Неточные совпадения
«Но могу ли я верить во всё, что
исповедует церковь?» думал он, испытывая себя и придумывая всё то, что могло разрушить его теперешнее спокойствие. Он нарочно стал вспоминать те учения церкви, которые более всего всегда казались ему странными и соблазняли его. «Творение? А я чем же объяснял существование? Существованием? Ничем? — Дьявол и
грех? — А чем я объясняю зло?.. Искупитель?..
— Ты знаешь, нет ничего тайного, что не вышло бы наружу! — заговорила Татьяна Марковна, оправившись. — Сорок пять лет два человека только знали: он да Василиса, и я думала, что мы умрем все с тайной. А вот — она вышла наружу! Боже мой! — говорила как будто в помешательстве Татьяна Марковна, вставая, складывая руки и протягивая их к образу Спасителя, — если б я знала, что этот гром ударит когда-нибудь в другую… в мое дитя, — я бы тогда же на площади, перед собором, в толпе народа,
исповедала свой
грех!
К старцам нашего монастыря стекались, например, и простолюдины и самые знатные люди, с тем чтобы, повергаясь пред ними,
исповедовать им свои сомнения, свои
грехи, свои страдания и испросить совета и наставления.
Намеднись отец Алексей, священник, стал меня причащать, да и говорит: «Тебя, мол,
исповедовать нечего: разве ты в твоем состоянии согрешить можешь?» Но я ему ответила: «А мысленный
грех, батюшка?» — «Ну, — говорит, а сам смеется, — это
грех не великий».
У тех был хоть внешний религиозный закон, из-за исполнения которого они могли не видеть своих обязанностей по отношению своих близких, да и обязанности-то эти были тогда еще неясно указаны; в наше же время, во-первых, нет такого религиозного закона, который освобождал бы людей от их обязанностей к близким, всем без различия (я не считаю тех грубых и глупых людей, которые думают еще и теперь, что таинства или разрешение папы могут разрешать их
грехи); напротив, тот евангельский закон, который в том или другом виде мы все
исповедуем, прямо указывает на эти обязанности, и кроме того эти самые обязанности, которые тогда в туманных выражениях были высказаны только некоторыми пророками, теперь уже так ясно высказаны, что стали такими труизмами, что их повторяют гимназисты и фельетонисты.
Окоемов. Не
исповедуйте!
Грехи свои, коли они есть у меня, и намерения я вам объясню после, и вы меня оправдаете. А теперь, если я стою, если в вас осталась хоть капля расположения ко мне, окажите милость.
Советник. Так, моя матушка. И ты сама теперь
исповедуешь, что ты причастна
греху сему?
— А тебе какое дело до моих
грехов? Хоша бы чем я и грешна была, то мой
грех, не твой, а ты не поп мой, чтоб меня
исповедовать.
Только вот по прошествии времени исповедаюсь я однажды у священника и вдруг такое мечтание; ведь священник этот, думаю, женатый, скоромник и табачник; как же он может меня
исповедать и какую он имеет власть отпускать мне
грехи, ежели он грешнее, чем я?
Стали
исповедовать, и нашлись за Егором такие
грехи, что ему не то чтоб епископом — в попах-то быть не годится…
— Ведаю
грех свой великий,
исповедую его тебе… Прости, матушка… меня, скудоумную, прости меня, неключимую, — молвила Аркадия.
Еще: в прегрешениях он не обличает на раденьях, а тайно
исповедует, как церковные попы, и в знак разрешения, подражая иерусалимскому старцу, раздает лоскутки от белых своих риз и потом возлагает
грехи и неправды Божьих людей на быка, и его с проклятиями изгоняют в пустыню.
И потом весь день Яков лежал и тосковал. Когда вечером батюшка,
исповедуя, спросил его, не помнит ли он за собою какого-нибудь особенного
греха, то он, напрягая слабеющую память, вспомнил опять несчастное лицо Марфы и отчаянный крик жида, которого укусила собака, и сказал едва слышно...
— Почему? Зачем? Почему это
грех? — визгливо заговорил он. —
Исповедую я раз одного господина и говорю ему, что излишнее упование на милосердие Божие есть
грех, а он спрашивает: почему? Хочу ему ответить, а тут, — Анастасий хлопнул себя по лбу, — а тут-то у меня и нету! Хи-и-хе-хе-хе…
Многие даже сожалели, в этом случае, молодую женщину, сумевшую привлечь к себе сердца своей красивой внешностью и ласковостью обращения, а иные догадывались, что она нераскаянная грешница,
исповедала своей
грех перед матушкой-игуменьей, которая-де и не решается поручить ее исправление ни одной из старших сестер.
— Затем и пришел к вам, батюшка-граф, ваше сиятельство, чтобы хоть одному живому человеку
грех мой страшный
исповедать. Наедине с самим-то собой, ох как жутко, двадцать пять лет молчал, двадцать пять лет терпел, не вытерпел.
Давно, с начала поста, он сердился на о. Василия, что тот так долго
исповедует: он не мог понять, какие могут быть у этих людей интересные и большие
грехи, о которых стоило бы долго разговаривать.
— Должно. Знай, что споры о вере —
грехи перед господом. Все мы братья, все единаго Христа
исповедуем. Не помнишь разве, что господь, по земле ходивши, и с мытарями ел и с язычниками — никто не гнушался? Как же мы-то дерзнем?.. Святее, что ли, мы его?..