Неточные совпадения
Городничий (с неудовольствием).А,
не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь
скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да
и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе…
И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы, говорит,
и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего
не знаешь
и не в свое дело
не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался
словах…
И когда я хотела
сказать: «Мы никак
не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени
и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам,
не то я смертью окончу жизнь свою».
Осклабился, товарищам
Сказал победным голосом:
«Мотайте-ка на ус!»
Пошло, толпой подхвачено,
О крепи
слово верное
Трепаться: «Нет змеи —
Не будет
и змеенышей!»
Клим Яковлев Игнатия
Опять ругнул: «Дурак же ты!»
Чуть-чуть
не подрались!
Я
слово вам
скажу!»
Притихла площадь людная,
И тут Ермил про мельницу
Народу рассказал:
«Давно купец Алтынников
Присватывался к мельнице,
Да
не плошал
и я,
Раз пять справлялся в городе,
Сказали: с переторжкою
Назначены торги.
— Уж будто вы
не знаете,
Как ссоры деревенские
Выходят? К муженьку
Сестра гостить приехала,
У ней коты разбилися.
«Дай башмаки Оленушке,
Жена!» —
сказал Филипп.
А я
не вдруг ответила.
Корчагу подымала я,
Такая тяга: вымолвить
Я
слова не могла.
Филипп Ильич прогневался,
Пождал, пока поставила
Корчагу на шесток,
Да хлоп меня в висок!
«Ну, благо ты приехала,
И так походишь!» — молвила
Другая, незамужняя
Филиппова сестра.
—
И будучи я приведен от тех его
слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером
сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино?
и за что, мол, вы так нас порочите, что
и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас
не нашли?
Но
словам этим
не поверили
и решили: сечь аманатов до тех пор, пока
не укажут, где слобода. Но странное дело! Чем больше секли, тем слабее становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было до того неожиданно, что Бородавкин растерзал на себе мундир
и, подняв правую руку к небесам, погрозил пальцем
и сказал...
Она
сказала с ним несколько
слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне
и ни разу
не взглянула на него, пока он
не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво
не смотреть на человека, когда он кланяется.
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек
и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно,
не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару
и лакею, с тем чтоб они пустили ее,
и,
не поднимая вуаля,
скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить
и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она
не приготовила только тех
слов, которые она
скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего
не могла придумать.
— Еще
слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче
не советую говорить, —
сказал Степан Аркадьич. — Поезжай завтра утром, классически, делать предложение,
и да благословит тебя Бог…
Казалось, очень просто было то, что
сказал отец, но Кити при этих
словах смешалась
и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает
и этими
словами говорит мне, что хотя
и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она
не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было
и вдруг расплакалась
и выбежала из комнаты.
— Ясность
не в форме, а в любви, —
сказала она, всё более
и более раздражаясь
не словами, а тоном холодного спокойствия, с которым он говорил. — Для чего ты желаешь этого?
— О, да! —
сказала Анна, сияя улыбкой счастья
и не понимая ни одного
слова из того, что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу
и приняла участие в общем разговоре.
Но
слова были сказаны,
и Алексей Александрович уехал, ничего
не сказав.
При этих
словах глаза братьев встретились,
и Левин, несмотря на всегдашнее
и теперь особенно сильное в нем желание быть в дружеских
и, главное, простых отношениях с братом, почувствовал, что ему неловко смотреть на него. Он опустил глаза
и не знал, что
сказать.
Она раскаивалась утром в том, чтó она
сказала мужу,
и желала только одного, чтоб эти
слова были как бы
не сказаны.
И вот письмо это признавало
слова несказанными
и давало ей то, чего она желала. Но теперь это письмо представлялось ей ужаснее всего, что только она могла себе представить.
— Так сделайте это для меня, никогда
не говорите мне этих
слов,
и будем добрыми друзьями, —
сказала она
словами; но совсем другое говорил ее взгляд.
При взгляде на тендер
и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он
не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами
и вьющимися волосами на висках,
и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках
и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы
словами выговаривавшее то страшное
слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры
сказала ему.
— Вы ничего
не сказали; положим, я ничего
и не требую, — говорил он, — но вы знаете, что
не дружба мне нужна, мне возможно одно счастье в жизни, это
слово, которого вы так
не любите… да, любовь…
Сергей Иванович вздохнул
и ничего
не отвечал. Ему было досадно, что она заговорила о грибах. Он хотел воротить ее к первым
словам, которые она
сказала о своем детстве; но, как бы против воли своей, помолчав несколько времени, сделал замечание на ее последние
слова.
— Я думаю, —
сказал Константин, — что никакая деятельность
не может быть прочна, если она
не имеет основы в личном интересе. Это общая истина, философская, —
сказал он, с решительностью повторяя
слово философская, как будто желая показать, что он тоже имеет право, как
и всякий, говорить о философии.
Не слыхала ли она его
слов или
не хотела слышать, но она как бы спотыкнулась, два раза стукнув ножкой,
и поспешно покатилась прочь от него. Она подкатилась к М-llе Linon, что-то
сказала ей
и направилась к домику, где дамы снимали коньки.
Это были единственные
слова, которые были сказаны искренно. Левин понял, что под этими
словами подразумевалось: «ты видишь
и знаешь, что я плох,
и, может быть, мы больше
не увидимся». Левин понял это,
и слезы брызнули у него из глаз. Он еще раз поцеловал брата, но ничего
не мог
и не умел
сказать ему.
Агафья Михайловна, видя, что дело доходит до ссоры, тихо поставила чашку
и вышла. Кити даже
не заметила ее. Тон, которым муж
сказал последние
слова, оскорбил ее в особенности тем, что он, видимо,
не верил тому, что она
сказала.
— Взять аттестат на Гамбетту, я продал его, —
сказал он таким тоном, который выражал яснее
слов: «объясняться мне некогда,
и ни к чему
не поведет».
—
Не знаю. Это от вас зависит, —
сказал он
и тотчас же ужаснулся своим
словам.
Теперь или никогда надо было объясниться; это чувствовал
и Сергей Иванович. Всё, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки, показывало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел это
и жалел ее. Он чувствовал даже то, что ничего
не сказать теперь значило оскорбить ее. Он быстро в уме своем повторял себе все доводы в пользу своего решения. Он повторял себе
и слова, которыми он хотел выразить свое предложение; но вместо этих
слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению, он вдруг спросил...
— Это
слово «народ» так неопределенно, —
сказал Левин. — Писаря волостные, учителя
и из мужиков один на тысячу, может быть, знают, о чем идет дело. Остальные же 80 миллионов, как Михайлыч,
не только
не выражают своей воли, но
не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою волю. Какое же мы имеем право говорить, что это воля народа?
Все самые жестокие
слова, которые мог
сказать грубый человек, он
сказал ей в ее воображении,
и она
не прощала их ему, как будто он действительно
сказал их.
— Пойдемте к мама! —
сказала она, взяв его зa руку. Он долго
не мог ничего
сказать,
не столько потому, чтоб он боялся
словом испортить высоту своего чувства, сколько потому, что каждый раз, как он хотел
сказать что-нибудь, вместо
слов, он чувствовал, что у него вырвутся слезы счастья. Он взял ее руку
и поцеловал.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно
сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, —
сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым
словом. — Вы, верно, из отпуска? —
сказал он
и,
не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
— Да, я теперь всё поняла, — продолжала Дарья Александровна. — Вы этого
не можете понять; вам, мужчинам, свободным
и выбирающим, всегда ясно, кого вы любите. Но девушка в положении ожидания, с этим женским, девичьим стыдом, девушка, которая видит вас, мужчин, издалека, принимает всё на
слово, — у девушки бывает
и может быть такое чувство, что она
не знает, что
сказать.
Он ни
слова не сказал и поскакал туда.
— Нынче кончится, посмотрите, —
сказала Марья Николаевна хотя
и шопотом, но так, что больной, очень чуткий, как замечал Левин, должен был слышать ее. Левин зашикал на нее
и оглянулся на больного. Николай слышал; но эти
слова не произвели на него никакого впечатления. Взгляд его был всё тот же укоризненный
и напряженный.
Он начал говорить, желал найти те
слова, которые могли бы
не то что разубедить, но только успокоить ее. Но она
не слушала его
и ни с чем
не соглашалась. Он нагнулся к ней
и взял ее сопротивляющуюся руку. Он поцеловал ее руку, поцеловал волосы, опять поцеловал руку, — она всё молчала. Но когда он взял ее обеими руками за лицо
и сказал: «Кити!» — вдруг она опомнилась, поплакала
и примирилась.
— С его сиятельством работать хорошо, —
сказал с улыбкой архитектор (он был с сознанием своего достоинства, почтительный
и спокойный человек). —
Не то что иметь дело с губернскими властями. Где бы стопу бумаги исписали, я графу доложу, потолкуем,
и в трех
словах.
Она нагнула голову. Она
не только
не сказала того, что она говорила вчера любовнику, что он ее муж, а муж лишний; она
и не подумала этого. Она чувствовала всю справедливость его
слов и только
сказала тихо...
Они прошли молча несколько шагов. Варенька видела, что он хотел говорить; она догадывалась о чем
и замирала от волнения радости
и страха. Они отошли так далеко, что никто уже
не мог бы слышать их, но он всё еще
не начинал говорить. Вареньке лучше было молчать. После молчания можно было легче
сказать то, что они хотели
сказать, чем после
слов о грибах; но против своей воли, как будто нечаянно, Варенька
сказала...
— Ах перестань! Христос никогда бы
не сказал этих
слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только
и помнят эти
слова. Впрочем, я говорю
не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно,
не изучал пауков
и не знаешь их нравов: так
и я.
Когда она проснулась на другое утро, первое, что представилось ей, были
слова, которые она
сказала мужу,
и слова эти ей показались так ужасны, что она
не могла понять теперь, как она могла решиться произнести эти странные грубые
слова,
и не могла представить себе того, что из этого выйдет.
Вронский ничего
не ответил
и,
сказав несколько
слов княжне Сорокиной, вышел. В дверях он встретил брата.
— Самолюбия, —
сказал Левин, задетый за живое
словами брата, — я
не понимаю. Когда бы в университете мне
сказали, что другие понимают интегральное вычисление, а я
не понимаю, тут самолюбие. Но тут надо быть убежденным прежде, что нужно иметь известные способности для этих дел
и, главное, в том, что все эти дела важны очень.
— Я во всем сомневаюсь. Я сомневаюсь иногда даже в существовании Бога, — невольно
сказал Левин
и ужаснулся неприличию того, что он говорил. Но на священника
слова Левина
не произвели, как казалось, впечатления.
Но Сергей Иванович, очевидно,
не одобрял этого возражения. Он нахмурился на
слова Катавасова
и сказал другое.
Левин уже привык теперь смело говорить свою мысль,
не давая себе труда облекать ее в точные
слова; он знал, что жена в такие любовные минуты, как теперь, поймет, что он хочет
сказать, с намека,
и она поняла его.
Он
сказал это, по привычке с достоинством приподняв брови,
и тотчас же подумал, что, какие бы ни были
слова, достоинства
не могло быть в его положении.
И это он увидал по сдержанной, злой
и насмешливой улыбке, с которой Бетси взглянула на него после его фразы.
— Я понимаю, друг мой, —
сказала графиня Лидия Ивановна. — Я всё понимаю. Помощь
и утешение вы найдете
не во мне, но я всё-таки приехала только затем, чтобы помочь вам, если могу. Если б я могла снять с вас все эти мелкие унижающие заботы… Я понимаю, что нужно женское
слово, женское распоряжение. Вы поручаете мне?
Вы можете затоптать меня в грязь, сделать посмешищем света, я
не покину ее
и никогда
слова упрека
не скажу вам, — продолжал он.
Много еще там было отличного, да
не скажешь словами и мыслями даже наяву
не выразишь».
Когда они подъехали к дому, он высадил ее из кареты
и, сделав усилие над собой, с привычною учтивостью простился с ней
и произнес те
слова, которые ни к чему
не обязывали его; он
сказал, что завтра сообщит ей свое решение.