Неточные совпадения
Песня мешала уснуть, точно зубная
боль, еще не очень сильная, но грозившая разыграться до мучительной. Самгин спустил ноги с нар, осторожно
коснулся деревянного пола и зашагал по камере, ступая на пальцы, как ходят по тонкому слою льда или по непрочной, гибкой дощечке через грязь.
Воспоминания — или величайшая поэзия, когда они — воспоминания о живом счастье, или — жгучая
боль, когда они
касаются засохших ран…
Он рассердился, или
боль еще от пинков не прошла, только он с колом гонялся за акулой, стараясь ударить ее по голове и забывая, что он был босиком и что ноги его чуть не
касались пасти.
Вот тебе сведения, не знаю, найдешь ли в них что-нибудь новое. Я думаю, тебе лучше бы всего через родных проситься на службу, как это сделал Александр Муравьев. Ты еще молод и можешь найти полезную деятельность. Анненкова произвели в 14-й класс. Ты знаешь сам, как лучше устроить. Во всяком случае, желаю тебе успокоиться после тяжелых испытаний, которые ты имел в продолжение последних восьми лет. Я не смею
касаться этих ран, чтобы не возобновить твоих
болей.
Я не знаю, как отнесется читатель к написанному выше, но что
касается до меня, то при одной мысли о «мелочах жизни» сердце мое
болит невыносимо.
Спорил с нею и чувствовал, что женщина эта
коснулась в груди его нарыва, который давно уже безболезненно и тайно назревал там, а сейчас вот — потревожен, обнаружился и тихонько, но неукротимо
болит.
Ничего не понимая, я между тем сообразил, что, судя по голосу, это не могла быть кто-нибудь из компании Геза. Я не колебался, так как предпочесть шлюпку безопасному кораблю возможно лишь в невыносимых, может быть, угрожающих для жизни условиях. Трап стукнул: отвалясь и наискось упав вниз, он
коснулся воды. Я подвинул шлюпку и ухватился за трап, всматриваясь наверх до
боли в глазах, но не различая фигур.
И — странное дело! — ни мне, ни Прокопу не было совестно. Напротив того, я чувствовал, как постепенно проходила моя головная
боль и как мысли мои все больше и больше яснели. Что же
касается до Прокопа, то лицо его, под конец беседы, дышало таким доверием, что он решился даже тряхнуть стариной и, прощаясь со мной, совсем неожиданно продекламировал...
Что
касается до Лизаветы Васильевны, то она была как будто бы спокойна: работала, занималась с детьми, выходила часто из комнаты и, по-видимому, решительно не замечала присутствия постороннего человека; но к концу дня, ссылаясь на головную
боль, легла снова в постель.
Язва Голована не
касалась. Во все время, пока она свирепствовала в слободах, ни сам он, ни его «ермоловская» корова с бычком ничем не
заболели; но этого мало: самое важное было то, что он обманул и извел, или, держась местного говора, «изништожил» саму язву, и сделал то, не пожалев теплой крови своей за народушко.
«Надо одуматься, остепениться», — говорил он себе и вместе с тем не мог удержаться и всё гнал лошадь, не замечая того, что он ехал теперь уже по ветру, а не против него. Тело его, особенно в шагу, где оно было открыто и
касалось седелки, зябло и
болело, руки и ноги его дрожали, и дыхание было прерывисто. Он видит, что пропадает среди этой ужасной снежной пустыни, и не видит никакого средства спасения.
Что же
касается достигших зрелости женщин, то они уже нормально, физиологически осуждены каждый месяц
болеть в течение нескольких дней.
— Когда я в первый раз увидала тебя, Дунюшка, была я тогда в духе, и ничто земное тогда меня не
касалось, ни о чем земном не могла и помышлять, — сказала Катенька, взявши Дуню за руку. — Но помню, что как только я взглянула на тебя, — увидала в сердце твоем неисцелевшие еще язвы страстей… Знаю я их, сама
болела теми язвами, больше
болела, чем ты.
Как Вандергуд я испытывал — сознаюсь без стыда — жестокий страх и даже
боль: как будто сила и ярость чудовищного взрыва уже
коснулась моих костей и ломает их… ах, где же мое безоблачное счастье с Марией, где великое спокойствие, где эта чертова белая шхуна?
Его ухо почти
касалось её губ, из которых теперь вырывалось учащенное, тяжелое дыхание. Её тело трепетало и дрожало от мучительной
боли. Что-то липкое, горячее и густое капало на руку Игоря, которой он нежно поддерживал ее y плеча.
— Скучно… Ску-у-чно! — протяжно говорит Павел, закрывает глаза и вытягивается так, что носки сапог
касаются железных прутьев кровати. Углы густых бровей его скосились, и все лицо передернула гримаса
боли и отвращения, странно исказив и обезобразив его черты; когда морщины разгладились, видно стало, что лицо его молодо и красиво. И особенно красивы были смелые очертания пухлых губ, и то, что над ними по-юношески не было усов, делало их чистыми и милыми, как у молоденькой девушки.