Неточные совпадения
Мать говорит: «Я
кольцо это под пол спрятала, чтобы вы не увидали, его можно продать!» Ну, совсем еще дети!
Мать ходила взад и вперед и смотрела на сына, Андрей, слушая его рассказы, стоял у окна, заложив руки за спину. Павел расхаживал по комнате. У него отросла борода, мелкие
кольца тонких, темных волос густо вились на щеках, смягчая смуглый цвет лица.
Она не ошиблась в том, что он имел от природы хороший ум, предоброе сердце и строгие правила честности и служебного бескорыстия, но зато во всем другом нашла она такую ограниченность понятий, такую мелочность интересов, такое отсутствие самолюбия и самостоятельности, что неробкая душа ее и твердость в исполнении дела, на которое она уже решилась, — не один раз сильно колебались; не один раз приходила она в отчаяние, снимала с руки обручальное
кольцо, клала его перед образом Смоленския божия
матери и долго молилась, обливаясь жаркими слезами, прося просветить ее слабый ум.
С тех пор он жил во флигеле дома Анны Якимовны, тянул сивуху, настоянную на лимонных корках, и беспрестанно дрался то с людьми, то с хорошими знакомыми;
мать боялась его, как огня, прятала от него деньги и вещи, клялась перед ним, что у нее нет ни гроша, особенно после того, как он топором разломал крышку у шкатулки ее и вынул оттуда семьдесят два рубля денег и
кольцо с бирюзою, которое она берегла пятьдесят четыре года в знак памяти одного искреннего приятеля покойника ее.
Минодора, выскочив первая, почтительно высадила ее из кареты Аделаида Ивановна хоть и совершенно уже была старушка, но еще довольно свежая, благообразная, несколько похожая на брата, — росту небольшого, кругленькая, с белыми пухленькими ручками, которые все унизаны были на пальцах
кольцами, носимыми по разным дорогим для нее воспоминаниям: одно
кольцо было покойной
матери, другое тетки, третье подруги, четвертое — с раки Митрофания.
Мы даже обменялись
кольцами, так как я носил подаренное мне
матерью кольцо, а у нее тоже было обручальное
кольцо ее покойного отца.
Заговор
матери от тоски по сыне показывает, что самые темные люди, наши предки и тот странный народ, который забыт нами, но окружает нас
кольцом неразрывным и требует от нас памяти о себе и дел для себя, — также могут выбиться из колеи домашней жизни, буржуазных забот, бабьих причитаний и душной боязни каких-то дрянных серых чертенят.
Он говорил очень много: нежно с Наташей и почтительно со стариками; между прочим, он предложил, чтоб настоящее событие, то есть данное слово и благословение, остались покуда для всех неизвестными; что он воротится через несколько дней, привезет
кольцо своей
матери, которое бережет и чтит, как святыню, и надеется, что обожаемая его невеста наденет это колечко на свой пальчик и подарит его таким же
кольцом.
Посадил он меня с собой рядышком, сафьянную коробочку из стола вынул и подал мне: «Вот, говорит, тут
кольцо обручальное, отдай его, кому знаешь; только смотри, помни отцовский завет — чтоб это
кольцо не распаялось, то есть чтоб с мужем тебе довеку жить в любви и совете, как мы с покойницей твоей
матерью жили».
Мать его, высокая и полная женщина, почти старушка, с нежным и кротким лицом, сохранившим еще следы былой красоты, в сбившемся, по обыкновению, чуть-чуть набок черном кружевном чепце, прикрывавшем темные, начинавшие серебриться волосы, как-то особенно горячо и порывисто обняла сына после того, как он поцеловал эту милую белую руку с красивыми длинными пальцами, на одном из которых блестели два обручальных
кольца.
Только смотри, помни отцовский завет, чтобы это
кольцо не распаялось, значит, изволь с мужем жить до́веку в любви и совете, как мы с твоей
матерью жили».
Слушай же отца: наши родители ни меня, ни
мать твою венцом не неволили, и я не стану неволить тебя, — вот
кольцо, отдай его кому знаешь, кто тебе по мыслям придется.
«Слушай, Дуня: ни
мать твою, ни меня родители венцом не неволили. И я тебя неволить не стану. Даю тебе
кольцо обручальное, отдай его волей тому, кто полюбится…»
За
матерью шел сын, такого же сложения, жирный, уже обрюзглый, с женским складом туловища, одетый в обтяжку; белокурая и курчавая голова его сидела на толстой белой шее, точно вставленной в высокий воротник. Он носил шершавые усики и маленькие бакенбарды. На пухлых руках, без перчаток, было множество
колец. На вид ему могло быть от двадцати до тридцати лет. Бескровная белизна лица носила в себе что-то тайно-порочное, и глаза, зеленоватые и круглые, дышали особого рода дерзостью.
— Но уходи же, уходи… Он может прийти сейчас… Вот
кольцо — оно от моей
матери.