Неточные совпадения
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, — а там, дальше, амфитеатром громоздятся
горы все синее и туманнее, а на
краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества,
горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, как огонек, зажженный на
краю леса беспечным странником!
Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасенный город,
Как будто кованой броней.
Однако в сей Одессе влажной
Еще есть недостаток важный;
Чего б вы думали? — воды.
Потребны тяжкие труды…
Что ж? это небольшое
горе,
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
Но солнце южное, но море…
Чего ж вам более, друзья?
Благословенные
края!
Это полусказочное впечатление тихого, но могучего хоровода осталось у Самгина почти на все время его жизни в странном городе, построенном на
краю бесплодного, печального поля, которое вдали замкнула синеватая щетина соснового леса — «Савелова грива» и — за невидимой Окой — «Дятловы
горы», где, среди зелени садов, прятались домики и церкви Нижнего Новгорода.
Пред глазами его вставал подарок Нехаевой — репродукция с картины Рошгросса: «Погоня за счастьем» — густая толпа людей всех сословий, сбивая друг друга с ног, бежит с
горы на
край пропасти.
Там нашли однажды собаку, признанную бешеною потому только, что она бросилась от людей прочь, когда на нее собрались с вилами и топорами, исчезла где-то за
горой; в овраг свозили падаль; в овраге предполагались и разбойники, и волки, и разные другие существа, которых или в том
краю, или совсем на свете не было.
В Петербурге Райский поступил в юнкера: он с одушевлением скакал во фронте, млея и
горя, с бегающими по спине мурашками, при звуках полковой музыки, вытягивался, стуча саблей и шпорами, при встрече с генералами, а по вечерам в удалой компании на тройках уносился за город, на веселые пикники, или брал уроки жизни и любви у столичных русских и нерусских «Армид», в том волшебном царстве, где «гаснет вера в лучший
край».
Они сами должны были читать историю
края на песках, на каменных скрижалях
гор, где не осталось никаких следов минувшего.
А вот вы едете от Охотского моря, как ехал я, по таким местам, которые еще ждут имен в наших географиях, да и весь
край этот не все у нас, в Европе, назовут по имени и не все знают его пределы и жителей, реки,
горы; а вы едете по нем и видите поверстные столбы, мосты, из которых один тянется на тысячу шагов.
Столь раннее появление этой северной гостьи можно объяснить тем, что в
горах Зауссурийского
края после лесных пожаров выросло много березняков, где она и находит для себя обильный корм.
По выходе из
гор течение реки Квандагоу становится тихим и спокойным. Река блуждает от одного
края долины к другому, рано начинает разбиваться на пороги и соединяется с рекой Амагу почти у самого моря.
У северного
края долины, в том месте, где береговая терраса примыкает к
горам, путь преграждается высокой скалой, состоящей из роговообманкового андезита.
В нижнем течении река Иодзыхе принимает в себя три небольших притока: справа — Сяо-Иодзыхе длиной 19 км и слева — Дунгоу, с которой мы познакомились уже в прошлом году, и Литянгоу, по которой надлежало теперь идти А.И. Мерзлякову. Река Сяо-Иодзыхе очень живописная. Узенькая, извилистая долинка обставлена по
краям сравнительно высокими
горами. По словам китайцев, в вершине ее есть мощные жилы серебросвинцовой руды и медного колчедана.
Росомаха распространена по всему Уссурийскому
краю, примерно к югу до 44° широты. Ее нет в Посьетском, Барабашском, Суйфунском районах и около Никольска-Уссурийского. В
горах Сихотэ-Алиня она встречается довольно часто.
Долина ее шириной около трех верст и имеет левый
край возвышенный и гористый, а правый — пологие увалы, поросшие редкой осиной, березой, ольхой и лиственницей. Уловить, где именно долина переходит в
горы, нельзя. Выше по реке картина меняется и
горы принимают резко выраженный характер.
Бикин (по-удэгейски Бики, по-китайски Дизинхе) — одна из самых больших рек Уссурийского
края. Она длиной около 500 км, истоки ее находятся в
горах Сихотэ-Алиня на широте мыса Гладкого.
В нижнем течении река Иодзыхе принимает в себя три небольших притока: справа — Сяо-Иодзыхе (малая река с омутами) длиною 16 км и слева — Дангоу (восточная долина), с которой мы познакомились уже в прошлом году, и Литянгоу, по которой надлежало теперь идти А.И. Мерзлякову. Река Сяо-Иодзыхе очень живописна. Узенькая извилистая долинка обставлена по
краям сравнительно высокими
горами. По словам китайцев, в вершине ее есть мощные жилы серебросвинцовой руды и медного колчедана.
Подойдя к устью Такемы, я увидел, что, пока мы ходили в
горы, река успела переменить свое устье. Теперь оно было у левого
края долины, а там, где мы переезжали реку на лодке, образовался высокий вал из песка и гальки. Такие перемещения устьев рек в прибрежном районе происходят очень часто в зависимости от наводнений и от деятельности морского прибоя.
От Олона до Табандо около 40 км. Здесь река прижимается к правому
краю долины, а слева тянется огромное болото.
Горы отходят далеко в сторону и теряются в туманной дали на юго-западе.
В Уссурийском
крае козуля обитает повсеместно, где только есть поляны и выгоревшие места. Она не выносит высоких
гор, покрытых осыпями, и густых хвойных лесов. Охотятся на нее ради мяса. Зимние шкурки идут на устройство спальных мешков, кухлянок и дох; рога продаются по три рубля за пару.
Оставив казаков ожидать нас в седловине, мы вместе с Дерсу поднялись на
гору. По гипсометрическим измерениям высота ее равна 1160 м. Подъем, сначала пологий, по мере приближения к вершине становился все круче и круче. Бесспорно, что
гора Тудинза является самой высокой в этой местности. Вершина ее представляет собой небольшую площадку, покрытую травой и обставленную по
краям низкорослой ольхой и березой.
От деревни Кокшаровки дорога идет правым берегом Улахе, и только в одном месте, где река подмывает утесы, она удаляется в
горы, но вскоре опять выходит в долину. Река Фудзин имеет направление течения широтное, но в низовьях постепенно заворачивает к северу и сливается с Улахе на 2 км ниже левого
края своей долины.
Через 10 км тропа переходит к левому
краю долины и потом по маленькому ключику, не имеющему названия, опять подымается в
горы.
В Уссурийском
крае реки,
горы и мысы на берегу моря имеют различные названия. Это произошло оттого, что туземцы называют их по-своему, китайцы — по-своему, а русские, в свою очередь, окрестили их своими именами. Поэтому, чтобы избежать путаницы, следует там, где живут китайцы, придерживаться названий китайских, там, где обитают тазы, не следует руководствоваться названиями, данными русскими. Последние имеют место только на картах и местным жителям совершенно не известны.
Река Сица быстрая и порожистая. Пороги ее не похожи на пороги других рек Уссурийского
края. Это скорее шумные и пенистые каскады. В среднем течении река шириной около 10 м и имеет быстроту течения 8 км в час в малую воду. Истоки ее представляются в виде одного большого ручья, принимающего в себя множество мелких ручьев, стекающих с
гор по коротким распадкам.
Охотничья тропа проложена здесь частью по
краю долины, частью по
горам, которые имеют в этих местах вид размытых холмов.
Перед рассветом с моря потянул туман. Он медленно взбирался по седловинам в
горы. Можно было ждать дождя. Но вот взошло солнце, и туман стал рассеиваться. Такое превращение пара из состояния конденсации в состояние нагретое, невидимое, в Уссурийском
крае всегда происходит очень быстро. Не успели мы согреть чай, как от морского тумана не осталось и следа; только мокрые кустарники и трава еще свидетельствовали о недавнем его нашествии.
На
горе мы пробыли довольно долго. Незаметно кончился день. У облаков, столпившихся на западе,
края светились так, точно они были из расплавленного металла. Сквозь них прорывались солнечные лучи и веерообразно расходились по небу.
К полудню мы поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь в направлении от северо-северо-востока на юго-юго-запад и в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно было видеть другой такой же перевал, а за ним еще какие-то
горы. Сверху гребень хребта казался
краем громадной чаши, а долина — глубокой ямой, дно которой терялось в тумане.
В верхней части река Сандагоу слагается из 2 рек — Малой Сандагоу, имеющей истоки у Тазовской
горы, и Большой Сандагоу, берущей начало там же, где и Эрлдагоу (приток Вай-Фудзина). Мы вышли на вторую речку почти в самых ее истоках. Пройдя по ней 2–3 км, мы остановились на ночлег около ямы с водою на
краю размытой террасы. Ночью снова была тревога. Опять какое-то животное приближалось к биваку. Собаки страшно беспокоились. Загурский 2 раза стрелял в воздух и отогнал зверя.
Шатры номадов. Вокруг шатров пасутся овцы, лошади, верблюды. Вдали лес олив и смоковниц. Еще дальше, дальше, на
краю горизонта к северо — западу, двойной хребет высоких
гор. Вершины
гор покрыты снегом, склоны их покрыты кедрами. Но стройнее кедров эти пастухи, стройнее пальм их жены, и беззаботна их жизнь в ленивой неге: у них одно дело — любовь, все дни их проходят, день за днем, в ласках и песнях любви.
Тем не менее, как ни оторван был от жизни идеализм сороковых годов, но лично своим адептам он доставлял поистине сладкие минуты. Мысли
горели, сердца учащенно бились, все существо до
краев переполнялось блаженством. Спасибо и за это. Бывают сермяжные эпохи, когда душа жаждет, чтобы хоть шепотом кто-нибудь произнес: sursum corda! [
Горе имеем сердца! (лат.)] — и не дождется…
Далеко от Украинского
края, проехавши Польшу, минуя и многолюдный город Лемберг, идут рядами высоковерхие
горы.
Первое сильное детское
горе переполняло до
краев мою душу.
Скитники по
краю Башкирии, прилегавшему к
горам, проехали в земли казачьего Оренбургского войска, где своих было достаточно.
Ребенок родился в богатой семье Юго-западного
края, в глухую полночь. Молодая мать лежала в глубоком забытьи, но, когда в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное
горе.
Каждое утро восходит такое же светлое солнце; каждое утро на водопаде радуга, каждый вечер снеговая, самая высокая
гора там, вдали, на
краю неба,
горит пурпуровым пламенем; каждая «маленькая мушка, которая жужжит около него в горячем солнечном луче, во всем этом хоре участница: место знает свое, любит его и счастлива»; каждая-то травка растет и счастлива!
С Трубецкими я разлучился в грустную для них минуту: накануне отъезда из Иркутска похоронили их малютку Володю. Бедная Катерина Ивановна в первый раз испытала
горе потерять ребенка: с христианским благоразумием покорилась неотвратимой судьбе. Верно, они вам уже писали из Оёка, где прозимуют без сомнения, хотя, может быть, и выйдет им новое назначение в здешние
края. Сестра мне пишет, что Потемкиной обещано поместить их в Тобольск. Не понимаю, почему это не вышло в одно время с моим назначением.
Некоторые родники были очень сильны и вырывались из середины
горы, другие били и кипели у ее подошвы, некоторые находились на косогорах и были обделаны деревянными срубами с крышей; в срубы были вдолблены широкие липовые колоды, наполненные такой прозрачной водою, что казались пустыми; вода по всей колоде переливалась через
край, падая по бокам стеклянною бахромой.
Поговаривали о каких-то подземельях на униатской
горе около часовни, и так как в тех
краях, где так часто проходила с огнем и мечом татарщина, где некогда бушевала панская «сваволя» (своеволие) и правили кровавую расправу удальцы-гайдамаки, подобные подземелья очень нередки, то все верили этим слухам, тем более, что ведь жила же где-нибудь вся эта орда темных бродяг.
Его лошади как подхватят с возом под
гору, а он сразу как взметнется, старенький этакой, вот в таком, как я ноне, в послушничьем колпачке, и лицо какое-то такое жалкое, как у старой бабы, да весь перепуганный, и слезы текут, и ну виться на сене, словно пескарь на сковороде, да вдруг не разобрал, верно, спросонья, где
край, да кувырк с воза под колесо и в пыли-то и пополз… в вожжи ногами замотался…
Его составляли небольшой, заросший с
краев прудик, сейчас же за ним крутая
гора вверх, поросшая огромными старыми деревьями и кустами, часто перемешивающими свою разнообразную зелень, и перекинутая над прудом, у начала
горы, старая береза, которая, держась частью своих толстых корней в влажном береге пруда, макушкой оперлась на высокую, стройную осину и повесила кудрявые ветви над гладкой поверхностью пруда, отражавшего в себе эти висящие ветки и окружавшую зелень.
На красного дерева переддиванном столе
горели две восковые свечи в серебряных подсвечниках, под которыми были подложены с стеклярусными
краями бумажные коврики.
В отдаленных
краях Сибири, среди степей,
гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие города, с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные, с двумя церквами — одной в городе, другой на кладбище, — города, похожие более на хорошее подмосковное село, чем на город.
С треском развернулись невиданные, бледно-красные цветы и
горели, обугливаясь по
краям. Передонов смотрел в ужасе на эти пламенные цветы.
Государство огромное,
гор в нём, оврагов, пустырей — конца-краю нет!
В бескрасочной мутной дали полинявших полей, на
краю неба стояла
горой синеватая туча, от неё лениво отрывались тяжёлые клочья и ползли к городу низко над холмами.
Проснулись птицы, в кустах на
горе звонко кричал вьюрок, на
горе призывно смеялась самка-кукушка, и откуда-то издалека самец отвечал ей неторопливым, нерешительным ку-ку. Кожемякин подошёл к
краю отмели — два кулика побежали прочь от него, он разделся и вошёл в реку, холодная вода сжала его и сразу насытила тело бодростью.
И замолчал, как ушибленный по голове чем-то тяжёлым: опираясь спиною о
край стола, отец забросил левую руку назад и царапал стол ногтями, показывая сыну толстый, тёмный язык. Левая нога шаркала по полу, как бы ища опоры, рука тяжело повисла, пальцы её жалобно сложились горсточкой, точно у нищего, правый глаз, мутно-красный и словно мёртвый, полно налился кровью и слезой, а в левом
горел зелёный огонь. Судорожно дёргая углом рта, старик надувал щёку и пыхтел...
Бедный ребенок-сиротка, выросший в чужом, негостеприимном доме, потом бедная девушка, потом бедная дева и, наконец, бедная перезрелая дева, Татьяна Ивановна, во всю свою бедную жизнь испила полную до
краев чашу
горя, сиротства, унижений, попреков и вполне изведала всю горечь чужого хлеба.