Неточные совпадения
— Позвольте, — говорил самый кроткий консул из всех, бывших после Юния Брута и Калпурния Бестии, — вы письмо это напишите не ко мне, а к
графу Орлову, я же только сообщу его
канцлеру.
Совершенно согласно с Державиным, по гораздо обстоятельнее и солиднее, отзывается об истощении России к концу царствования Екатерины
граф А. Р. Воронцов, бывший при императоре Александре государственным
канцлером.
— Два письма к
графу Панину, — отвечала изнуренная до крайности развившеюся чахоткой, строгим заключением, голодом и нравственными страданиями пленница, — еще письмо к вице-канцлеру князю Голицыну. В этих письмах неизвестные мне люди просили этих вельмож оказать «принцессе Елизавете» возможную по обстоятельствам помощь.
Мы уже упомянули, что
канцлер Российской империи,
граф Н. И. Панин, с пренебрежением отозвался об искательнице русского престола поверенному по делам Рагузской республики, назвав ее «побродяжкой» и заметив, что не стоит обращать внимания на эту женщину.
Первыми аристократическими домами тогда в Петербурге признавались царские чертоги следующих сановников:
графа Разумовского, князя Голицына, вице-канцлера
графа Остермана, князя Репнина,
графов Салтыкова, Шувалова, Брюса, Строганова, Панина, двух Нарышкиных. Приемы у этих вельмож бывали почти ежедневно; на вечерах у них гремела музыка, толпа слуг в галунах суетилась с утра до вечера.
Предводитель депутации, великий бальи Пфюрд, поклонился трижды великому магистру и, поцеловав поданную ему императором руку, представил благодарственную грамоту великого приорства баварского, которую Павел Петрович передал
графу Ростопчину, великому
канцлеру ордена.
По рассказам самого
графа Литта, он кроме переданного ему Паленом приказания государя о немедленном выезде из Петербурга, получил письмо от
канцлера мальтийского ордена,
графа Ростопчина.
Она сделала его
графом и
канцлером.
Этот самый Остерман, в свою очередь обогащенный деревнями и деньгами, вице-канцлер,
граф, умевший удержать за собою, как бы по наследству, доверие и милости двух императоров, двух императриц, одного правителя, одной правительницы и, что еще труднее, трех временщиков, русских и нерусских, составлял в царствование Анны Иоанновны между соперничествующими партиями перевесное лицо.
В этом году там отвели квартиру принцу Генриху Прусскому, брату Фридриха II, затем в нем жил принц Нассау-Заген, адмирал русского флота, известный своими победами над шведскими морскими силами, а после него дом этот занимал вице-канцлер
граф Иван Антонович Остерман.
По окончании речей,
граф Литта вручил государю свои верительные грамоты, которые Павел Петрович передал
канцлеру Безбородко.
Карабанов рассказывает, что когда по смерти
графа Мусина-Пушкина, жена его просила
канцлера Бестужева исходатайствовать возвращение отнятого в казну большого имения, по сиротству детей, на их воспитание, то
канцлер сказал, что он сомневается, чтобы императрица Елизавета Петровна на все без изъятия согласилась и прибавил...
Особенною роскошью отличались два приятеля Алексея Григорьевича Разумовского: великий
канцлер Бестужев, у которого был погреб «столь великий, что сын его капитал составил, когда по смерти его был продан
графам Орловым», у которого и палатки, ставившиеся на его загородном дворе, на Каменном острове, имели шелковые веревки. А второй — Степан Федорович Апраксин, «всегда имевший великий стол и гардероб, из многих сот разных богатых кафтанов состоявший».
Первая стычка между двумя партиями имела следствием несчастное Лопухинское дело. Герману Лестоку во что бы то ни стало хотелось уничтожить соперника, им же самим возвышенного. Он ухватился за пустые придворные сплетни, надеясь в них запутать вице-канцлера и тем повредить Австрии. Надо заметить, что в числе осужденных на смертную казнь, но помилованных вошедшей на престол своего отца Елизаветой Петровной, был и
граф Левенвольд, казнь которого заменена была ему ссылкой в Сибирь.
— Ха, ха, ха! это презабавно. Господин вице-канцлер уж слышал (Остерман, усмехнувшись, сделал утвердительно знак головой), но вам,
граф, должно это рассказать.
Дом Воронцова, этот великолепный дворец, построенный
графом Растрелли, в котором ныне помещается Пажеский корпус, был, во времена жизни его владельца вице-канцлера
графа М. И. Воронцова, одним из грандиознейших зданий столицы, принадлежащих частным лицам.
Австрийский посол
граф Эстергази, некогда лучший друг
канцлера, стал требовать не только исполнения договора, но еще и того, чтобы Россия всеми своими силами помогала Марии-Терезии. Скоро понял он, что от Бестужева ожидать ему нечего, перешел на сторону Шувалова и Воронцова и из приятеля сделался злейшим врагом
канцлера. Барона Черкасова, доброго помощника и советника, не было уже в живых. На стороне Бестужева оставалась одна великая княгиня, но в настоящем ее положении она могла мало принести ему пользы.
— Слышите?.. Его голос! Видите,
граф, у меня в доме, во дворце, меня осаждают… Без докладу! Как это пахнет русским мужиком!.. И вот ваш будущий
канцлер!.. Того и гляди придет нас бить!.. Вашу руку,
граф!.. Заодно — действовать сильно, дружно — не так ли?.. Вы… ваши друзья… или я еду в Курляндию.
Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев — бывший военный министр,
граф Бенигсен — по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович,
граф Румянцев —
канцлер, Штейн — бывший прусский министр, Армфельд — шведский генерал, Пфуль — главный составитель плана кампании, генерал-адъютант Паулучи — сардинский выходец, Вольцоген и многие другие.