Неточные совпадения
Цыфиркин. А наш
брат и век так живет. Дела не делай, от дела не бегай. Вот беда нашему
брату, как
кормят плохо, как сегодни к здешнему обеду провианту не стало…
— Вот хорошо-то, что поймал тебя! А то никого в городе нет. Ну,
брат, а ты постарел, — говорил он, выходя из пролетки и расправляя плечи. — Я только по походке и узнал тебя. Ну, что ж, обедаем вместе? Где у вас тут
кормят порядочно?
— Да уж это как есть, — подхватила сторожиха, и тотчас полилась ее певучая речь. — Это как мухи на сахар. На что другое их нет, а на это их взять. Хлебом не
корми ихнего
брата…
В этом он был совершенная противоположность своему старшему
брату, Ивану Федоровичу, пробедствовавшему два первые года в университете,
кормя себя своим трудом, и с самого детства горько почувствовавшему, что живет он на чужих хлебах у благодетеля.
Старший Федор все так же ростовщичал и резал купоны, выезжая днем в город, по делам. Обедали оба
брата дома, ели исключительно русские кушанья, без всяких деликатесов, но ни тот, ни другой не пил. К восьми вечера они шли в трактир Саврасенкова на Тверской бульвар, где собиралась самая разнообразная публика и
кормили дешево.
— Завернул поглядеть, как мы будем народ
кормить? Все,
брат, земство орудует… От казны способие выхлопотали, от партикулярных лиц имеем тоже. Как же!.. Теперь вот здесь будем
кормить, а там деньгами.
— Воду на твоей Оксе возить — вот это в самый раз, — ворчала старуха. — В два-то дня она у меня всю посуду перебила… Да ты, Тарас, никак с ночевкой приехал? Ну нет,
брат, ты эту моду оставь… Вон Петр Васильич поедом съел меня за твою-то Оксю. «Ее, — говорит, —
корми, да еще родня-шаромыжники навяжутся…» Так напрямки и отрезал.
Феня, например, не любила ездить с Агафоном, потому что стеснялась перед своим братом-мужиком своей сомнительной роли полубарыни, затем она любила ходить в конюшню и
кормить из рук вот этих вяток и даже заплетала им гривы.
Кто же, наконец, устроит судьбу забитого Хлебникова,
накормит, выручит его и скажет ему: «Дай мне твою руку,
брат».
Тогда праведники скажут ему в ответ: «Господи! когда мы видели тебя алчущим и
накормили, или жаждущим и напоили? когда мы видели тебя странником и приняли, или нагим и одели? когда мы видели тебя больным или в темнице и пришли к тебе?» И царь скажет им в ответ: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих
братьев моих меньших, то сделали мне».
Делать нечего, надо сбирать обед. Священник и вся семья суетятся, потчуют. В кашу льется то же постное масло, во щи нарезывается та же солонина с запашком; но то, что сходит с рук своему
брату, крестьянину, ставится священнику в укор."Работали до седьмого пота, а он гнилятиной
кормит!"
— Была, я, сударыня, нынешним летом у Егора Егорыча Марфина, — супруга у них теперича молодая, — им доложили обо мне, она позвала меня к себе в комнату, напоила,
накормила меня и говорит мне: «Вы бы, старушка, в баню сходили, и имеете ли вы рубашку чистую?» — «Нету, говорю, сударыня, была у меня всего одна смена, да и ту своя же
братья, богомолки, украли».
— Да как убили опричники матушку да батюшку, сестер да
братьев, скучно стало одному на свете; думаю себе: пойду к добрым людям; они меня
накормят, напоят, будут мне
братьями да отцами! Встретил в кружале вот этого молодца, догадался, что он ваш, да и попросил взять с собою.
— Старики наши рассказывают, — отвечал Перстень, — и гусляры о том поют. В стародавние то было времена, когда возносился Христос-бог на небо, расплакались бедные, убогие, слепые, хромые, вся, значит, нищая
братия: куда ты, Христос-бог, полетаешь? На кого нас оставляешь? Кто будет нас кормить-поить? И сказал им Христос, царь небесный...
— И куда она экую прорву деньжищ девает! — удивлялся он, досчитываясь до цифры с лишком в восемьдесят тысяч на ассигнации, —
братьям, я знаю, не ахти сколько посылает, сама живет скаредно, отца солеными полотками
кормит… В ломбард! больше некуда, как в ломбард кладет.
— Ну нет — это,
брат, аттбнде! — я бы тебя главнокомандующим надо всеми имениями сделал! Да, друг,
накормил, обогрел ты служивого — спасибо тебе! Кабы не ты, понтировал бы я теперь пешедралом до дома предков моих! И вольную бы тебе сейчас в зубы, и все бы перед тобой мои сокровища открыл — пей, ешь и веселись! А ты как обо мне полагал, дружище?
— Ешь, Павлушка, — сказал Передонов, и видно было, что ему хочется
накормить Володина. — А я,
брат, уж теперь скоро в инспекторы пролезу, — Варе княгиня обещала.
— Про Никона ты молчи; дело это — не твоё, и чего оно мне стоит — ты не знаешь! Вы все бабу снизу понимаете, милые, а не от груди, которой она вас, окаянных,
кормит. А что для бабы муж али любовник — иной раз — за ребёнка идёт, это вашему
брату никогда невдомёк!
— Ну,
брат, вижу, что тебя не победишь! Веришь ли, всю дорогу, из Петербурга ехавши, я твердил себе: не все мне его
кормить! Пообедаю когда-нибудь я и на его счет! Вот те и пообедал!
— Здесь все друг другу чужие, пока не помрут… А отсюда живы редко выходят. Работа легкая, часа два-три утром, столько же вечером,
кормят сытно, а тут тебе и конец… Ну эта легкая-то работа и манит всякого… Мужик сюда мало идет, вреды боится, а уж если идет какой, так либо забулдыга, либо пропоец… Здесь больше отставной солдат работает али никчемушный служащий, что от дела отбился. Кому сунуться некуда… С голоду да с холоду… Да наш
брат, гиляй бездомный, который, как медведь, любит летом волю, а зимой нору…
Одна половина гарнизона, находившаяся под командою пана Будилы, вышла на сторону князя Пожарского и встречена была не ожесточенным неприятелем, но человеколюбивым войском, которое поспешило
накормить и успокоить, как
братьев, тех самых людей, коих накануне называло своими врагами.
Матрена. Так вот я испугалась, как же! Тебе только с бабами и драться! Велика беда, что я тебя скорпионом назвала. Вашего
брата, как ни назови, только хлебом
накорми!
Вышел я — себя не помню. Пошел наверх в зал, прямо сказать — водки выпить. Вхожу — народу еще немного, а машина что-то такое грустное играет… Вижу, за столиком сидит Губонин, младший
брат. Завтракают… А у Петра Ионыча я когда-то работал, на дому проверял бухгалтерию, и вся семья меня знала, чаем поили, обедом
кормили, когда я долго засижусь. Я поклонился.
Кочкарев. Ну видишь, сам раскусил. Теперь только нужно распорядиться. Ты уж не заботься ни о чем. Свадебный обед и прочее — это все уж я… Шампанского меньше одной дюжины никак,
брат, нельзя, уж как ты себе хочешь. Мадеры тоже полдюжины бутылок непременно. У невесты, верно, есть куча тетушек и кумушек — эти шутить не любят. А рейнвейн — черт с ним, не правда ли? а? А что же касается до обеда — у меня,
брат, есть на примете придворный официант: так, собака,
накормит, что просто не встанешь.
Да вот сидит Христос в светлом рае,
Во душистой, небесной прохладе,
Под высокой, златоцветной липой,
Восседает на лыковом престоле.
Раздаёт он серебро и злато,
Раздаёт драгоценное каменье,
Всё богатым людям в награду,
За то, что они, богатеи,
Бедному люду доброхоты,
Бедную
братию любят,
Нищих, убогих сыто
кормят.
— Погодите, погодите… Соловья баснями не
кормят, — суетился Карнаухов, затаскивая Ароматова в контору. — Ну,
брат, прежде всего устроим разрешение вина и елея… Вкушаешь?
— То-то! ты не очень слушайся тетку Надежду Борисовну! Она там постным маслом да изречениями аббата Гете
кормит, а я этого не люблю! Ну, теперь Христос с тобой! Поезжай и поделись твоим горем с
братом Никитой Кирилычем!
Брат Сила. Врать вредно, дорогой актер. Придется тебе сесть в тюрьму, красавчик, где ты долго будешь
кормить клопов. А делу мы все равно ход дадим.
Маменька же рады были всякому принуждению,
братьям делаемому, и все ожидали, что батенька потеряют терпение и отпустят инспектора, который, по их расчету, недешево приходился, В самом деле, как посудить:
корми его за господским столом, тут лишний кусок хлеба, лишняя ложка борщу, каши и всего более обыкновенного; а всеэто, маменька говаривали, в хозяйстве делает счет, как и лишняя кружка грушевого квасу, лишняя свеча, лишнее… да гаки и все лишнее, кроме уже денег, — а за что?., тьфу!..
— Максим здесь? Хочешь ко мне эсаулом? — прервав свою песню, заговорил он, протягивая мне руку. — Я,
брат, совсем готов… Набрал шайку себе… вот она… Потом еще будут люди… Найдем! Это н-ничего! Пилу и Сысойку призовем… И будем их каждый день кашей
кормить и говядиной… хорошо? Идешь? Возьми с собой книги… будешь читать про Стеньку и про других… Друг! Ах и тошно мне, тошно мне… то-ошно-о!..
Прошка один
кормил свою семью, то есть отца и малолетков. Последние вырастали на выселковской площади, глядя на отца, на сестру, на
брата своими детски-наивными глазами. В этих глазах рано засветилась недетская дума. Казалось малолетки обсуждали три пути, какими шли их ближайшие родственники, решая про себя, какой из них представляет наиболее удобств.
Афоня. Так что ж что другого роду! Стало быть,
брат должен работать на них,
кормить их, одевать, а они будут важничать. Лучше
брата на свете человека нет, а его сделали работником.
В обители большим праздником считался Успеньев день, когда праздновался «престол» в новой церкви. Вперед делались большие приготовления, чтобы
накормить сотни богомольцев. Вся
братия была погружена в хозяйственные заботы, и даже
брат Ираклий должен был помогать на кухне, где месил тесто, чистил капусту и картофель. Половецкий забрался к
брату Павлину за два дня и тоже принимал участие в общей братской работе в качестве пекаря.
— Не все такие, — хоть бы и из нашего
брата, Егор Парменыч, — возразил рыжий мужик, — може, во всей вотчине один такой и выискался. Вот горбун такой же мужик, а по-другому живет: сам куска не съест, а лошадь
накормит; и мы тоже понимаем, у скота языка нет: не пожалуется — что хошь с ней, то и делай.
Марфа. Да тебе хорошо говорить, а нашей сестре трудно. Ох, трудно. Кабы вашего
брата хоть на недельку бы в нашу должность впрячь. Вы бы не то заговорили. И меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, и все дела, и этих голопузых обмыть, одеть,
накормить, все на нашей сестре, — а чуть что не по нем, сейчас. Особенно вывивши. Ох, житье наше бабье…
— Мать Таифа, — сказала игуменья, вставая с места. — Тысячу двадцать рублев на ассигнации разочти как следует и, по чем придется, сиротам раздай сегодня же. И ты им на Масленицу сегодня же все раздай, матушка Виринея… Да голодных из обители не пускай,
накорми сирот чем Бог послал. А я за трапезу не сяду. Неможется что-то с дороги-то, — лечь бы мне, да боюсь: поддайся одной боли да ляг — другую наживешь; уж как-нибудь, бродя, перемогусь. Прощайте, матери, простите,
братия и сестры.
Рем сказал: «Нас два
брата; когда мы были маленькие, нас принесло в колыбельке к дереву на берегу Тибра, и там нас
кормили дикие звери и птицы. И там мы выросли. А чтобы узнать, кто мы такие, — у нас осталась наша зыбка. На ней медные полоски и на полосках что-то написано».
— Нашему
брату, батенька, некогда спать, — говорил он вполголоса, когда я лег и закрыл глаза. — У кого жена да пара ребят, тому не до спанья. Теперь
корми и одевай да на будущее припасай. А у меня их двое: сынишка и дочка… У мальчишки-подлеца хорошая рожа… Шести лет еще нет, а способности, доложу я вам, необыкновенные… Тут у меня где-то их карточки были… Эх, деточки мои, деточки!
— А то что идти, когда от двух
братьев! — продолжал Жданов, — самим только бы прокормиться, а не нашего
брата солдата
кормить. Подмога плохая, как уж двадцать пять лет прослужил. Да и живы ли, кто е знает.
Он
кормил и поил пишущую
братию, особенно в первые два года. Журнал (к зиме 1860–1861 года) взял уже в свои руки Благосветлов. Прежняя редакция распалась, А.Григорьев ушел к
братьям Достоевским в журнал"Время".
Мне было бы неприятно попасть в такой барский дом, где хозяин, примостившийся к литературе,
кормил и поил литераторскую
братию, как, бывало, баре в крепостное время держали прихлебателей и напаивали их.
Журнал Благосветлова шел тогда очень бойко; он жил на довольно широкую ногу,
кормил обедами, собирал немало пишущей
братии.
— Она обязана меня
кормить! — сказал он. — Ей мой дом останется, пущай же и
кормит! Возьму и пойду к ней. Это, стало быть, понимаешь, Глаша… Катина дочка, а Катя, понимаешь,
брата моего Пантелея падчерица… понял? Ей дом достанется… Пущай меня
кормит!
Пьштньте были похороны: три архимандрита, священников человек сто. Хоть княгиню Марфу Петровну и мало кто знал, а все по ней плакали. А князь, стоя у гроба, хоть бы слезинку выронил, только похудел за последние дни да часто вздрагивал. Шесть недель нищую
братию в Заборье
кормили, кажду субботу деньги им по рукам раздавали, на человека по денежке.
Солдатка слезает с печи и тоже продолжает просить о том, чтобы я похлопотал вернуть мужа. Я говорю, что этого нельзя, и спрашиваю, какое имущество осталось у нее после мужа. Имущества никакого нет. Землю муж, уходя, отдал
брату, ее деверю, чтобы он
кормил ее с детьми. Было три овцы, да две пошли на проводы мужа. Осталось, как она говорит, только рухлядишка кое-какая, да овца, да две курицы. Всего и имущества. Свекровь подтверждает ее слова.
— Что ж поделаешь. Жена и то убеждала выйти в отставку, да как выйдешь? До эмеритуры осталось всего два года. А у меня четверо детей, да еще трое сирот-племянников. Всех нужно
накормить, одеть… А хвораю-то я уж давно. Комиссия два раза выдавала удостоверения, что мне необходимо лечиться водами в Старой Руссе, там есть для офицеров казенные места. Но ведь знаете сами, нашему брату-армейцу трудно чего-нибудь добиться, протекции нет. Казенные места всегда заняты штабными, а нам и доступу нет…
— Некогда, — сказал он, — смиренные
братья аббатства Фалкенаусского, основанного близ берегов Эмбаха первым епископом дерптским, Германом,
накормили язями итальянского прелата, присланного от папы для исследования нужд монастырских, напоили monsignore [Его преосвященство (ит.).] пивом, в котором вместо хмеля был положен багульник [Багульник — очень горькое и вредное растение: ledum palustre.
Ребенок очень любил горбуна, а особенно его сестру, молоденькую девушку, в противоположность своему
брату, стройную, высокую, с толстой русой косой, голубыми лучистыми глазами и с лицом снежной белизны, оттененным нежным румянцем. Она
кормила его такими вкусными лепешками из черной муки.
— Господин милостивый! дайте что-нибудь безрукому, безногому на пропитание. У матери груди высохли от голода, нечем
кормить меньшого
брата, который плачет, хоть вон беги из избы; две маленькие сестры целые сутки не видали во рту зерна макова. Будьте жалостливы и милостивы, добрый господин! Бог наградит вас на сем свете и в другом.