Неточные совпадения
— Мне странно, право:
кажется, между нами происходит какое-то театральное представление или комедия, иначе я не могу себе объяснить… Вы,
кажется, человек довольно
умный, владеете сведениями образованности. Ведь предмет просто фу-фу. Что ж он стоит? кому нужен?
Надобно заметить, что учитель был большой любитель тишины и хорошего поведения и терпеть не мог
умных и острых мальчиков; ему
казалось, что они непременно должны над ним смеяться.
«Гость,
кажется, очень неглупый человек, — думал хозяин, — степенен в словах и не щелкопер». И, подумавши так, стал он еще веселее, точно как бы сам разогрелся от своего разговора и как бы празднуя, что нашел человека, готового слушать
умные советы.
Еще не успеешь открыть рта, как они уже готовы спорить и,
кажется, никогда не согласятся на то, что явно противуположно их образу мыслей, что никогда не назовут глупого
умным и что в особенности не согласятся плясать по чужой дудке; а кончится всегда тем, что в характере их окажется мягкость, что они согласятся именно на то, что отвергали, глупое назовут
умным и пойдут потом поплясывать как нельзя лучше под чужую дудку, — словом, начнут гладью, а кончат гадью.
Он человек,
кажется,
умный…
— Это,
кажется, о недавнем убийстве старухи чиновницы, — вмешался, обращаясь к Зосимову, Петр Петрович, уже стоя со шляпой в руке и перчатками, но перед уходом пожелав бросить еще несколько
умных слов. Он, видимо, хлопотал о выгодном впечатлении, и тщеславие перебороло благоразумие.
— Да, прекрасный, превосходный, образованный,
умный… — заговорил вдруг Раскольников какою-то неожиданною скороговоркой и с каким-то необыкновенным до сих пор оживлением, — уж не помню, где я его прежде, до болезни, встречал…
Кажется, где-то встречал… Вот и этот тоже хороший человек! — кивнул он на Разумихина, — нравится он тебе, Дуня? — спросил он ее и вдруг, неизвестно чему, рассмеялся.
Хоть,
кажется, слонов и
умная порода,
Однако же в семье не без урода...
Были часы, когда Климу
казалось, что он нашел свое место, свою тропу. Он жил среди людей, как между зеркал, каждый человек отражал в себе его, Самгина, и в то же время хорошо показывал ему свои недостатки. Недостатки ближних очень укрепляли взгляд Клима на себя как на человека
умного, проницательного и своеобразного. Человека более интересного и значительного, чем сам он, Клим еще не встречал.
— Ведь вот я — почему я выплясываю себя пред вами? Скорее познакомиться хочется. Вот про вас Иван рассказывает как про человека в самом деле необыкновенного, как про одного из таких, которые имеют несчастье быть
умнее своего времени…
Кажется, так он сказал…
Видел его Самгин в концертах, во фраке, — фрак
казался всегда чужой одеждой, как-то принижающей эту мощную фигуру с ее лицом
умного мужика.
— Философствовал, писал сочинение «История и судьба», — очень сумбурно и мрачно писал. Прошлым летом жил у него эдакий… куроед, Томилин, питался только цыплятами и овощами. Такое толстое, злое, самовлюбленное животное. Пробовал изнасиловать девчонку, дочь кухарки, —
умная девочка, между прочим, и,
кажется, дочь этого, Турчанинова. Старик прогнал Томилина со скандалом. Томилин — тоже философствовал.
Жалобы Лютова он слушал с удовольствием, даже раза два усмехнулся. Ему
казалось, что на месте Макарова он говорил бы
умнее, а на вопрос Лютова...
— Я понимаю: ты —
умный, тебя раздражает, что я не умею рассказывать. Но — не могу я! Нет же таких слов! Мне теперь
кажется, что я видела этот сон не один раз, а — часто. Еще до рождения видела, — сказала она, уже улыбаясь. — Даже — до потопа!
Он хорошо видел, что люди
кажутся друг другу
умнее, когда они говорят о «теории относительности», о температуре внутри Солнца, о том, имеет ли Млечный Путь фигуру бесконечной спирали или дуги, и о том, сгорит Земля или замерзнет.
Держа в одной руке щетку, приглаживая пальцами другой седоватые виски, он минуты две строго рассматривал лицо свое, ни о чем не думая, прислушиваясь к себе. Лицо
казалось ему значительным и
умным. Несколько суховатое, но тонкое лицо человека, который не боится мыслить свободно и органически враждебен всякому насилию над независимой мыслью, всем попыткам ограничить ее.
— Мне иногда
кажется, что толстовцы, пожалуй, правы: самое
умное, что можно сделать, это, как сказал Варавка, — возвратиться в дураки. Может быть, настоящая-то мудрость по-собачьи проста и напрасно мы заносимся куда-то?
— Это,
кажется, Шульгин, — нетерпеливо бормотал Дронов. — Говорят, он —
умный… А — что значит быть
умным в наши дни? Вот вопрос!
«
Умная», — предостерегающе и уже не впервые напомнил себе Клим Иванович; комплимент ее не
показался ему особенно лестным, но он был рад видеть Елену. Одетая, по обыкновению, пестро, во что-то шерстяное, мягкое, ловкая, точно котенок. Полулежа на диване с папиросой в зубах, она оживленно рассказывала, прищелкивая пальцами правой руки...
— Мне
кажется, что
умные книги обесцвечивают женщину, — сухо заметила Варвара. Сомова, задумчиво глядя на нее, дернула свою косу.
«Обиделся, — решил Самгин, погасив огонь. — Он стал интереснее и,
кажется,
умней. Но все-таки напрасно я допустил его говорить со мною на “ты”».
Кажется, люди на взгляд такие
умные, с таким достоинством на лице, только и слышишь: «Этому дали то, тот получил аренду».
Жилось ему сносно: здесь не было ни в ком претензии
казаться чем-нибудь другим, лучше, выше,
умнее, нравственнее; а между тем на самом деле оно было выше, нравственнее, нежели
казалось, и едва ли не
умнее. Там, в куче людей с развитыми понятиями, бьются из того, чтобы быть проще, и не умеют; здесь, не думая о том, все просты, никто не лез из кожи подделаться под простоту.
«А она не поймет этого, — печально думал он, — и сочтет эти, ею внушенные и ей посвящаемые произведения фантазии — за любовную чепуху! Ужели и она не поймет: женщина! А у ней,
кажется, уши такие маленькие,
умные…»
«Если он ни капли не смеется надо мной, то, без сомнения, он ужасно прямодушен; но если б он надо мной смеялся, то… может быть,
казался бы мне тогда
умнее…» — странно как-то подумал я.
Энергические и
умные меры Смита водворили в колонии мир и оказали благодетельное влияние на самих кафров. Они,
казалось, убедились в физическом и нравственном превосходстве белых и в невозможности противиться им, смирились и отдались под их опеку. Советы, или, лучше сказать, приказания, Смита исполнялись — но долго ли, вот вопрос! Была ли эта война последнею? К сожалению, нет. Это была только вторая по счету: в 1851 году открылась третья. И кто знает, где остановится эта нумерация?
В одно время с нами
показался в залу и Овосава Бунго-но-ками-сама, высокий, худощавый мужчина, лет пятидесяти, с важным, строгим и довольно
умным выражением в лице.
Но после обеда, в гостиной за кофе, завязался очень интересный разговор с англичанином и хозяйкой о Гладстоне, в котором Нехлюдову
казалось, что он хорошо высказал много
умного, замеченного его собеседниками.
— Да, он
умнее, чем может
показаться с первого раза.
Конечно, Привалов очень
умный человек и теперь,
кажется, одумался.
— Как хотите, Сергей Александрыч. Впрочем, мы успеем вдоволь натолковаться об опеке у Ляховского. Ну-с, как вы нашли Василья Назарыча? Очень
умный старик. Я его глубоко уважаю, хотя тогда по этой опеке у нас вышло маленькое недоразумение, и он,
кажется, считает меня причиной своего удаления из числа опекунов. Надеюсь, что, когда вы хорошенько познакомитесь с ходом дела, вы разубедите упрямого старика. Мне самому это сделать было неловко… Знаете, как-то неудобно навязываться с своими объяснениями.
И в то же время, несмотря на эту наивность, она
казалась ему очень
умной и развитой не по летам.
Святая Русь им
казалась менее
умной и менее правдивой, чем их литературная и общественная партия.
Если бы они это говорили, я бы знала, что
умные и добрые люди так думают; а то ведь мне все
казалось, что это только я так думаю, потому что я глупенькая девочка, что кроме меня, глупенькой, никто так не думает, никто этого в самом деле не ждет.
Я буду вам понемногу рассказывать, что еще можно сделать, по словам
умных людей, да вы и сами будете присматриваться, так будете замечать, и как вам
покажется, что можно сделать что-нибудь хорошее, мы и будем пробовать это делать, — понемножечку, как можно будет.
— Вот какие, Саша. Мы с тобою часто говорили, что организация женщины едва ли не выше, чем мужчины, что поэтому женщина едва ли не оттеснит мужчину на второй план в умственной жизни, когда пройдет господство грубого насилия, мы оба с тобою выводили эту вероятность из наблюдения над жизнью; в жизни больше встречается женщин, чем мужчин,
умных от природы; так нам обоим
кажется. Ты подтверждал это разными подробностями из анатомии, физиологии.
Все это опять падало на девственную душу, как холодные снежинки на голое тело… Убийство Иванова
казалось мне резким диссонансом. «Может быть, неправда?..» Но над всем преобладала мысль: значит, и у нас есть уже это… Что именно?.. Студенчество,
умное и серьезное, «с озлобленными лицами», думающее тяжкие думы о бесправии всего народа… А при упоминании о «генералах Тимашевых и Треповых» в памяти вставал Безак.
Я представил себе непривлекательно —
умное лицо священника — обрусителя… Шалость дрянная… Протоиерей больше чиновник и педагог и политик, чем верующий пастырь, для которого святыня таинства стояла бы выше всех соображений… Да,
кажется, он мог бы это сделать.
Он живет в сибирской глуши (
кажется, в ссылке), работает в столичных журналах и в то же время проникает в таинственные глубины народной жизни. Приятели у него — раскольники,
умные крестьяне, рабочие. Они понимают его, он понимает их, и из этого союза растет что-то конспиративное и великое. Все, что видно снаружи из его деятельности, — только средство. А цель?..
— Что, Галактион Михеич, худо?.. То-то вот и есть. И сказал себе человек: наполню житницы, накоплю сокровища. Пей, душа, веселись!.. Так я говорю? Эх, Галактион Михеич! Ведь вот
умные люди, до всего,
кажется, дошли, а этого не понимают.
Я хорошо видел, что дед следит за мною
умными и зоркими зелеными глазами, и боялся его. Помню, мне всегда хотелось спрятаться от этих обжигающих глаз. Мне
казалось, что дед злой; он со всеми говорит насмешливо, обидно, подзадоривая и стараясь рассердить всякого.
Разные
умные книжки, которые она читала раньше с отцом,
казались ей теперь детскою сказкой.
Вольховского биографию мне прислал Малиновский давно. Спасибо ему, что он напечатал, но напрасно тут слишком много казенного формуляра. Я и после смерти доброй моей Марьи не перестаю писать к Малиновскому и к его сыну.
Кажется, мальчик
умный и способный. Что-то его ждет впереди?
Я располагаю нынешний год месяца на два поехать в Петербург —
кажется, можно сделать эту дебошу после беспрестанных занятий целый год. Теперь у меня чрезвычайно трудное дело на руках. Вяземский знает его — дело о смерти Времева. Тяжело и мудрено судить, всячески стараюсь как можно скорее и
умнее кончить, тогда буду спокойнее…
В это время отворилась запертая до сих пор дверь кабинета, и на пороге
показался высокий рябоватый человек лет около сорока пяти или шести. Он был довольно полон, даже с небольшим брюшком и небольшою лысинкою; небольшие серые глаза его смотрели очень проницательно и даже немножко хитро, но в них было так много чего-то хорошего,
умного, располагающего, что с ним хотелось говорить без всякой хитрости и лукавства.
Если б мать не сказала прежде, что Александра Ивановна не понимает своей благодетельницы, то я бы поверил Александре Ивановне, потому что она
казалась мне такою
умною, ласковою и правдивою.
А вот как: Михайла Максимыч Куролесов, через год после своей женитьбы на двоюродной сестре моего дедушки, заметил у него во дворне круглого сироту Пантюшку, который
показался ему необыкновенно сметливым и
умным; он предложил взять его к себе для обучения грамоте и для образования из него делового человека, которого мог бы мой дедушка употреблять, как поверенного, во всех соприкосновениях с земскими и уездными судами: дедушка согласился.
Я гораздо ниже ростом Володи, широкоплеч и мясист, по-прежнему дурен и по-прежнему мучусь этим. Я стараюсь
казаться оригиналом. Одно утешает меня: это то, что про меня папа сказал как-то, что у меня
умная рожа, и я вполне верю в это.
— Это не резон; он всегда должен быть здесь. Дети не мои, а ваши, и я не имею права советовать вам, потому что вы
умнее меня, — продолжала бабушка, — но,
кажется, пора бы для них нанять гувернера, а не дядьку, немецкого мужика. Да, глупого мужика, который их ничему научить не может, кроме дурным манерам и тирольским песням. Очень нужно, я вас спрашиваю, детям уметь петь тирольские песни. Впрочем, теперь некому об этом подумать, и вы можете делать, как хотите.
Похвала так могущественно действует не только на чувство, но и на ум человека, что под ее приятным влиянием мне
показалось, что я стал гораздо
умнее, и мысли одна за другой с необыкновенной быстротой набирались мне в голову.