Неточные совпадения
— Во-первых, на это существует жизненный опыт; а во-вторых, доложу вам, изучать отдельные личности не стоит труда. Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого
из нас мозг, селезенка, сердце,
легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что
деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что
из колодца в углу двора вылез огромный, но
легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота, пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое
дерево под ударом ветра.
Здесь было тихо, даже дети не кричали, только
легкий ветер пошевеливал жухлые листья на
деревьях садов, да
из центра города доплывал ворчливый шумок.
Я глядел тогда на зарю, на
деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу
из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване; в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала;
из прозрачного,
легкого облачка мимоходом падали редкие капли…
День склонялся к вечеру. По небу медленно ползли
легкие розовые облачка. Дальние горы, освещенные последними лучами заходящего солнца, казались фиолетовыми. Оголенные от листвы
деревья приняли однотонную серую окраску. В нашей деревне по-прежнему царило полное спокойствие.
Из длинных труб фанз вились белые дымки. Они быстро таяли в прохладном вечернем воздухе. По дорожкам кое-где мелькали белые фигуры корейцев. Внизу, у самой реки, горел огонь. Это был наш бивак.
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал сучья
деревьев и переносил их по воздуху, словно
легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались
из стороны в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не было видно. Все кружилось в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших
деревьев, но только на мгновение. Новый порыв ветра — и туманная картина пропадала.
Было шесть часов вечера. Ромашов сидел с ногами на подоконнике и тихо насвистывал вальс
из «Фауста». В саду кричали воробьи и стрекотали сороки. Вечер еще не наступил, но между
деревьями уже бродили
легкие задумчивые тени.
В старинном доме, полном богатой утвари екатерининского времени, несколько комнат было отделано заново: покои, назначенные для княжны, были убраны скромно, как княгиня находила приличным для молодой девушки, но все это было сделано изящно и в тогдашнем новом вкусе: светлый девственный, собранный в буфы, ситец заменил здесь прежний тяжелый штоф, который сняли и снесли в кладовые; масляные картины известных старинных мастеров, на несколько пластических сюжетов, тоже были убраны и заменены дорогими гравюрами и акватинтами в
легких рамах черного
дерева с французскою бронзой; старинные тяжелые золоченые кронштейны уступили свое место другим,
легким и веселым,
из севрского фарфора; вместо золоченого обруча с купидонами, который спускался с потолка и в который вставлялись свечи, повесили дорогую саксонскую люстру с прекрасно выполненными
из фарфора гирляндами пестрых цветов.
Бассейн был у царя во дворце, восьмиугольный, прохладный бассейн
из белого мрамора. Темно-зеленые малахитовые ступени спускались к его дну. Облицовка
из египетской яшмы, снежно-белой с розовыми, чуть заметными прожилками, служила ему рамою. Лучшее черное
дерево пошло на отделку стен. Четыре львиные головы
из розового сардоникса извергали тонкими струями воду в бассейн. Восемь серебряных отполированных зеркал отличной сидонской работы, в рост человека, были вделаны в стены между
легкими белыми колоннами.
Время выемки ястребов
из гнезд зависит от охотников: кто
из них не скучает уходом за маленькими ястребятами, для корма которых нужно мясо мелко рубить, тот вынимает молодых в пушку; такие ястребята ручнее, и вынашивать их
легче; но многие охотники утверждают, что они бывают тупее, то есть не так жадны, резвы и сильны, как ястребята оперившиеся, которых ловить уже приходится силом на длинной лутошке, потому что, когда человек влезет на
дерево, — они распрыгаются по сучьям.
— Да, стрелой, только не мифологической, не стрелою амура, а настоящей стрелой
из какого-то прегибкого
дерева, с искусным острием на конце… Очень неприятное ощущение производит такая стрела, особенно когда попадает в
легкие.
Прячась за
деревьями и дачами и опять показываясь на минутку, русский терем уходил все дальше и дальше назад и вдруг исчез
из виду. Воскресенский, прижавшись щекой к чугунному столбику перил, еще долго глядел в ту сторону, где он скрылся. «Все сие прошло, как тень и как молва быстротечная», — вспомнился ему вдруг горький стих Соломона, и он заплакал. Но слезы его были благодатные, а печаль — молодая, светлая и
легкая.
Разморенный духотою еловой чащи, весь в паутине и в хвойных иглах, пробирался с ружьем к опушке приказчик
из Дементьева хутора, Мелитон Шишкин. Его Дамка — помесь дворняги с сеттером — необыкновенно худая и беременная, поджимая под себя мокрый хвост, плелась за хозяином и всячески старалась не наколоть себе носа. Утро было нехорошее, пасмурное. С
деревьев, окутанных
легким туманом, и с папоротника сыпались крупные брызги, лесная сырость издавала острый запах гнили.
Чуть стихло, и вот доносится издали
легкий хруст сухого валежника: то кровожадная куница осторожно пробирается
из своего дупла к
дереву, где задремал глупый красноглазый тетерев.
Чем холоднее лед, тем он крепче. Как согреется лед, так он слабнет, сделается, как каша; что в нем вмерзло, рукой можно вынуть; он проваливается под ногами и не удержит и фунта железа. Когда лед еще больше согреется, то он станет водой.
Из воды всякую вещь легко вынуть, и вода уже ничего не держит, кроме
дерева. Если еще станешь согревать воду, она еще меньше станет держать. В холодной воде
легче плавать, чем в теплой. А в горячей воде и
дерево тонет.
Колоды для пчел делают
из самого слабого и гнилого
дерева: самые лучшие ульи бывают
из гнилой лозины. Отчего это? — Оттого, что через гнилую колоду проходит воздух, и для пчел в такой колоде воздух
легче.
Не вынимая весла
из воды, он
легким, чуть заметным движением руки направлял ее так, чтобы она не задевала за коряжины и ветви
деревьев, низко склонившихся над протокой.
Хромой получает свою обувь, шапку и ружье. С
легкой душою выходит он
из конторы, косится вверх, а на небе уж черная, тяжелая туча. Ветер шалит по траве и
деревьям. Первые брызги уже застучали по горячей кровле. В душном воздухе делается всё
легче и
легче.
Вдруг к пруду приблизились
легкие шаги, почти неслышные на мягкой лесной почве, а в кустах раздался тихий шорох, подобный шелесту шелкового платья. Из-за
деревьев небольшой рощи, примыкавших к берегу пруда, бесшумно выскользнула женская фигура и неподвижно остановилась, не спуская глаз с лежавшего юноши.
Время шло. Иван Осипович, видимо, сильно нравственно ломавший себя, стал нервно двигаться на стуле и чутко прислушиваться к малейшему шуму, долетавшему
из сада. Поднявшийся
легкий ветерок шелестел
деревьями, и только. Густые сумерки стали ложиться на землю. Слуги зажгли в столовой огни.