Неточные совпадения
Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик
красного дерева с штучными выкладками из карельской березы, сапожные колодки и завернутая в синюю
бумагу жареная курица.
Она вынула из-под платка корнет, сделанный из
красной бумаги, в котором были две карамельки и одна винная ягода, и дрожащей рукой подала его мне. У меня недоставало сил взглянуть в лицо доброй старушке; я, отвернувшись, принял подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда.
Варавка вытаскивал из толстого портфеля своего планы,
бумаги и говорил о надеждах либеральных земцев на нового царя, Туробоев слушал его с непроницаемым лицом, прихлебывая молоко из стакана. В двери с террасы встал Лютов, мокроволосый,
красный, и объявил, мигая косыми глазами...
Стол для ужина занимал всю длину столовой, продолжался в гостиной, и, кроме того, у стен стояло еще несколько столиков, каждый накрыт для четверых. Холодный огонь электрических лампочек был предусмотрительно смягчен розетками из
бумаги красного и оранжевого цвета, от этого теплее блестело стекло и серебро на столе, а лица людей казались мягче, моложе. Прислуживали два старика лакея во фраках и горбоносая, похожая на цыганку горничная. Елена Прозорова, стоя на стуле, весело командовала...
Доктор убил до шести птиц, золотистых,
красных, желтых: их потрошат и набивают хлопчатой
бумагой.
Солдат — нижегородский мужик с
красным, изрытым оспою лицом — положил
бумагу за обшлаг рукава шинели и, улыбаясь, подмигнул товарищу, широкоскулому чувашину, на арестантку.
Заметив, что Ипат принес и поставил около него на подносе графинчик с водкой и закуску на стеклянной тарелочке, он только улыбнулся; внимание Привалова к его жажде очень польстило Веревкину, и он с особенным усердием принялся рыться в
бумагах, швырял их по всему столу и делал на полях
красным карандашом самые энергичные nota bene. [отметки (лат.).]
Бумага, говорят, не
краснеет, уверяю вас, что это неправда и что
краснеет она так же точно, как и я теперь вся.
В сопровождении моей продрогшей собаки взошел я на крылечко, в сени, отворил дверь, но, вместо обыкновенных принадлежностей избы, увидал несколько столов, заваленных
бумагами, два
красных шкафа, забрызганные чернильницы, оловянные песочницы в пуд весу, длиннейшие перья и прочее.
Дни за два шум переставал, комната была отворена — все в ней было по-старому, кой-где валялись только обрезки золотой и цветной
бумаги; я
краснел, снедаемый любопытством, но Кало, с натянуто серьезным видом, не касался щекотливого предмета.
Консул
покраснел, несколько смешался, потом сел на диван, вынул из кармана
бумагу, развернул и, прочитавши: «Генерал-адъютант граф Орлов сообщил графу Нессельроде, что его им… — снова встал.
Не подумаю без радости, — продолжала она, вынимая из пазухи маленькое зеркало, обклеенное
красною бумагою, купленное ею на ярмарке, и глядясь в него с тайным удовольствием, — как я встречусь тогда где-нибудь с нею, — я ей ни за что не поклонюсь, хоть она себе тресни.
Особенно из этой коллекции консисторских чиновников запомнился мне секретарь, человек низенького роста, в долгополом мундире, фалды которого чуть не волочились по полу, с нечистым лицом, производившим впечатление
красной пропускной
бумаги с чернильными кляксами.
Знатоки Мутяшки скоро перестали довольствоваться «
красной бумагой», а стали требовать уже четвертной билет.
Явилась даже спекуляция на Мутяшку: некоторые рабочие ходили по кабакам, на базаре и везде, где сбивался народ, и в самой таинственной форме предлагали озолотить «за
красную бумагу» [
Красная бумага — десятирублевый кредитный билет.].
— Будешь меня благодарить, Ермолай Семеныч! — кричал он. — А твоя
красная бумага на помин моей души пойдет… У волка в зубе — Егорий дал.
— А это что? — торжественно объявил Вася, указывая на громадный черный щит из картона, на котором был вырезан вензель, подклеенный зеленою и
красною бумагой.
В его
бумагах сохранилась «Песня» на голос «Не шей ты мне, матушка,
красный сарафан».
— Да вот четвертую сотню качаем.
Бумага паскудная такая, что мочи нет.
Красная и желтая ничего еще, а эта синяя — черт ее знает — вся под вальком крутится. Или опять и зеленая; вот и глядите, ни черта на ней не выходит.
Через полчаса в комнату Лизы вошли доктор и Помада, обремененный бутылками с уксусом, спиртом,
красным вином и несколькими сверточками в
бумаге.
Со всем этим я воротился домой уже в час пополудни. Замок мой отпирался почти неслышно, так что Елена не сейчас услыхала, что я воротился. Я заметил, что она стояла у стола и перебирала мои книги и
бумаги. Услышав же меня, она быстро захлопнула книгу, которую читала, и отошла от стола, вся
покраснев. Я взглянул на эту книгу: это был мой первый роман, изданный отдельной книжкой и на заглавном листе которого выставлено было мое имя.
И стала рассказывать о приготовлениях Николая к аресту. Людмила, молча сунув
бумагу за пояс, села на стул, на стеклах ее очков отразился
красный блеск огня, его горячие улыбки заиграли на неподвижном лице.
Теперь у него в комнатах светится огонь, и, подойдя к окну, Ромашов увидел самого Зегржта. Он сидел у круглого стола под висячей лампой и, низко наклонив свою плешивую голову с измызганным, морщинистым и кротким лицом, вышивал
красной бумагой какую-то полотняную вставку — должно быть, грудь для малороссийской рубашки. Ромашов побарабанил в стекло. Зегржт вздрогнул, отложил работу в сторону и подошел к окну.
Был у нас сосед по квартире, некто Дремилов: этот, как ни посмотришь, бывало, — все корпит за
бумагой; спросишь его иногда:"Что же вы, господин Дремилов, высидели?" — так он только
покраснеет, да и бежит скорее опять за бумажку.
Театр представляет комнату весьма бедную; по стенам поставлено несколько стульев под
красное дерево, с подушками, обтянутыми простым холстом. В простенке, между двумя окнами, стол, на котором разбросаны
бумаги. У одной стены неубранная кровать. Вообще, убранство и порядок комнаты обнаруживают в жильце ее отсутствие всякого стремленья к чистоте и опрятности.
— Александр, послушайся меня, — сказал дядя, вырывая у него
бумаги, — не будешь
краснеть после и скажешь мне спасибо.
Под
бумагой оказался небольшой ювелирный футляр
красного плюша, видимо только что из магазина.
Прибывшая девица Виргинская, тоже недурная собой, студентка и нигилистка, сытенькая и плотненькая, как шарик, с очень
красными щеками и низенького роста, поместилась подле Арины Прохоровны, еще почти в дорожном своем костюме, с каким-то свертком
бумаг в руке, и разглядывала гостей нетерпеливыми прыгающими глазами.
По панели не спеша идут пешеходы; по улице не торопясь двигаются извозчики, сани с товаром; за улицей, в
красном кирпичном квадрате двухэтажных лавок, — площадь, заваленная ящиками, соломой, мятой оберточной
бумагой, покрытая грязным, истоптанным снегом.
Отметив
красным карандашом разрушения фасада, он дал мне еще
бумаги.
По началу он презентовал мне белой
бумаги с
красными каемочками вязаные помочи, а потом жене косыночку из трусиковой нежной шерсти, и не успел я странности сих новых, неожиданных подарков надивиться, как он вынул из кармана шерстяные чулки и вручил их подававшей самовар работнице нашей Аксинье.
Думаю — и кажется мне: вот посетили меня мысли счастливые, никому неведомые и всем нужные, а запишешь их, и глядят они на тебя с
бумаги, словно курносая мордва — все на одно лицо, а глаза у всех подслеповатые,
красные от болезни и слезятся».
Здесь, освещенные ярким светом висящих ламп, возвышались целые горы
красных крепких яблоков и апельсинов; стояли правильные пирамиды мандаринов, нежно золотившихся сквозь окутывающую их папиросную
бумагу, протянулись на блюдах, уродливо разинув рты и выпучив глаза, огромные копченые и маринованные рыбы; ниже, окруженные гирляндами колбас, красовались сочные разрезанные окорока с толстым слоем розоватого сала…
— Послушайте, а где моя
красная бумага? — умоляюще спрашивал хриплым голосом проснувшийся Селезнев.
— Послушайте, Порфир Порфирыч, не стоит даже говорить об этом… Вы заработаете десять таких
красных бумаг, если захотите.
Селезнев причмокивал, бормотал, подмигивал и все носился с своим кулаком, в котором оказалась зажатой «
красная бумага», то есть десять рублей.
«
Красная бумага» являлась для него роковым «пунктиком», и он постоянно возвращался к этой теме, как магнитная стрелка к северу.
— Не стоит? Хе-хе… А почему же именно я должен был потерять деньги, а не кто-нибудь другой, третий, пятый, десятый? Конечно, десять рублей пустяки, но в них заключалась плата за квартиру, пища, одежда и пропой. Я теперь даже писать не могу… ей-богу! Как начну, так мне и полезет в башку эта
красная бумага: ведь я должен снова заработать эти десять рублей, и у меня опускаются руки. И мне начинает казаться, что я их никогда не отработаю… Сколько бы ни написал, а
красная бумага все-таки останется.
— Помните… тогда… на даче? Ведь вы видели у меня тогда
красную бумагу? И вдруг нет ничего… Нет — и кончено, все кончено.
Я любил, бывало, засматриваться на такую
бумагу, как засмотрелся, едучи, и на полосу заката, и вовсе не заметил, как она угасла и как пред остановившимся внезапно экипажем вытянулась черная полоса каких-то городулек, испещренных огненными точками
красного цвета, отражавшегося длинными и острыми стрелками на темных лужах шоссе, по которым порывистый ветер гнал бесконечную рябь.
Ну, разумеется, попадья — женщина престарелая — заплакала и подумала себе такую женскую мысль, что дай, мол, я ему докажу, что я это ему шью, а не дьякону, и взяла
красной бумаги и начала на тех исподних литеры веди метить, а он, отец Маркел, подкрался, да за руку ее хап.
Дом хотя был и одноэтажный, но делился на много комнат: в двух жила Татьяна Власьевна с Нюшей; Михалко с женой и Архип с Дуней спали в темных чуланчиках; сам Гордей Евстратыч занимал узкую угловую комнату в одно окно, где у него стояла двухспальная кровать
красного дерева, березовый шкаф и конторка с
бумагами.
Откуда-то из-за угла вынырнул молодой человек в
красной рубахе и поддевке и промчался мимо, чуть с ног меня не сшиб. У него из рук упала пачка
бумаг, которую я хотел поднять и уже нагнулся, как из-за угла с гиком налетели на меня два мужика и городовой и схватили. Я ровно ничего не понял, и первое, что я сделал, так это дал по затрещине мужикам, которые отлетели на мостовую, но городовой и еще сбежавшиеся люди, в том числе квартальный, схватили меня.
На ней была чистая, шитая на рукавах и воротнике рубаха, такая же занавеска, новая понёва, коты, бусы и вышитая
красной бумагой и блестками, четвероугольная, щегольская кичка.
Доктор Сергей Борисыч был дома; полный,
красный, в длинном ниже колен сюртуке и, как казалось, коротконогий, он ходил у себя в кабинете из угла в угол, засунув руки в карманы, и напевал вполголоса: «Ру-ру-ру-ру». Седые бакены у него были растрепаны, голова не причесана, как будто он только что встал с постели. И кабинет его с подушками на диванах, с кипами старых
бумаг по углам и с больным грязным пуделем под столом производил такое же растрепанное, шершавое впечатление, как он сам.
Через минуту Зинаида Федоровна уже не помнила про фокус, который устроили духи, и со смехом рассказывала, как она на прошлой неделе заказала себе почтовой
бумаги, но забыла сообщить свой новый адрес и магазин послал
бумагу на старую квартиру к мужу, который должен был заплатить по счету двенадцать рублей. И вдруг она остановила свой взгляд на Поле и пристально посмотрела на нее. При этом она
покраснела и смутилась до такой степени, что заговорила о чем-то другом.
Выложила Настя свои заветные ручники, на которых
красной и синей
бумагой были вышиты петухи, решетки, деревья и павлины, и задумалась над этими ручниками.
У него было одно неотвеченное письмо и
бумага, которую надо было составить. Он сел за письменный стол и взялся за работу. Окончив ее и совсем забыв то, что его встревожило, он вышел, чтобы пройти на конюшню. И опять, как на беду, по несчастной ли случайности или нарочно, только он вышел на крыльцо, из-за угла вышла
красная панева и
красный платок и, махая руками и перекачиваясь, прошла мимо его. Мало того, что прошла, она пробежала, миновав его, как бы играючи, и догнала товарку.
Теперь дело шло не о пассивной обороне какой-нибудь: пахнуло решительным, наступательным, и кто видел господина Голядкина в ту минуту, как он,
краснея и едва сдерживая волнение свое, кольнул пером в чернильницу и с какой яростью принялся строчить на
бумаге, тот мог уже заранее решить, что дело так не пройдет и простым каким-нибудь бабьим образом не может окончиться.
Если бы Бенни не вел своего дневника и не оставь он никаких
бумаг, то трудно, может быть, было бы решиться рассказать и то, что до сих пор рассказано в этой «Беннеиде»; но благодаря этим
бумагам когда-то объявятся миру еще не такие чудеса «комического времени» и, читая их, конечно, не один потомок вздохнет и
покраснеет за своего предка.