если так прямолинейно освещать минувшие периоды
культурного развития, то всю греко-римскую цивилизацию надо похерить потому только, что она держалась за рабство.
У высшего
культурного слоя отнимается
право чувствовать себя органической частью народа, раскрывать в собственной глубине народную стихию.
Царапкин в кучке девчат яро доказывал свою правоту: всякий рабочий имеет
право на
культурную жизнь; это позор и насилие — не позволять рабочему-пролетарию жить в советской стране так, как уже давно живут пролетарии даже в капиталистических странах — в Западной Европе и Америке.
Государство,
право, хозяйство причисляются к
культурным ценностям человечества.
Так вырабатывается в народе тот безобразный душевный уклад, который вчера приводил к погрому евреев и левой интеллигенции, сегодня может привести к погрому «буржуазии» и всего
культурного общества, как слишком
правого.