Прошло пять минут, и узник ни разу не шевельнулся. Пятнадцатилетнее заточение научило его сидеть неподвижно. Банкир постучал пальцем в окно, и узник не ответил на этот стук ни одним движением. Тогда банкир осторожно сорвал с двери печати и вложил ключ в замочную скважину. Заржавленный замок издал хриплый звук, и дверь скрипнула. Банкир ожидал, что тотчас же послышится
крик удивления и шаги, но прошло минуты три, и за дверью было тихо по-прежнему. Он решился войти в комнату.
Неточные совпадения
— Не сметь, не сметь! — завопил и Ламберт в ужаснейшем гневе; я видел, что во всем этом было что-то прежнее, чего я не знал вовсе, и глядел с
удивлением. Но длинный нисколько не испугался Ламбертова гнева; напротив, завопил еще сильнее. «Ohe, Lambert!» и т. д. С этим
криком вышли и на лестницу. Ламберт погнался было за ними, но, однако, воротился.
Дело пошло в сенат. Сенат решил, к общему
удивлению, довольно близко к здравому смыслу. Наломанный камень оставить помещику, считая ему его в вознаграждение за помятые поля. Деньги, истраченные казной на ломку и работу, до ста тысяч ассигнациями, взыскать с подписавших контракт о работах. Подписавшиеся были: князь Голицын, Филарет и Кушников. Разумеется —
крик, шум. Дело довели до государя.
На этот
крик в окне показалась голова Харитона Артемьича. Он, очевидно, не узнал зятя и смотрел на него с
удивлением, как на сумасшедшего.
Милая моя сестрица была так смела, что я с
удивлением смотрел на нее: когда я входил в комнату, она побежала мне навстречу с радостными
криками: «Маменька приехала, тятенька приехал!» — а потом с такими же восклицаниями перебегала от матери к дедушке, к отцу, к бабушке и к другим; даже вскарабкалась на колени к дедушке.
Он полагал, что те с большим вниманием станут выслушивать его едкие замечания. Вихров начал читать: с первой же сцены Неведомов подвинулся поближе к столу. Марьеновский с каким-то даже
удивлением стал смотреть на Павла, когда он своим чтением стал точь-в-точь представлять и барь, и горничных, и мужиков, а потом, — когда молодая женщина с
криком убежала от мужа, — Замин затряс головой и воскликнул...
Безобразный кутеж в брагинском доме продолжался вплоть до утра, так что Татьяна Власьевна до самого утра не смыкала глаз и все время караулила спавших в ее комнатке трех молодых женщин, которые сначала испугались, а потом точно привыкли к доносившимся из горницы
крикам и даже, к немалому
удивлению Татьяны Власьевны, пересмеивались между собой.
Маменька, не заметив в тонкости состояния духа их, а относя
крик их к
удивлению, отвечали таким же меланхоличным тоном, как батенька при начале разговора:"Это дурак из дураков так украсил; он не более, как свинопас!"Маменька такою аллегориею хотели кольнуть батеньку.
Вопрос (и весь
крик) был очень бестолков. Но Вельчанинов догадался об этом, уже прокричав. На
крик этот — господин оборотился, на минуту приостановился, потерялся, улыбнулся, хотел было что-то проговорить, что-то сделать, с минуту, очевидно, был в ужаснейшей нерешимости и вдруг — повернулся и побежал прочь без оглядки. Вельчанинов с
удивлением смотрел ему вслед.
Народ общим
криком изъявил свое радостное
удивление.
Меня сняли с коня, бледного, чуть дышавшего. Я весь дрожал, как былинка под ветром, так же как и Танкред, который стоял, упираясь всем телом назад, неподвижно, как будто врывшись копытами в землю, тяжело выпуская пламенное дыхание из красных, дымящихся ноздрей, весь дрожа, как лист, мелкой дрожью и словно остолбенев от оскорбления и злости за ненаказанную дерзость ребенка. Кругом меня раздавались
крики смятения,
удивления, испуга.
Минут через 20–30 после моего ухода, когда
удивление по поводу приезда Сози несколько поулеглось и когда Созя, познакомившись с обществом, стала изображать из себя хозяйку, компания услышала вдруг пронзительный, раздирающий душу
крик.
Гагин чиркнул о стену спичкой и зажег свечу. Но прежде чем он сделал шаг от кровати, чтобы пойти за карточкой, сзади него раздался пронзительный, душу раздирающий
крик. Оглянувшись назад, он увидел два больших жениных глаза, обращенных на него и полных
удивления, ужаса, гнева…
Выпив горячего сбитню с теплым калачем, она сделала свои обыкновенные хозяйственные распоряжения, на этот раз, к
удивлению прислуги вообще, а Фимки в особенности, обошедшиеся не только без щедро рассыпаемых пощечин, но даже без брани и
крика.
Но вслед за восклицанием
удивления, вырвавшимся у Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот
крик погубил его.