Неточные совпадения
— Это все мне? — тихо спросила девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы
говорить так; она подошла ближе. — Может быть, он уже пришел… тот
корабль?
Когда на другой день стало светать,
корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая вином Грэя; держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны
говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье…
Пока ее не было, ее имя перелетало среди людей с нервной и угрюмой тревогой, с злобным испугом. Больше
говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать — яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому
кораблю.
— И не дал мне табаку. «Тебе, —
говорит, — исполнится совершеннолетний год, а тогда, —
говорит, — специальный красный
корабль… За тобой. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, —
говорит, — волшебнику верь». Но я
говорю: «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал.
«Сестрица! знаешь ли, беда!»
На
корабле Мышь Мыши
говорила:
«Ведь оказалась течь: внизу у нас вода
Чуть не хватила
До самого мне рыла».
Например, моряки
говорят и пишут «приглубый берег», то есть имеющий достаточную глубину для
кораблей.
А нечего делать японцам против
кораблей: у них, кроме лодок, ничего нет. У этих лодок, как и у китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да еще открытая корма: оттого они и ходят только у берегов. Кемпфер
говорит, что в его время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они не ездили в чужие земли. «Нечего, дескать, им там делать».
Говорить ли о теории ветров, о направлении и курсах
корабля, о широтах и долготах или докладывать, что такая-то страна была когда-то под водою, а вот это дно было наруже; этот остров произошел от огня, а тот от сырости; начало этой страны относится к такому времени, народ произошел оттуда, и при этом старательно выписать из ученых авторитетов, откуда, что и как?
Но так как он не мог, то ничего нет удивительного, что он с своим Гарольдом
говорит кораблю: «Неси меня куда хочешь — только вдаль от родины».
В эту минуту во всей его фигуре было что-то твердое и сурово спокойное. Он, очевидно, знал, что ему делать, и шел среди смятенных кучек, гимназистов, как большой
корабль среди маленьких лодок. Отвечая на поклоны, он
говорил только...
Епиходов. Собственно
говоря, не касаясь других предметов, я должен выразиться о себе, между прочим, что судьба относится ко мне без сожаления, как буря к небольшому
кораблю. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня утром я просыпаюсь, к примеру сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук… Вот такой. (Показывает обеими руками.) И тоже квасу возьмешь, чтобы напиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.
— А потом, —
говорят, — мы его на своем
корабле привезем и живого в Петербург доставим.
— А знаете что? — вдруг воскликнул весело Горизонт. — Мне все равно: я человек закабаленный. Я, как
говорили в старину, сжег свои
корабли… сжег все, чему поклонялся. Я уже давно искал случая, чтобы сбыть кому-нибудь эти карточки. За ценой я не особенно гонюсь. Я возьму только половину того, что они мне самому стоили. Не желаете ли приобрести, господин офицер?
Говорят, что незадолго до пожара в доме или до крушения
корабля умные, нервные крысы стаями перебираются в другое место.
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно хотел с тобою
поговорить, но пуще всего надо было утешить Александру Семеновну. «Вот,
говорит, есть человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал, что, дескать, такое дело, что если не придешь, то все наши
корабли потонут.
Вообще Любинька, по-видимому, окончательно сожгла свои
корабли, и об ней ходили самые неприятные для сестрина самолюбия слухи.
Говорили, что каждый вечер у ней собирается кутежная ватага, которая ужинает с полуночи до утра. Что Любинька председает в этой компании и, представляя из себя «цыганку», полураздетая (при этом Люлькин, обращаясь к пьяным друзьям, восклицал: посмотрите! вот это так грудь!), с распущенными волосами и с гитарой в руках, поет...
— Да; но тоже кряхтит и жалуется, что людей нет. «Плывем,
говорит, по глубокой пучине на расшатанном
корабле и с пьяными матросами. Хорони бог на сей случай бури».
— А знаете, —
говорит, — что я вам скажу: это, должно быть,
корабль в Америку, потому что очень велик. Вот мы и попали как раз. Давай, Матвей, пробираться вперед.
— Беги за ней, может, догонишь, — ответил кабатчик. — Ты думаешь, на море, как в поле на телеге. Теперь, —
говорит, — вам надо ждать еще неделю, когда пойдет другой эмигрантский
корабль, а если хотите, то заплатите подороже: скоро идет большой пароход, и в третьем классе отправляется немало народу из Швеции и Дании наниматься в Америке в прислуги. Потому что,
говорят, американцы народ свободный и гордый, и прислуги из них найти трудно. Молодые датчанки и шведки в год-два зарабатывают там хорошее приданое.
И в это время на
корабле умер человек.
Говорили, что он уже сел больной; на третий день ему сделалось совсем плохо, и его поместили в отдельную каюту. Туда к нему ходила дочь, молодая девушка, которую Матвей видел несколько раз с заплаканными глазами, и каждый раз в его широкой груди поворачивалось сердце. А наконец, в то время, когда
корабль тихо шел в густом тумане, среди пассажиров пронесся слух, что этот больной человек умер.
— Вот и вся история, — закончил Больт. — Что было на
корабле потом, конечно, не интересно, а с тех пор пошел слух, что Фрези Грант иногда видели то тут, то там, ночью или на рассвете. Ее считают заботящейся о потерпевших крушение, между прочим; и тот, кто ее увидит,
говорят, будет думать о ней до конца жизни.
Я ответил, что разговор был и что капитан Гез не согласился взять меня пассажиром на борт «Бегущей по волнам». Я прибавил, что
говорю с ним, Брауном, единственно по указанию Геза о принадлежности
корабля ему. Это положение дела я представил без всех его странностей, как обычный случай или естественную помеху.
— Вам это должно нравиться, — продолжал Гез, делая соответствующий ход так рассеянно, что я увидел всю партию. — Должно, потому что вы, — я
говорю это без мысли обидеть вас, — появились на
корабле более чем оригинально. Я угадываю дух человека.
— Ведь это — «Бегущая». Оригинальный город Гель-Гью. Я очень его люблю. Строго
говоря, мы, Сениэли, — герои праздника: у нас есть
корабль с этим названием «Бегущая по волнам»; кроме того, моя мать родом из Гель-Гью; она — прямой потомок Вильямса Гобса, одного из основателей города.
Она
говорила сдержанно, и даже это мое открытие
корабля вывело ее из покойного состояния только на один момент, когда она сказала, что об этом следовало бы непременно узнать вам.
— Достаточно, что вы там были. К тому же вы старались если не обвинить себя, то внушить подозрение. Я вам очень благодарна, Гарвей. Вечером вы придете к нам? Я назначу теперь же, когда встретиться. Я предлагаю в семь. Я хочу вас видеть и
говорить с вами. Что вы скажете о
корабле?
Фрези Грант, хотя была доброй девушкой, — вот, скажем, как наша Дэзи… Обратите внимание, джентльмены, на ее лицо при этих моих словах. Так я
говорю о Фрези. Ее все любили на
корабле. Однако в ней сидел женский черт, и, если она что-нибудь задумывала, удержать ее являлось задачей.
Рассчитывая, что на днях мы
поговорим подробнее, я не стал больше спрашивать его о
корабле. Кто сказал «А», тот скажет и «Б», если его не мучить. Я перешел к Гезу, выразив сожаление, крайне смягченное по остроте своего существа, что капитан бездетен, так как его жизнь, по-видимому, довольно беспутна; она лишена правильных семейных забот.
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея
говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших
кораблях, которые уходят в неведомые моря; был он кроток на земле, ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в море он становился тихо весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
— «Господи боже отец наших, заповедавый Ною, рабу твоему, устроити кивот ко спасению мира…» — густым басовым голосом
говорил священник, возводя глаза к небу и простирая вверх руки: — «И сей
корабль соблюди и даждь ему ангела блага, мирна… хотящие плыти на нем сохрани…»
С большинством из них я рос и когда-то шалил вместе, теперь же близость моя могла бы смутить их, потому что одет я был бедно, не по моде, и про мои очень узкие брюки и большие, неуклюжие сапоги
говорили, что это у меня макароны на
кораблях.
— Представьте себе, —
говорил он, — небо там синее, море синее, по морю
корабли плывут, а над
кораблями реют какие-то неизвестные птицы… но буквально неизвестные! a la lettre!
— Мы вот как сделаем, — продолжал между тем искушать Прокоп, — сперва генералу честь отдадим и в кухмистерской закусим, потом отправимся обедать к Дороту, а там уж и на Минералы рукой подать! Каких, брат, там штучек с последними
кораблями привезли! Наперед
говорю: пальчики оближешь!
Летом стали
говорить, что по русским морям плавает русский же
корабль и стреляет из пушек по городам, — Тихон сказал...
— Смотри, барин, —
говорил цыган, — передние-то ноги как несет!
Корабли пройдут.
Я уже
говорил о той минуте, когда Монархиня в увеселительном Дворце Своем спокойно исчисляла выстрелы
кораблей Шведских, и когда главные армии наши были за отдаленными пределами отечества: Англия, Пруссия вооружались, хотели предписать нам мир, но Екатерина непоколебимая даровала оный Густаву, а Питт и Фридрих Вильгельм должны были смириться.
И начал ему доказывать, — и все петербургским штилем, каким у нас не могут
говорить, — что я именно видел, что за деньги, а что и без денег: мосты, домы, крепости,
корабли и все и все.
«А что,
говорит, может, на этом
корабле пират едет: кинется вдруг, город спалит, тебе копьем грудь пронзит, меня в плен…»
Лариосик. Да,
корабль… Пока его не прибило в эту гавань с кремовыми шторами, к людям, которые мне так понравились… Впрочем, и у них я застал драму… Ну, не стоит
говорить о печалях. Время повернулось. Вот сгинул Петлюра… Все живы… да… мы все снова вместе… И даже больше того: вот Елена Васильевна, она тоже пережила очень и очень много и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина. И мне хочется сказать ей словами писателя: «Мы отдохнем, мы отдохнем…»
Боровцов. И опять же ваша пешая служба супротив морской много легче. Вы то возьмите: другой раз пошлют с кораблем-то отыскивать, где конец свету; ну и плывут. Видят моря такие, совсем неведомые, морские чудища круг
корабля подымаются, дорогу загораживают, вопят разными голосами; птица Сирен поет; и нет такой души на
корабле,
говорят, которая бы не ужасалась от страха, в онемение даже приходят. Вот это — служба.
Я рад встретиться со здравым человеком. Все так возбуждены, только и
говорят, что о
кораблях. И знаете, сам начинаешь верить.
Эх, милостивый государь, — продолжал Иван Семенович, покачав головою, — я могу вам при этом повторить слова того же покойного моего брата: «Супружество, —
говаривал он, — есть
корабль, который, чтоб провести благополучно между всеми подводными камнями, лоцману нужна не только опытность, но и счастие».
— Эх, други мои любезные, — молвит на то Гаврила Маркелыч. — Что за невидаль ваша первая гильдия? Мы люди серые, нам, пожалуй, она не под стать…
Говорите вы про мой капитал, так чужая мошна темна, и денег моих никто не считал. Может статься, капиталу-то у меня и много поменьше того, как вы рассуждаете. Да и какой мне припен в первой гильдии сидеть?
Кораблей за море не отправлять, сына в рекруты все едино не возьмут, коль и по третьей запишемся, из-за чего же я стану лишние хлопоты на себя принимать?
Говорят: перестань наказанием угрожать злым, разрушится существующий порядок, — и всё погибнет. Сказать это, всё равно, что сказать: растает река, — и всё погибнет. Нет, подойдут
корабли, начнется настоящая жизнь.
— Ну, а я уж такими пустяками не занимался-с. Человеку нашего поколения и нашего развития пожалуй что оно и стыдно бы, да и некогда заниматься подобными глупостями! Хм!
говорят тоже вот, что Шекспир этот реально смотрел на вещи! — продолжал он, благо уж имена ему под руку подвернулись, — ни черта в нем нет реального! Во-первых, невежда:
корабли у него вдруг к Богемии пристают! Ха, ха, ха!.. к Богемии!
Постыдная эта торговля людьми еще процветала во времена нашего рассказа, и большие парусные
корабли с трюмами, набитыми «черным» грузом, то и дело совершали рейсы между берегами Африки и Южной Америки, снабжая последнюю невольниками. Скованные, томились несчастные негры в трюмах во все время перехода. Нечего и
говорить, что с ними обращались варварски, и случалось, этот «живой» груз доставлялся до места назначения далеко не в полном количестве.
И научил араратских Божьих людей
говорить новыми языками, ввел в закавказские
корабли новые законы, разослал по разным сторонам послания, призывая всех к покаянию.
— Напрасно, — сдержанно ответила Марья Ивановна. — Я сказала тебе, что пророк или кормщик
корабля, принимающий в круг верных-праведных женщин, делается ее духовным супругом. А братец Николаюшка
говорит, что это не так. Приедет Егорушка, он об этом расскажет точно и подробно.
Говорили, что он во многом изменяет верованья и обряды, творит чудеса и что всякая воля его исполняется беспрекословно, без сомнений, без рассуждений, и что завел он в закавказских
кораблях духовных жен.