Неточные совпадения
Частный пристав.
Имею честь поздравить вас, ваше высокоблагородие, и пожелать благоденствия на
многие лета!
Правдин. Я поведу его в мою комнату. Друзья, давно не видавшись, о
многом говорить
имеют.
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность.
Многие случаи
имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам
имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от
многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
Смотритель подумал с минуту и отвечал, что в истории
многое покрыто мраком; но что был, однако же, некто Карл Простодушный, который
имел на плечах хотя и не порожний, но все равно как бы порожний сосуд, а войны вел и трактаты заключал.
Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (
многие из них даже подписаны) и
имеют то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совершенно верное понятие о современном положении русской орфографии и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и образнее, нежели даже рассказы «Летописца».
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я
имею некоторые способности к той сфере деятельности, которую я избрал, и что в моих руках власть, какая бы она ни была, если будет, то будет лучше, чем в руках
многих мне известных, — с сияющим сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому, тем я больше доволен.
Он видел, что Россия
имеет прекрасные земли, прекрасных рабочих и что в некоторых случаях, как у мужика на половине дороги, рабочие и земля производят
много, в большинстве же случаев, когда по-европейски прикладывается капитал, производят мало, и что происходит это только оттого, что рабочие хотят работать и работают хорошо одним им свойственным образом, и что это противодействие не случайное, а постоянное, имеющее основание в духе народа.
Князь, казалось,
имел сказать еще
многое, но как только княгиня услыхала его тон, она, как это всегда бывало в серьезных вопросах, тотчас же смирилась и раскаялась.
Он теперь, говоря с братом о неприятной весьма для него вещи, зная, что глаза
многих могут быть устремлены на них,
имел вид улыбающийся, как будто он о чем-нибудь неважном шутил с братом.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще
многое, но удерживался. — Оно
имеет пределы.
Хотя он и должен был признать, что в восточной, самой большой части России рента еще нуль, что заработная плата выражается для девяти десятых восьмидесятимиллионного русского населения только пропитанием самих себя и что капитал еще не существует иначе, как в виде самых первобытных орудий, но он только с этой точки зрения рассматривал всякого рабочего, хотя во
многом и не соглашался с экономистами и
имел свою новую теорию о заработной плате, которую он и изложил Левину.
— Мне нужно, чтоб я не встречал здесь этого человека и чтобы вы вели себя так, чтобы ни свет, ни прислуга не могли обвинить вас… чтобы вы не видали его. Кажется, это не
много. И за это вы будете пользоваться правами честной жены, не исполняя ее обязанностей. Вот всё, что я
имею сказать вам. Теперь мне время ехать. Я не обедаю дома.
Катавасов очень любил говорить о философии,
имея о ней понятие от естественников, никогда не занимавшихся философией; и в Москве Левин в последнее время
много спорил с ним.
Степан Аркадьич был на «ты» почти со всеми своими знакомыми: со стариками шестидесяти лет, с мальчиками двадцати лет, с актерами, с министрами, с купцами и с генерал-адъютантами, так что очень
многие из бывших с ним на «ты» находились на двух крайних пунктах общественной лестницы и очень бы удивились, узнав, что
имеют через Облонского что-нибудь общее.
Перебирая в воспоминании все известные случаи разводов (их было очень
много в самом высшем, ему хорошо известном обществе), Алексей Александрович не нашел ни одного, где бы цель развода была та, которую он
имел в виду.
И Степан Аркадьич улыбнулся. Никто бы на месте Степана Аркадьича,
имея дело с таким отчаянием, не позволил себе улыбнуться (улыбка показалась бы грубой), но в его улыбке было так
много доброты и почти женской нежности, что улыбка его не оскорбляла, а смягчала и успокоивала. Его тихие успокоительные речи и улыбки действовали смягчающе успокоительно, как миндальное масло. И Анна скоро почувствовала это.
Много красавиц в аулах у нас,
Звезды сияют во мраке их глаз.
Сладко любить их, завидная доля;
Но веселей молодецкая воля.
Золото купит четыре жены,
Конь же лихой не
имеет цены:
Он и от вихря в степи не отстанет,
Он не изменит, он не обманет.
— Здесь он еще что-то хотел выразить, но, заметивши, что несколько зарапортовался, ковырнул только рукою в воздухе и продолжал: — Тогда, конечно, деревня и уединение
имели бы очень
много приятностей.
Это займет, впрочем, не
много времени и места, потому что не
много нужно прибавить к тому, что уже читатель знает, то есть что Петрушка ходил в несколько широком коричневом сюртуке с барского плеча и
имел, по обычаю людей своего звания, крупный нос и губы.
— Ваше сиятельство! да кто ж из нас, как следует, хорош? Все чиновники нашего города — люди,
имеют достоинства и
многие очень знающие в деле, а от греха всяк близок.
Да не покажется читателю странным, что обе дамы были не согласны между собою в том, что видели почти в одно и то же время. Есть, точно, на свете
много таких вещей, которые
имеют уже такое свойство: если на них взглянет одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные, красные, как брусника.
Миллионщик
имеет ту выгоду, что может видеть подлость, совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную ни на каких расчетах:
многие очень хорошо знают, что ничего не получат от него и не
имеют никакого права получить, но непременно хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашен миллионщик.
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во
многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет
имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел.
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей.
То был приятный, благородный,
Короткий вызов, иль картель:
Учтиво, с ясностью холодной
Звал друга Ленский на дуэль.
Онегин с первого движенья,
К послу такого порученья
Оборотясь, без лишних слов
Сказал, что он всегда готов.
Зарецкий встал без объяснений;
Остаться доле не хотел,
Имея дома
много дел,
И тотчас вышел; но Евгений
Наедине с своей душой
Был недоволен сам собой.
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был, по мненью
многих(Судей решительных и строгих),
Ученый малый, но педант.
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
Кроме страстного влечения, которое он внушал мне, присутствие его возбуждало во мне в не менее сильной степени другое чувство — страх огорчить его, оскорбить чем-нибудь, не понравиться ему: может быть, потому, что лицо его
имело надменное выражение, или потому, что, презирая свою наружность, я слишком
много ценил в других преимущества красоты, или, что вернее всего, потому, что это есть непременный признак любви, я чувствовал к нему столько же страху, сколько и любви.
Я заметил, что
многие девочки
имеют привычку подергивать плечами, стараясь этим движением привести спустившееся платье с открытой шеей на настоящее место.
Тут было
много тех офицеров, которые потом отличались в королевских войсках; тут было множество образовавшихся опытных партизанов, которые
имели благородное убеждение мыслить, что все равно, где бы ни воевать, только бы воевать, потому что неприлично благородному человеку быть без битвы.
Это случалось не часто, хотя Лисс лежал всего в четырех верстах от Каперны, но дорога к нему шла лесом, а в лесу
многое может напугать детей, помимо физической опасности, которую, правда, трудно встретить на таком близком расстоянии от города, но все-таки не мешает
иметь в виду.
Кроме того, вы брат особы, которая меня очень интересовала, и, наконец, от самой этой особы в свое время я ужасно
много и часто слыхал о вас, из чего и заключил, что вы
имеете над нею большое влияние; разве этого мало?
— Ну, по крайней мере, с этой стороны вы меня хоть несколько успокоили; но вот ведь опять беда-с: скажите, пожалуйста,
много ли таких людей, которые других-то резать право
имеют, «необыкновенных-то» этих? Я, конечно, готов преклониться, но ведь согласитесь, жутко-с, если уж очень-то
много их будет, а?
Может быть, тут всего более
имела влияния та особенная гордость бедных, вследствие которой при некоторых общественных обрядах, обязательных в нашем быту для всех и каждого,
многие бедняки таращатся из последних сил и тратят последние сбереженные копейки, чтобы только быть «не хуже других» и чтобы «не осудили» их как-нибудь те другие.
По наблюдениям же его, болезнь пациента, кроме дурной материальной обстановки последних месяцев жизни,
имеет еще некоторые нравственные причины, «есть, так сказать, продукт
многих сложных нравственных и материальных влияний, тревог, опасений, забот, некоторых идей… и прочего».
Как в людях
многие имеют слабость ту же:
Всё кажется в другом ошибкой нам:
А примешься за дело сам,
Так напроказишь вдвое хуже.
— Катерина Сергеевна, — заговорил он с какою-то застенчивою развязностью, — с тех пор как я
имею счастье жить в одном доме с вами, я обо
многом с вами беседовал, а между тем есть один очень важный для меня… вопрос, до которого я еще не касался. Вы заметили вчера, что меня здесь переделали, — прибавил он, и ловя и избегая вопросительно устремленный на него взор Кати. — Действительно, я во
многом изменился, и это вы знаете лучше всякого другого, — вы, которой я, в сущности, и обязан этою переменой.
Теленок по своему возрасту
имел слишком
много свободного времени, и занялся тем, что в счастливый час досуга отжевал углы у всех листов «Псалтиря».
— Осталось неизвестно, кто убил госпожу Зотову? Плохо работает ваша полиция. Наш Скотланд-ярд узнал бы, о да! Замечательная была русская женщина, — одобрил он. — Несколько… как это говорится? — обре-ме-не-на знаниями, которые не
имеют практического значения, но все-таки обладала сильным практическим умом. Это я замечаю у
многих: русские как будто стыдятся практики и прячут ее, орнаментируют религией, философией, этикой…
«Возраст охлаждает чувство. Я слишком
много истратил сил на борьбу против чужих мыслей, против шаблонов», — думал он, зажигая спичку, чтоб закурить новую папиросу. Последнее время он все чаще замечал, что почти каждая его мысль
имеет свою тень, свое эхо, но и та и другое как будто враждебны ему. Так случилось и в этот раз.
— Да. В таких серьезных случаях нужно особенно твердо помнить, что слова
имеют коварное свойство искажать мысль. Слово приобретает слишком самостоятельное значение, — ты, вероятно, заметил, что последнее время весьма
много говорят и пишут о логосе и даже явилась какая-то секта словобожцев. Вообще слово завоевало так
много места, что филология уже как будто не подчиняется логике, а только фонетике… Например: наши декаденты, Бальмонт, Белый…
По судебным ее делам он видел, что муж ее был умным и жестоким стяжателем; скупал и перепродавал земли, леса, дома, помещал деньги под закладные усадеб,
многие операции его
имели характер явно ростовщический.
— Вы хотели немножко революции? Ну, так вы будете
иметь очень
много революции, когда поставите мужиков на ноги и они побегут до самых крайних крайностей и сломит вам голову и себе тоже.
— Болтун, — сказала о нем Любаша. — Говорит, что у него широкие связи среди рабочих, а никому не передает их. Теперь
многие хвастаются связями с рабочими, но это очень похоже на охотничьи рассказы. А вот господин Зубатов
имеет основание хвастаться…
«Я мог бы рассказать ему о Марине, — подумал Самгин, не слушая Дронова. — А ведь возможно, что Марина тоже оказалась бы большевичкой. Как
много людей, которые не вросли в жизнь, не
имеют в ней строго определенного места».
— Вас очень
многое интересует, — начал он, стараясь говорить мягко. — Но мне кажется, что в наши дни интересы всех и каждого должны быть сосредоточены на войне. Воюем мы не очень удачно. Наш военный министр громогласно, в печати заявлял о подготовленности к войне, но оказалось, что это — неправда. Отсюда следует, что министр не
имел ясного представления о состоянии хозяйства, порученного ему. То же самое можно сказать о министре путей сообщения.
— Но Толстой устал от бесконечного усложнения культурной жизни, которую он сам же мастерски усложняет как художник. Он
имеет право критики потому, что
много знает, а — вы? Что вы знаете?
Вообще пред ним все чаще являлось нечто сновидное, такое, чего ему не нужно было видеть. Зачем нужна глупая сцена ловли воображаемого сома, какой смысл в нелепом смехе Лютова и хромого мужика? Не нужно было видеть тягостную возню с колоколом и
многое другое, что, не
имея смысла, только отягощало память.
Они нетерпеливо сбывают с плеч весну жизни;
многие даже косятся потом весь век на жен своих, как будто досадуя за то, что когда-то
имели глупость любить их.
Тарантьев делал
много шума, выводил Обломова из неподвижности и скуки. Он кричал, спорил и составлял род какого-то спектакля, избавляя ленивого барина самого от необходимости говорить и делать. В комнату, где царствовал сон и покой, Тарантьев приносил жизнь, движение, а иногда и вести извне. Обломов мог слушать, смотреть, не шевеля пальцем, на что-то бойкое, движущееся и говорящее перед ним. Кроме того, он еще
имел простодушие верить, что Тарантьев в самом деле способен посоветовать ему что-нибудь путное.
Они поселились в тихом уголке, на морском берегу. Скромен и невелик был их дом. Внутреннее устройство его
имело так же свой стиль, как наружная архитектура, как все убранство носило печать мысли и личного вкуса хозяев.
Много сами они привезли с собой всякого добра,
много присылали им из России и из-за границы тюков, чемоданов, возов.