Неточные совпадения
В Дрездене, на Брюлевской террасе, между двумя и четырьмя часами, в самое фешенебельное
время для прогулки, вы можете встретить человека
лет около пятидесяти, уже совсем седого и как бы страдающего подагрой, но еще
красивого, изящно одетого и с тем особенным отпечатком, который дается человеку одним лишь долгим пребыванием в высших слоях общества.
Дом американского консула Каннингама, который в то же
время и представитель здесь знаменитого американского торгового дома Россель и Ко, один из лучших в Шанхае. Постройка такого дома обходится ‹в› 50 тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с деревьями. Широкая веранда опирается на
красивую колоннаду.
Летом, должно быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона, стояла большая пушка, направленная на улицу.
— В наши-те
годы одёжа куда
красивей да богаче нынешней была! Одёжа богаче, а жили — проще, ладнее. Прошли
времена, не воротятся! Ну, примеряй, рядись…
Остальные гости, которых было, впрочем, немного (один жалкий старичок учитель, бог знает для чего приглашенный, какой-то неизвестный и очень молодой человек, ужасно робевший и все
время молчавший, одна бойкая дама,
лет сорока, из актрис, и одна чрезвычайно
красивая, чрезвычайно хорошо и богато одетая и необыкновенно неразговорчивая молодая дама), не только не могли особенно оживить разговор, но даже и просто иногда не знали, о чем говорить.
Знаменная рота всегда на виду, и на нее во
время торжеств устремляются зоркие глаза высшего начальства. Потому-то она и составлялась (особенно передняя шеренга) из юношей с наиболее
красивыми и привлекательными лицами. Красивейший же из этих избранных красавцев, и непременно портупей-юнкер, имел высочайшую честь носить знамя и называться знаменщиком. В том
году, когда Александров поступил в училище, знаменщиком был Кениг, его однокорпусник, старше его на
год.
Другие же в это
время чиновники, увидав Сусанну, вошедшую вместе с Егором Егорычем, поспешили не то что пропустить, но даже направить ее к пожилой даме, красовавшейся на самом почетном месте в дорогой турецкой шали; около дамы этой стоял мальчик
лет шестнадцати в
красивом пажеском мундире, с умненькими и как-то насмешливо бегающими глазками.
Есть
время в
году, когда он кажется еще
красивее, еще разнообразнее нагорного берега.
Но в это
время новые тесовые ворота со скрипом отворились перед ним, и
красивый, румяный белокурый парень,
лет восьмнадцати, в ямской одежде, показался в воротах, ведя за собой тройку крепконогих, еще потных косматых лошадей, и, бойко встряхнув белыми волосами, поклонился барину.
Черненькой на вид было
лет пятнадцать, и правильные, тонкие черты ее лица обещали из нее со
временем что-то очень
красивое; но это должно было случиться, когда линии лица протянутся до назначенных им точек и живые краски юности расцветят детскую смуглость нежной, тонкой кожи.
Некоторое
время мрак и тишина, затем в щелях клавесина появляется свет, слышен музыкальный звон в замках. Крышка приподымается, и из клавесина выходит, воровски оглядываясь, Муаррон. Это мальчишка
лет пятнадцати, с необыкновенно
красивым, порочным и измученным лицом. Оборван, грязен.
От того
времени, когда он влюбился и сделал предложение и потом жил семь
лет, осталось воспоминание только о длинных душистых волосах, массе мягких кружев и о маленькой ножке, в самом деле очень маленькой и
красивой; и теперь еще, казалось, от прежних объятий сохранилось на руках и лице ощущение шелка и кружев — и больше ничего.
Рядом же с дачей графа Канкрина в Лесном в это
лето поселился молодой, умный, прекрасно образованный и очень в свое
время красивый гвардейский кавалерист П. Н. К—шин. Он был из дворян нашей Орловской губернии, и я знал его отца и весь род этих К—шиных: все были преумны и прекрасивы, этакие бравые, рослые, черноглазые, — просто молодцы.
Прошли целые пять
лет с нашей встречи в Берлине, и мы разговорились. Он немного постарел за это
время, но был еще очень бодр и представителен, с той же свободной,
красивой речью. Свою писательскую карьеру он начинал уже считать поконченною, изредка появляясь в печати с вещами вроде его статьи «Миллион терзаний», где его ум, художнический вкус и благородство помыслов вылились в такой привлекательной форме.
Орлицкий с женой,
красивой, статной молодою женщиной, поселился в Грузине и уже жил
года два до
времени нашего рассказа.
Началом государственного устройства России следует несомненно считать царствование Иоанна III, со
времени женитьбы его на племяннице византийского императора Софье Палеолог, до того
времени проживавшей в Риме. Брак этот состоялся в 1472
году. Новая русская великая княгиня была
красивая, изворотливая и упорная принцесса с гордым властительным нравом. За нее сватались многие западные принцы, но она не хотела соединить свою судьбу с католиком.
Весь ужас своего положения, всю безысходность, весь мрак своего будущего увидел Глеб Алексеевич еще до окончания первого
года супружеской жизни.
Красивое тело этой женщины уже не представляло для него новизны, питающей страсть, духовной же стороны в ней не было — ее заменяли зверские инстинкты. Даже проявление страсти, первое
время приводившие его в восторг, стали страшны своею дикостью. Молодая женщина, в припадке этой безумной страсти, кусала и била его.
Был еще пятый член семьи Григория Лукьяновича, самое имя которого произносилось в доме за последнее
время не только слугами, но и семейными, только шепотом, — это был сын Малюты, Максим Григорьевич, восемнадцатилетний юноша, тихий и кроткий, весь в мать, как говорили слуги, а вместе с тем какой-то выродок из семьи и по внешним качествам:
красивый, статный, с прямым, честным взглядом почти детски невинных глаз, разумный и степенный не по
летам, и хотя служивший в опричниках, но сторонившийся от своих буйных сверстников.
Графу Ивану Павловичу Кутайсову — любимцу императора Павла Петровича, было в то
время сорок три
года. Это был видный,
красивый мужчина, со смуглым, выразительным лицом, обличавшим его восточное происхождение.
Впрочем, и по наружности он казался моложе своих
лет,
время — этот, по выражению поэта, злой хищник, — несмотря на бурно проведенную юность и на постоянное настоящее прожигание жизни, как бы жалело, положить свою печать на это
красивое, выразительное лицо, украсить сединою эти черные, шелковистые кудри и выхоленные усы и баки и заставить потускнеть эти большие блестящие глаза.