Неточные совпадения
Вдруг… слабый
крик… невнятный стон
Как бы из замка слышит он.
То был ли сон воображенья,
Иль плач совы, иль зверя вой,
Иль пытки стон, иль звук иной —
Но только своего волненья
Преодолеть не мог
старикИ на протяжный слабый
крикДругим ответствовал — тем
криком,
Которым он в веселье диком
Поля сраженья оглашал,
Когда с Забелой, с Гамалеем,
И — с ним… и с этим Кочубеем
Он в бранном пламени скакал.
«Папа, папа… я никому не сделала зла!» — слышал
старик последний
крик дочери, которая билась у его ног, как смертельно раненная птица.
Он мог очнуться и встать от глубокого сна (ибо он был только во сне: после припадков падучей болезни всегда нападает глубокий сон) именно в то мгновение, когда
старик Григорий, схватив за ногу на заборе убегающего подсудимого, завопил на всю окрестность: «Отцеубивец!» Крик-то этот необычайный, в тиши и во мраке, и мог разбудить Смердякова, сон которого к тому времени мог быть и не очень крепок: он, естественно, мог уже час тому как начать просыпаться.
Тем временем Иван и Григорий подняли
старика и усадили в кресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностью прислушивался к
крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него уходя.
— Как так твоя мать? — пробормотал он, не понимая. — Ты за что это? Ты про какую мать?.. да разве она… Ах, черт! Да ведь она и твоя! Ах, черт! Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван… Хе-хе-хе! — Он остановился. Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его лицо. И вот вдруг в это самое мгновение раздался в сенях страшный шум и гром, послышались неистовые
крики, дверь распахнулась и в залу влетел Дмитрий Федорович.
Старик бросился к Ивану в испуге...
Но расходившийся
старик еще не окончил всего: отойдя шагов двадцать, он вдруг обратился в сторону заходящего солнца, воздел над собою обе руки и — как бы кто подкосил его — рухнулся на землю с превеликим
криком...
Но виновный был нужен для мести нежного
старика, он бросил дела всей империи и прискакал в Грузино. Середь пыток и крови, середь стона и предсмертных
криков Аракчеев, повязанный окровавленным платком, снятым с трупа наложницы, писал к Александру чувствительные письма, и Александр отвечал ему: «Приезжай отдохнуть на груди твоего друга от твоего несчастия». Должно быть, баронет Виллие был прав, что у императора перед смертью вода разлилась в мозгу.
На хозяйский
крик выскочили с мельницы рабочие и кинулись на Вахрушку. Произошла горячая свалка.
Старика порядочно помяли, а кто-то из усердия так ударил по носу, что у Вахрушки пошла кровь.
Почти до темной ночи изволят они продолжать свой долгий ужин; но вот раздается громкое призывное гоготанье
стариков; молодые, которые, жадно глотая сытный корм, разбрелись во все стороны по хлебам, торопливо собираются в кучу, переваливаясь передами от тяжести набитых не в меру зобов, перекликаются между собой, и вся стая с зычным
криком тяжело поднимается, летит тихо и низко, всегда по одному направлению, к тому озеру, или берегу реки, или верховью уединенного пруда, на котором она обыкновенно ночует.
Если же тревога была не пустая, если точно человек или зверь приблизится к стае — быстро поднимаются
старики, и стремглав бросаются за ними молодые, оглашая зыбучий берег и спящие в тумане воды и всю окрестность таким пронзительным, зычным
криком, что услышать его за версту и более…
Когда же ночь проходит благополучно, то сторожевой гусь, едва забелеет заря на востоке, разбудит звонким
криком всю стаю, и она снова, вслед за
стариками, полетит уже в знакомое поле и точно тем же порядком примется за ранний завтрак, какой наблюдала недавно за поздним ужином.
«Да где же вы все запропали?» —
Вдруг снизу донесся неистовый
крик.
Смотритель работ появился.
«Уйдите! — сказал со слезами
старик. —
Нарочно я, барыня, скрылся,
Теперь уходите. Пора! Забранят!
Начальники люди крутые…»
И словно из рая спустилась я в ад…
И только… и только, родные!
По-русски меня офицер обругал
Внизу, ожидавший в тревоге,
А сверху мне муж по-французски сказал:
«Увидимся, Маша, — в остроге...
Но
старик не дошел до порога. Дверь быстро отворилась, и в комнату вбежала Наташа, бледная, с сверкающими глазами, как будто в горячке. Платье ее было измято и смочено дождем. Платочек, которым она накрыла голову, сбился у ней на затылок, и на разбившихся густых прядях ее волос сверкали крупные капли дождя. Она вбежала, увидала отца и с
криком бросилась перед ним на колена, простирая к нему руки.
— То-то"пома-лень-ку"! — проскандировал
старик, постепенно возвышая голос, и в заключение почти уж
криком крикнул. —
Старика, сударь, забываете! Да-с!
— Послушайте,
старик, подойдите сюда, — силилась перекричать его барыня. — Ах, Трилли, ты убьешь маму своим
криком. И зачем только пустили этих музыкантов! Да подойдите же ближе, еще ближе… еще, вам говорят!.. Вот так… Ах, не огорчайся же, Трилли, мама сделает все, что хочешь. Умоляю тебя. Мисс, да успокойте же наконец ребенка… Доктор, прошу вас… Сколько же ты хочешь,
старик?
Всевозможные насекомые ползут по стенкам и сыплются с потолка; всевозможные звуки раздаются с утра до вечера: тут и
крик младенца, и назойливое гоношенье подростков, и брань взрослых, и блеяние объягнившейся овцы, и мычание теленка, и вздохи
старика.
Калинович только улыбался, слушая, как петушились два
старика, из которых про Петра Михайлыча мы знаем, какого он был строгого характера; что же касается городничего, то все его полицейские меры ограничивались
криком и клюкой, которою зато он действовал отлично, так что этой клюки боялись вряд ли не больше, чем его самого, как будто бы вся сила была в ней.
Тут он делал…» —
Старик начал было какую-то необыкновенную фиоритуру — и на десятой ноте запнулся, закашлялся и, махнув рукою, отвернулся и пробормотал: «Зачем вы меня мучите?» Джемма тотчас же вскочила со стула и, громко хлопая в ладоши, с
криком: «Браво!.. браво!» — подбежала к бедному отставному Яго и обеими руками ласково потрепала его по плечам.
Но пока у них шел
крик,
Подошел Никифор,
Бла-го-роднейший
старик…
Крик и шум, поднятый по этому случаю купальщиками, пробудил еле вздремнувшего у окна протопопа;
старик испугался, вскочил и, взглянув за реку, решительно не мог себе ничего объяснить, как под окном у него остановилось щегольское тюльбюри, запряженное кровною серою лошадью.
На бегу люди догадывались о причине набата: одни говорили, что ограблена церковь, кто-то крикнул, что отец Виталий помер в одночасье, а
старик Чапаков, отставной унтер, рассказывал, что Наполеонов внук снова собрал дванадесять язык, перешёл границы и Петербург окружает. Было страшно слушать эти
крики людей, невидимых в густом месиве снега, и все слова звучали правдоподобно.
За ним бросились все и с жадным любопытством окружили
старика, с которого грязная вода буквально стекала ручьями. Визги, ахи,
крики сопровождали каждое слово Гаврилы.
Громкий
крик, раздавшийся на дворе, рассеял на минуту его мрачные мысли; он подошел к окну: посреди двора несколько слуг обливали водою какого-то безобразного
старика; несчастный дрожал от холода, кривлялся и, делая престранные прыжки, ревел нелепым голосом.
Крик, сопровождавший это движение, надрезал как ножом сердца двух
стариков.
И снова очертя голову задурил Гришка. Снова, когда темная ночь окутывала площадку, Оку и луга и когда
старики, утомленные дневными трудами, крепко засыпали, начал он украдкой исчезать из клетушки, — снова, полная беспокойства, затаенной грусти и трепетных ожиданий, стала просиживать Дуня целые ночи на завалинке, карауля возвращение беспутного мужа и отрываясь тогда лишь, когда призывал ее слабый
крик младенца.
Страшный
крик снова огласил площадку; он надрезал как ножом сердце
старика.
Но как бы там ни было, был ли всему виной Захар или другой кто, только тетушке Анне много раз еще после того привелось утешать молоденькую сноху свою. К счастию еще, случалось всегда так, что
старик ничего не замечал. В противном случае, конечно, не обошлось бы без шуму и
крику; чего доброго, Гришке довелось бы, может статься, испытать, все ли еще крепки были кулаки у Глеба Савиныча; Дуне, в свой черед, пришлось бы тогда пролить еще больше слез.
В ненастье хоть
криком кричи, а ведь уж мне давно с тягла, в
старики пора.
Резкий, дребезжащий
крик Маякина вызвал оглушительный, восторженный рев купечества. Все эти крупные мясистые тела, возбужденные вином и речью
старика, задвигались и выпустили из грудей такой дружный, массивный
крик, что, казалось, все вокруг дрогнуло и затряслось.
Речь
старика долетала до него как бы издали; она сливалась со звоном посуды, с шарканьем ног лакеев по полу, с чьим-то пьяным
криком.
Бегушев на это молчал. В воображении его опять носилась сцена из прошлой жизни. Он припомнил старика-генерала, мужа Натальи Сергеевны, и его свирепое лицо, когда тот подходил к барьеру во время дуэли; припомнил его
крик, который вырвался у него, когда он падал окровавленный: «Сожалею об одном, что я не убил тебя, злодея!»
На берегу была настоящая ярмарка:
крик, шум, разговоры и беготня; куча баб,
стариков и мальчишек таскали домой лукошками, мешками и подолами всякую рыбу; разумеется, немало было и простых зрителей, которые советовали, помогали и шумели гораздо более настоящих рыбаков.
В церкви среди толпы народа я узнавал и своих крестьян и прифрантившихся дворовых. Много было густых приглаженных волос уже не белых, а от старости с сильно зеленоватым оттенком. При сравнительно дальнем переходе по холодной ночи в церковь, нагретую дыханием толпы и сотнями горящих свечей, дело не обошлось без неожиданной иллюминации. Задремавший
старик поджег сзади другому скобку, и близко стоящие бабы стали шлепать горящего по затылку, с
криком: «Дедушка, горишь! Дедушка, горишь!»
Странно и забавно было видеть, с каким увлечением и ловкостью действовал умный
старик, пробиваясь сквозь толпу матросов-речников, отражая их кулаки, сбивая с ног толчками плеча. Дрались беззлобно, весело, ради удальства, от избытка сил; темная куча тел сбилась у ворот, прижав к ним фабричных; потрескивали доски, раздавались задорные
крики...
Елена(не слушая его). Может быть… может быть и так… Но что там делается? Что она — уснула? Так тихо… что-то шепчут…
Старики тоже… ушли, забились в свой угол… Как это странно всё! Вдруг — стоны, шум,
крики, суета… и вдруг — тишина, неподвижность…
(В толпе движение. Входят доктор и Тетерев. Доктор в шляпе и пальто проходит прямо в комнату Татьяны. Тетерев заглядывает в дверь и отходит прочь, хмурый. Из комнаты Татьяны всё продолжают доноситься смешанный говор и стоны. Из комнаты
стариков — вой Акулины Ивановны и ее
крики: «Пусти меня! Пусти ты меня к ней!» В сенях — глухой шум голосов. Выделяются восклицания: «Серьезный человек… Это — певчий… Н-ну? Ей-ей… от Ивана Предтечи».)
Владимир Сергеич побежал на
крик. Он нашел Ипатова на берегу пруда; фонарь, повешенный на суку, ярко освещал седую голову
старика. Он ломал руки и шатался как пьяный; возле него женщина, лежа на траве, билась и рыдала; кругом суетились люди. Иван Ильич уже вошел по колена в воду и щупал дно шестом; кучер раздевался, дрожа всем телом; два человека тащили вдоль берега лодку; слышался резкий топот копыт по улице деревни… Ветер несся с визгом, как бы силясь задуть фонари, а пруд плескал и шумел, чернея грозно.
И если б хоть минутный
крикМне изменил — клянусь,
старик,
Я б вырвал слабый мой язык.
Крик ребенка освободил уста
старика.
Дутлов
старик между тем избрал другой род защиты. Ему не нравился
крик сына; он, останавливая его, говорил: «Грех, брось! Тебе говорят», а сам доказывал, что тройники не одни те, у кого три сына вместе, а и те, которые поделились. И он указал еще на Старостина.
Сторонники штурмана тесным кольцом окружили своего кандидата, остальные стали около Реджа.
Старики, пыхая трубками и сплевывая, доставали револьверы: опытность говорила в них, старый инстинкт хищников, предусмотрительных даже во сне. Раздались
крики...
Без словечка Ванька валится,
С
криком падает
старик…
А на него лезли со всех сторон налившиеся кровью, остеклевшие от гнева глаза, искривленные бешеным
криком губы, его сжимали жаркие, потные тела, под натиском которых
старик вертелся, как щепка, попавшая в водоворот.
Катерина стояла бледная, помертвелая, неподвижная; глаза ее закрывались; глухая, невыносимая боль судорожно выдавилась на лице ее; она закрылась руками и с
криком, раздирающим душу, почти бездыханная, упала к ногам
старика…
Когда они шли по селу, дряхлые
старики, старухи выходили из изб и земно кланялись, дети с
криком и плачем прятались за вороты, молодые бабы с ужасом выглядывали в окна; одна собака какая-то, смелая и даже рассерженная процессией, выбежала с лаем на дорогу, но Тит и староста бросились на нее с таким остервенением, что она, поджавши хвост, пустилась во весь опор и успокоилась, только забившись под крышу последнего овина.
Она провожает отца до плетня, она стоит перед ним так просто, задумчиво; надежд мало его спасти, — и когда
старик уходит, вместо слов, назначенных в роли, у нее вырвался неопределенный
крик —
крик слабого, беззащитного существа, на которое обрушилось тяжкое, незаслуженное горе.
Мне их назвать? — Отец святой,
Вот что умрет во мне, со мной.
О нет, их тайну — не мою
Я неизменно сохраню,
Пока земля в урочный час,
Как двух друзей, не примет нас.
Пытай железом и огнем,
Я не признаюся ни в чем;
И если хоть минутный
крикИзменит мне… тогда,
старик,
Я вырву слабый мой язык!..
Сцена представляет улицу. Справа
старики сидят на бревнах, между ними дед. В середине водят хороводы бабы, девки в парни. Играют плясовую и пляшут. Из избы слышатся шум, пьяные
крики; выходит
старик и кричит пьяным голосом; за ним хозяин, уводит его назад.
Вскоре не стало
старика в сельце Комкове, и толпа, его провожавшая, снова загуляла на славу; и долго потом громкие
крики веселившегося народа раздавались на улице, долго еще слышались во всех ее концах звонкие залихватские песни, говор и дружный беспечный хохот, пока наконец глубокая полночь не прогнала хмельных обывателей в теплые избы, на полати и печи.
Густыми толпами
стариков молодежь обступила. Все тихо, безмолвно. Только и слышны сердечные вздохи старушек да шелест листвы древесной, слегка колыхаемой свежим зоревым [Тихий ветер, обыкновенно бывающий на утренней заре. О нем говорят: «зорька потянула».] ветерком… Раскаленным золотом сверкнул край солнца, и радостный
крик громко по всполью раздался.