Неточные совпадения
Когда экипаж остановился, верховые поехали шагом. Впереди ехала Анна рядом с Весловским. Анна ехала спокойным шагом на невысоком плотном английском кобе со стриженою
гривой и коротким
хвостом. Красивая голова ее с выбившимися черными волосами из-под высокой шляпы, ее полные плечи, тонкая талия
в черной амазонке
и вся спокойная грациозная посадка поразили Долли.
Несмотря на светлый цвет его волос, усы его
и брови были черные — признак породы
в человеке, так, как черная
грива и черный
хвост у белой лошади.
Легкая пыль желтым столбом поднимается
и несется по дороге; далеко разносится дружный топот, лошади бегут, навострив уши, впереди всех, задравши
хвост и беспрестанно меняя ногу, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейниками
в спутанной
гриве.
Примется Чертопханов расписывать своего Малек-Аделя — откуда речи берутся! А уж как он его холил
и лелеял! Шерсть на нем отливала серебром — да не старым, а новым, что с темным глянцем; повести по ней ладонью — тот же бархат! Седло, чепрачок, уздечка — вся как есть сбруя до того была ладно пригнана,
в порядке, вычищена — бери карандаш
и рисуй! Чертопханов — чего больше? — сам собственноручно
и челку заплетал своему любимцу,
и гриву и хвост мыл пивом,
и даже копыта не раз мазью смазывал…
Но
в эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам
и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер
и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни
и вывели, не опаливши ни
гривы, ни
хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на белом жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара. После этого никто не сомневался
в том, что полицмейстер все может сделать.
Тверская — все желто-пегие битюги, Рогожская — вороно-пегие, Хамовническая — соловые с черными
хвостами и огромными косматыми черными
гривами, Сретенская — соловые с белыми
хвостами и гривами, Пятницкая — вороные
в белых чулках
и с лысиной во весь лоб, Городская — белые без отметин, Якиманская — серые
в яблоках, Таганская — чалые, Арбатская — гнедые, Сущевская — лимонно-золотистые, Мясницкая — рыжие
и Лефортовская — караковые.
— Катай их всех
в хвост и гриву! — кричал Малыгин. — Этаких подлецов надо задавить… Дураки наши купчишки, всякого пня боятся, а тебя ведь грамоте учили. Валяй, «греческий язык»!
— Нет, как он всех обошел…
И даже не скрывается, что
в газеты пишет. Другой бы посовестился, а он только смеется. Настоящий змей… А тятенька Харитон Артемьич за него же
и на всю улицу кричит: «Катай их, подлецов,
в хвост и гриву!» Тятенька весьма озлоблены. Даже как будто иногда из разума выступают. Всех ругательски ругают.
Вот точное описание с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей
гривы: нос длиною
в полвершка, обыкновенного рогового цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая; с самого затылка начинается уже
грива из белых, длинных
и довольно твердых
в основании перьев, которые лежат по бокам
и по всей нижней части шеи до самой хлупи; на верхней же стороне шеи, отступя пальца на два от головы, уже идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому полю покрыта черными крупными пятнами
и крапинами; спина серая с темно-коричневыми продольными пестринами, крылья сверху темные, а подбой их белый по краям
и пепельный под плечными суставами;
в коротеньком
хвосте перышки разных цветов: белые с пятнышками, серые
и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
Бедные лошади, искусанные
в кровь, беспрестанно трясли головами
и гривами, обмахивались
хвостами и били копытами
в землю, приводя
в сотрясенье все свое тело, чтобы сколько-нибудь отогнать своих мучителей.
Она пошла дальше. Ближе к носу парохода на свободном пространстве, разделенном пополам коновязью, стояли маленькие, хорошенькие лошадки с выхоленною шерстью
и с подстриженными
хвостами и гривами. Их везли
в Севастополь
в цирк.
И жалко
и трогательно, было видеть, как бедные умные животные стойко подавали тело то на передние, то на задние ноги, сопротивляясь качке, как они прищуривали уши
и косили недоумевающими глазами назад, на бушующее море.
Но вот этот трехглавый змей сполз
и распустился: показались хребты коней, махнул
в воздухе
хвост пристяжной; из-под ветра взвеяла
грива; тройка выровнялась
и понеслась по мосту.
Проговорив это, дьякон пустил коню повода, стиснул его
в коленях
и не поскакал, а точно полетел, махая по темно-синему фону ночного неба своими кудрями, своими необъятными полами
и рукавами нанковой рясы,
и хвостом,
и разметистою
гривой своего коня.
— Ах, негодяи! — возмутился пристав. — Жарьте их
в хвост и гриву… негодяи!
В гривы и в хвосты лошадей были вплетены бубенчики,
и на ветках темных сосен висели бубенчики — со всех сторон доносился их однообразный, торопливый
и веселый звон…
Перед собой он видел прямые линии оглобель, беспрестанно обманывавшие его
и казавшиеся ему накатанной дорогой, колеблющийся зад лошади с заворачиваемым
в одну сторону подвязанным узлом
хвостом и дальше, впереди, высокую дугу
и качавшуюся голову
и шею лошади с развевающейся
гривой.
Ветер дул с левой стороны, заворачивая упорно
в одну сторону
гриву на крутой, наеденной шее Мухортого,
и сворачивал набок его простым узлом подвязанный пушистый
хвост.
История начинается, представьте вы себе, с того, что два кучера под уздцы ведут его четверню вороных
в попонах,
гривы заплетены,
хвосты тоже; кучера — все это, вероятно, по его приказанию —
в плисовых поддевках,
в сломленных каких-то шапочках; далее экипажи городские везут под чехлами, потом кухня следует,
и тоже с умыслом, конечно, посуда вся эта открыта
и разложена
в плетеных корзинах.
Едва миновав темные фигуры мельниц, из которых одна неуклюже махала своими большими крыльями,
и выехав за станицу, я заметил, что дорога стала тяжелее
и засыпанное, ветер сильнее стал дуть мне
в левую сторону, заносить вбок
хвосты и гривы лошадей
и упрямо поднимать
и относить снег, разрываемый полозьями
и копытами.
Откроешь глаза — та же неуклюжая шапка
и спина, занесенные снегом, торчат передо мной, та же невысокая дуга, под которой между натянутыми ременными поводками узды поматывается, все
в одном расстоянии, голова коренной с черной
гривой, мерно подбиваемой
в одну сторону ветром; виднеется из-за спины та же гнеденькая пристяжная направо, с коротко подвязанным
хвостом и вальком, изредка постукивающим о лубок саней.
Так, один конь был как смоль вороной, с огромной белой лысиной,
в белых же чулках; другой — словно снег белый, такой белый, какие
в природе едва ли встречаются; третий — серый,
в стальных, голубоватых яблоках, с черным волосом на
хвосте и гриве; четвертый — гнедой; пятый — красно-рыжий; шестой — соловой, то есть желто-оранжевый с белым волосом.
— Туда, скорей, во все лопатки, — кричал я ямщику, — гони
в хвост и в гриву.
Все эти шесть лошадей,
в натуральный рост, были тщательно выкрашены, снабжены
гривами, челками
и хвостами из настоящих конских волос.
Варом обварило Алексея Кириловича.
В глазах у него помутилось, по коже что-то будто рассыпалось, а
в ушах загудело: «Жеребцов, Кобылина, Конюшенная». Кувырков хотел протереть себе глаза, но руки его не поднимались, он хотел вздохнуть к небу, но вместо скорбного вздоха человеческого у него вырвался какой-то дикий храп,
и в то же мгновение ему вдруг стало чудиться, что у него растет откуда-то
хвост, длинный, черный конский
хвост; что на шее у него развевается
грива роскошная, а морду сжимает ременная узда.
Немного сзади, на худой, тонкой, киргизской лошаденке с огромным
хвостом и гривой и с продранными
в кровь губами, ехал молодой офицер
в синей, французской шинели.