Неточные совпадения
Иона кончил; крестится;
Народ молчит.
Иона (он же Ляпушкин)
Сторонушку вахлацкую
Издавна навещал.
Пред каждою иконою
Иона падал ниц:
«Не спорьте! дело Божие,
Котора взглянет ласковей,
За тою и пойду!»
И часто за беднейшею
Иконой шел Ионушка
В беднейшую избу.
Ионы Козыря не было в Глупове, когда отца его постигла страшная катастрофа.
Ионе приятно было сознавать себя добродетельным, а, конечно, еще было бы приятнее, если б и другие тоже сознавали себя добродетельными.
Летика, разинув рот, смотрел на занятия Грэя с таким удивлением, с каким, верно, смотрел
Иона [
Иона — библейский пророк, по преданию, побывавший в чреве кита и вышедший оттуда невредимым.] на пасть своего меблированного кита.
— Человек, тебе говорят: Самсон, то бишь —
Иона!
Попробуйте прочтите ему далее повесть, трогательную и умилительную, о прекрасной Эсфири и надменной Вастии; или чудное сказание о пророке
Ионе во чреве китове.
Ну, так вот этот осужденный на квадриллион постоял, посмотрел и лег поперек дороги: «Не хочу идти, из принципа не пойду!» Возьми душу русского просвещенного атеиста и смешай с душой пророка
Ионы, будировавшего во чреве китове три дня и три ночи, — вот тебе характер этого улегшегося на дороге мыслителя.
Было ему лет семьдесят пять, если не более, а проживал он за скитскою пасекой, в углу стены, в старой, почти развалившейся деревянной келье, поставленной тут еще в древнейшие времена, еще в прошлом столетии, для одного тоже величайшего постника и молчальника, отца
Ионы, прожившего до ста пяти лет и о подвигах которого даже до сих пор ходили в монастыре и в окрестностях его многие любопытнейшие рассказы.
— Halt! Halt! Da ist der vermaledeite Pass, [Стой! Стой! Вот проклятый паспорт (нем.).] —
ион его держал развернутым в руках.
Кому памятцы?» Бабы и девки окружают их, сказывая имена, мальчишки, ухарски скрыпя пером, повторяют: «Марью, Марью, Акулину, Степаниду, отца Иоанна, Матрену, — ну-тка, тетушка, твоих, твоих-то — вишь, отколола грош, меньше пятака взять нельзя, родни-то, родни-то — Иоанна, Василису,
Иону, Марью, Евпраксею, младенца Катерину…»
—
Ион Павлыч! Вот молодцу надо бы построить тулупишко, чуйку и все иное прочее… женить его пора!
И построит ему
Иона Павлыч, что надо, на многие годы, как он строил на всех банщиков. Он только на бани и работает, и бани не знали другого портного, как своего земляка.
Готовясь жениться, произведенный в «молодцы» отправлялся на Маросейку, где над воротами красовались ножницы, а во дворе жил банный портной
Иона Павлов.
Пожалев нас, она стала ругать мачеху Саши — толстую тетку Надежду, дочь трактирщика; потом вообще всех мачех, вотчимов и, кстати, рассказала историю о том, как мудрый пустынник
Иона, будучи отроком, судился со своей мачехой божьим судом; отца его, угличанина, рыбака на Белоозере, —
Поглядела на него мачеха,
Злым огнем глаза ее вспыхнули,
Крепко она встала на ноги,
Супроти
Ионы заспорила:
— Ах ты, тварь неразумная,
Недоносок ты, выбросок,
Ты чего это выдумал?
У Сережи были два товарища: сосед Бахарева — Ступин, и сын одесского купца,
Иона Кацен.
Он видел отпряженные телеги, видел восьмидесятилетнего Калину, который сидел на завалинке, грелся на солнце и чертил что-то палкой на земле; видел целое поколение здоровых и кряжистых Калинычей, сновавших взад и вперед; потом переносил свою мысль на Агнушку, на
Иону, даже на Анпетова… и никак не мог освободиться от предчувствия.
Конечно, на другой день
Иона проспался и принял прежний смиренный вид, но в сердце генерала уже заползла холодность.
Иону генерал определил в к — ский уездный суд протоколистом, на имя Агнушки — купил в К. дом.
Дворовые встрепенулись; генерал — летом в белом пикейном сюртучке с форменными пуговицами, зимой в коротеньком дубленом полушубке и всегда в серо-синеватых брюках с выпушкой в обтяжку и в сапогах со шпорами — с утра до вечера бродил по полям, садам и огородам; за ним по пятам, как тень, всюду следовал
Иона Чибисов для принятия приказаний.
На
Иону генерал не надеялся.
Ни
Ионы, ни Агнушки в генеральском доме уже не было.
— Обманом! а кто виноват! Вы, вы и вы! Зачем вы подписываете бумаги, не читая? а? На
Иону понадеялись? а? И хотите, чтоб этим не пользовались люди, у которых практический смысл — всё? Mais vous etes donc bien naif, mon pere! [Уж очень вы наивны, отец! (франц.)]
Единственным светлым воспоминанием этого периода его жизни был вечер, проведенный вместе с Агнушкой на минерашках, причем они сообща отлично надули
Иону, сказав ему, чтоб он ожидал их на Смоленском кладбище.
Со времени освобождения крестьян
Иона несколько раз нагрубил генералу, а раза два даже позволил себе явиться к нему"не в своем виде".
Сюда он перенес ту же кипучую деятельность, которая отличала его и на губернаторском месте, а для того, чтоб не было скучно одному посреди холопов, привез с собой, в качестве секретаря, одного довольно жалконького чиновника приказа общественного призрения,
Иону Чибисова, предварительно женив его на шустренькой маленькой поповне, по имени Агния.
И действительно, волшебства никакого не было, а просто-напросто Стрелов покрывал расходы по полевому хозяйству из доходов по лесной операции. Генерал этого не видел, да и некому было указать ему на это волшебство, потому что и относительно окружающих Стрелов принял свои меры. Весь служебный персонал он изменил,
Иону с утра до вечера держал в полубесчувственном от вина положении, а с Агнушкой прямо вошел в амурные отношения, сказав ей...
Тем не менее на глазах генерала работа по возведению новой усадьбы шла настолько успешно, что он мог уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный дом и сломать старый. Но в августе он должен был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело по устройству усадьбы замялось.
Иону и Агнушку генерал взял с собой, а староста, на которого было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения отвечал, что крестьяне к труду охладели.
По этому поводу произошла баталия, во время которой генерал напомнил
Ионе, что он его"из грязи вытащил", а
Иона, в свою очередь, сделал генералу циническое замечание насчет Агнушки.
— Не возмогу рещи, — продолжал он, вздернув голову кверху и подкатив глаза так, что видны делались одни воспаленные белки, — не возмогу рещи, сколь многие претерпел я гонения. Если не сподобился, яко
Иона, содержаться во чреве китове, зато в собственном моем чреве содержал беса три года и три месяца… И паки обуреваем был злою женою, по вся дни износившею предо мной звериный свой образ… И паки обуян был жаждою огненною и не утолил гортани своей до сего дня…
При сем с духовной стороны депутатом был и такожде к печатанию не одобрил смиренный
Иона Вочревебывший".
И тот же Губошлепов, когда, по обстоятельствам, вынужден был взять в правители канцелярии
Иону Добромыслова, то опять свой град, иждивением граждан, далее краше прежнего выстроил.
Получив двугривенный,
Иона долго глядит вслед гулякам, исчезающим в темном подъезде.
— Куда прешь, леший! — на первых же порах слышит
Иона возгласы из темной движущейся взад и вперед массы. — Куда черти несут? Пррава держи!
Иона дергает вожжами и чмокает. Двугривенный цена не сходная, но ему не до цены… Что рубль, что пятак — для него теперь все равно, были бы только седоки… Молодые люди, толкаясь и сквернословя, подходят к саням и все трое сразу лезут на сиденье. Начинается решение вопроса: кому двум сидеть, а кому третьему стоять? После долгой перебранки, капризничанья и попреков приходят к решению, что стоять должен горбач, как самый маленький.
«Пойти лошадь поглядеть, — думает
Иона. — Спать всегда успеешь… Небось выспишься…»
И лошаденка, точно поняв его мысль, начинает бежать рысцой. Спустя часа полтора
Иона сидит уже около большой, грязной печи. На печи, на полу, на скамьях храпит народ. В воздухе «спираль» и духота…
Иона глядит на спящих, почесывается и жалеет, что так рано вернулся домой…
Иона кривит улыбкой рот, напрягает свое горло и сипит...
— Пить захотел? — спрашивает
Иона.
Иона смотрит, какой эффект произвели его слова, но не видит ничего.
Извозчик
Иона Потапов весь бел, как привидение.
Иона оборачивается всем туловищем к седоку и говорит...
Лопни грудь
Ионы и вылейся из нее тоска, так она бы, кажется, весь свет залила, но тем не менее ее не видно.
И
Иона оборачивается, чтобы рассказать, как умер его сын, но тут горбач легко вздыхает и заявляет, что, слава богу, они наконец приехали.
Иона оглядывается на седока и шевелит губами… Хочет он, по-видимому, что-то сказать, но из горла не выходит ничего, кроме сипенья.
— Жуешь? — спрашивает
Иона свою лошадь, видя ее блестящие глаза. — Ну, жуй, жуй… Коли на овес не выездили, сено есть будем… Да… Стар уж стал я ездить… Сыну бы ездить, а не мне… То настоящий извозчик был… Жить бы только…
— Гы-ы! — ухмыляется
Иона. — Ве-еселые господа!