Неточные совпадения
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между дерев мелькала белая
каменная церковь. В конце
улицы показался господин, шедший к ним навстречу, в картузе, с суковатой палкой в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках бежал перед ним.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении
улиц стоял
каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то
улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на
каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
У входа в ограду Таврического дворца толпа, оторвав Самгина от его спутника, вытерла его спиною
каменный столб ворот, втиснула за ограду, затолкала в угол, тут было свободнее. Самгин отдышался, проверил целость пуговиц на своем пальто, оглянулся и отметил, что в пределах ограды толпа была не так густа, как на
улице, она прижималась к стенам, оставляя перед крыльцом дворца свободное пространство, но люди с
улицы все-таки не входили в ограду, как будто им мешало какое-то невидимое препятствие.
Утром, неохотно исполняя обязанности путешественника, вооруженный красной книжкою Бедекера, Самгин шагал по
улицам сплошь
каменного города, и этот аккуратный, неуютный город вызывал у него тяжелую скуку.
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что на нем — часть
улицы, два
каменных домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца на
каменную площадку высунулись чьи-то ноги, вся
улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек
улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле, поставив ноги на пишущую машинку, а винтовку между ног, сидит и смотрит в огонь русский солдат.
Прошел мимо плохонького театра, построенного помещиком еще до «эпохи великих реформ», мимо дворянского собрания, купеческого клуба, повернул в широкую
улицу дворянских особняков и нерешительно задержал шаг, приближаясь к двухэтажному
каменному дому, с тремя колоннами по фасаду и с вывеской на воротах: «Белошвейная мастерская мадам Ларисы Нольде».
Прошло пять лет. Многое переменилось и на Выборгской стороне: пустая
улица, ведущая к дому Пшеницыной, обстроилась дачами, между которыми возвышалось длинное,
каменное, казенное здание, мешавшее солнечным лучам весело бить в стекла мирного приюта лени и спокойствия.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные
каменными, массивными заборами
улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Насилу продрались мы, между судов и лодок, к
каменным ступеням пристани и вышли на
улицу.
Пока мы шли под
каменными сводами лавок, было сносно, но лавки кончились; началась другая
улица, пошли перекрестки, площади; надо было проходить по открытым местам.
В шесть часов вечера все народонаселение высыпает на
улицу, по взморью, по бульвару. Появляются пешие, верховые офицеры, негоцианты, дамы. На лугу, близ дома губернатора, играет музыка. Недалеко оттуда, на горе, в
каменном доме, живет генерал, командующий здешним отрядом, и тут же близко помещается в здании, вроде монастыря, итальянский епископ с несколькими монахами.
Прямо из ворот тянется
улица без домов, только с бесконечными
каменными заборами, из-за которых выглядывает зелень.
Идучи по
улице, я заметил издали, что один из наших спутников вошел в какой-то дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к дому и вошли на маленький дворик, мощенный белыми
каменными плитами. В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
Видно, что в этой
улице жил высший или зажиточный класс: к домам их вели широкие
каменные коридоры.
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и цветок, мы вышли опять в аллею и потом в
улицу, которая вела в поле и в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно в гору. Наконец забрались в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на
каменные лавки. Из дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
На площади были два-три довольно большие
каменные дома, казенные, и, между прочим, гауптвахта; далее шла
улица.
Непосредственно за главным зданием, спускаясь по Нагорной
улице, тянулся целый ряд
каменных пристроек, тоже украшенных колоннами, лепными карнизами и арабесками.
Общественный клуб помещался в двухэтажном
каменном доме, который выходил на Нагорную
улицу, через квартал от старого приваловского дома.
Еще в екатерининские времена она была заключена в подземную трубу: набили свай в русло речки, перекрыли
каменным сводом, положили деревянный пол, устроили стоки уличных вод через спускные колодцы и сделали подземную клоаку под
улицами.
Дом был выстроен,
каменный, трехэтажный, на две
улицы.
Рядом с воротами стояло низенькое
каменное здание без окон, с одной дверью на двор. Это — морг. Его звали «часовня». Он редко пустовал. То и дело сюда привозили трупы, поднятые на
улице, или жертвы преступлений. Их отправляли для судебно-медицинского вскрытия в анатомический театр или, по заключению судебных властей, отдавали родственникам для похорон. Бесприютных и беспаспортных отпевали тут же и везли на дрогах, в дощатых гробах на кладбище.
От больших
улиц он отделялся двумя
каменными домами, по местному «каменицами».
Самым живым местом являлся старый гостиный двор, а затем Хлебная
улица, усаженная крепкими купеческими хороминами, — два порядка этой
улицы со своими
каменными белыми домами походили на две гигантских челюсти, жевавших
каменными зубами благосостояние Зауралья и прилегавшей к нему «орды».
Когда банковские дельцы вошли в город, все уже было кончено. О каком-нибудь спасении не могло быть и речи. В центральных
улицах сосредоточивалось теперь главное пекло. Горели
каменные дома.
От думы они поехали на Соборную площадь, а потом на главную Московскую
улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и на главных
улицах, не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у какого-то двухэтажного
каменного дома. Хозяином оказался Голяшкин. Он каждого гостя встречал внизу, подхватывал под руку, поднимал наверх и передавал с рук на руки жене, испитой болезненной женщине с испуганным лицом.
К весне дядья разделились; Яков остался в городе, Михаил уехал за реку, а дед купил себе большой интересный дом на Полевой
улице, с кабаком в нижнем
каменном этаже, с маленькой уютной комнаткой на чердаке и садом, который опускался в овраг, густо ощетинившийся голыми прутьями ивняка.
Когда показались первые домики, Нюрочка превратилась вся в одно внимание. Экипаж покатился очень быстро по широкой
улице прямо к церкви. За церковью открывалась большая площадь с двумя рядами деревянных лавчонок посредине. Одною стороною площадь подходила к закопченной кирпичной стене фабрики, а с другой ее окружили
каменные дома с зелеными крышами. К одному из таких домов экипаж и повернул, а потом с грохотом въехал на мощеный широкий двор. На звон дорожного колокольчика выскочил Илюшка Рачитель.
Мартемьян Иванов загромыхал по
каменным ступеням лестницы и, выправившись из калитки, побежал было по
улице вдогонку за похитителями, но на десятом шагу упал и, медленно поднявшись, начал, сидя, переобуваться.
Дом этот был похож на многие домы Лефортовской части. Он был деревянный, на
каменном полуэтаже. По
улице он выходил в пять окон, во двор в четыре, с подъездом сбоку.
Каменный полуэтаж был густо выбелен мелом, а деревянный верх выкрашен грязновато-желтою охрой.
Между тем тарантас, прыгая по
каменным волнам губернской мостовой, проехал Московскую
улицу, Курскую, Кромскую площадь, затем Стрелецкую слободу, снова покатился по мягкому выгону и через полверсты от Курской заставы остановился у стен девичьего монастыря.
На
улицу выходила одна
каменная ограда с давно не отворявшимися воротами и ветхой калиткой.
В Чурасове крестьянские избы, крытые дранью, с большими окнами, стояли как-то высоко и весело; вокруг них и на
улице снег казался мелок: так все было уезжено и укатано; господский двор вычищен, выметен, и дорога у подъезда усыпана песком; около двух
каменных церквей также все было прибрано.
— Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то! на кумпол-то взгляни! За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту едешь, видно! Как с последней станции выедешь — всё перед глазами, словно вот рукой до города-то подать!
Каменных домов сколько понастроили! А ужо, как Московскую
улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
Менаду этими возвышенностями и по берегу пруда крепкие заводские домики выровнялись в правильные широкие
улицы; между ними яркими заплатами зеленели железные крыши богатых мужиков и белели
каменные дома местного купечества.
В холодном сумраке они шли по немощеной
улице к высоким
каменным клеткам фабрики; она с равнодушной уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных квадратных глаз.
Вечером, когда садилось солнце, и на стеклах домов устало блестели его красные лучи, — фабрика выкидывала людей из своих
каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по
улицам, закопченные, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление, и даже радость, — на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
Темно. По
улицам уездного городка Черноборска, несмотря на густую и клейкую грязь, беспрестанно снуют экипажи самых странных видов и свойств. Городничий уже раз десять, в течение трех часов, успел побывать у подъезда ярко освещенного
каменного дома, чтобы осведомиться о здоровье генерала. Ответ был, однако ж, всякий раз один и тот же: «Его высокородие изволят еще почивать».
Уже въезжая в
улицу разваленных остатков
каменных стен татарских домов Дуванкòй, поручик Козельцов снова был задержан транспортом бомб и ядер, шедшим в Севастополь и столпившимся на дороге. Повозка принуждена была остановиться.
Во мраке виднелась ему только широкая
улица с белыми, во многих местах разрушенными стенами больших домов и
каменный тротуар, по которому он шел; изредка встречались солдаты и офицеры.
«Вот кончается
улица, сейчас будет приволье глазам, — думал он, — или горка, или зелень, или развалившийся забор», — нет, опять начинается та же
каменная ограда одинаких домов, с четырьмя рядами окон.
Церкви без крестов и куполов, разбитые
каменные столбы, по
улицам целые горы свернутого и смятого железа, груды обломков зданий, убитые лошади, иногда люди.
По долине этой тянулась главная
улица города, на которой красовалось десятка полтора
каменных домов, а в конце ее грозно выглядывал острог с толстыми железными решетками в окнах и с стоявшими в нескольких местах часовыми.
Я усердно присматривался к людям, тесно набитым в старый и грязный
каменный мешок
улицы.
Я еду с хозяином на лодке по
улицам ярмарки, среди
каменных лавок, залитых половодьем до высоты вторых этажей. Я — на веслах; хозяин, сидя на корме, неумело правит, глубоко запуская в воду кормовое весло; лодка неуклюже юлит, повертывая из
улицы в
улицу по тихой, мутно задумавшейся воде.
Уселись на дрожки и поехали к господам, у которых жила Клавдия, осведомляться о ней. На
улицах было почти везде грязно, хотя дождь прошел еще вчера вечером. Дрожки только изредка продребезжат по
каменной настилке и опять вязнут в липкой грязи на немощенных
улицах.
Иногда это странное шествие ночью последних страданий Христа — изливается на маленькую площадь неправильных очертаний, — эти площади, точно дыры, протертые временем в
каменной одежде города, — потом снова всё втиснуто в щель
улицы, как бы стремясь раздвинуть ее, и не один час этот мрачный змей, каждое кольцо которого — живое тело человека, ползает по городу, накрытому молчаливым небом, вслед за женщиной, возбуждающей странные догадки.
В субботу Илья стоял со стариком на церковной паперти, рядом с нищими, между двух дверей. Когда отворялась наружная дверь, Илью обдавало морозным воздухом с
улицы, у него зябли ноги, и он тихонько топал ими по
каменному полу. Сквозь стёкла двери он видел, как огни свечей, сливаясь в красивые узоры трепетно живых точек золота, освещали металл риз, чёрные головы людей, лики икон, красивую резьбу иконостаса.
«Теперь идти бы куда-нибудь, — полями, пустынями!» — думал Евсей, входя в тесные
улицы фабричной слободки. Вокруг него стояли красноватые, чумазые стены, небо над ними выпачкано дымом, воздух насыщен запахом тёплого масла. Всё вокруг было неласково, глаза уставали смотреть на прокопчённые
каменные клетки для работы.
Тогда только что приступили к работам по постройке канала. Двое рабочих подняли на
улице железную решетку колодца, в который стекают вода и нечистоты с
улиц. Образовалось глубокое, четырехугольное, с
каменными, покрытыми грязью стенами отверстие, настолько узкое, что с трудом в него можно было опуститься. Туда спустили длинную лестницу. Один из рабочих зажег бензиновую лампочку и, держа ее в одной руке, а другой придерживаясь за лестницу, начал спускаться.